Мои первые львы. Жан Ришар

Жан Ришар — известный французский актер и кинорежиссер. Любовь к цирковому искусству и к животным сделала его дрессировщиком. Ришар — автор нескольких книг о мастерстве дрессуры.

В Эрменонвиле, недалеко от Парижа, он открыл целый звериный городок: «Зоопарк», «Шапито», «Дельфиний цирк». Мы предлагаем вниманию читателей главу из книги Жана Ришара «Мои звери», написанной с тонким юмором и любовью к животным.
Мои первые попытки сблизиться с ХИЩНИКАМИ относятся к тысяча девятьсот пятьдесят четвертому году. В своем зоопарке я робко заходил в клетки ко львам — разумеется, добрым — и гладил их. Я был уже на дружеской ноге со многими укротителями. Но первое мое выступление со львом произошло в «Олимпии».

Бруно Кокатри, директор мюзик-холла, уговаривал меня выступить со скетчами и предоставлял мне целое отделение, как настоящей «звезде». Но к тому времени во мне уже не осталось былого священного огня, я заставлял себя упрашивать и все искал предлога, чтобы окончательно отказаться. И тут мне пришла в голову мысль, которая должна была, по-моему, отнять у короля мюзик-холла всякую надежду. «Мне нужен лее!» — заявил я... — и на другой день получил львицу и укротительницу. Это была Сара Карит со своей Лизой.

Теперь оставалось найти идею. В моем распоряжении было все второе отделение. В антракте на сцене установили клетку, и под торжественный анонс «Свирепая львица Лиза и дрессировщица Сара Карит!» занавес взвился. Во время ее выступления один слишком пылкий зритель — это был, конечно, я — непрестанно кричал: «Липа! Липа! Разве такое может быть?»

Наконец вмешивался конферансье и выталкивал меня на сцену к львице. Та, разумеется, не желала ничего делать, и в конце концов все трюки проделывал я сам, в то время как это милое животное не сводило с меня глаз и, вероятно, думало: «Повидала я на своем веку, но такого!..»

Потом я выступал один, но вся прелесть для меня заключалась в том. что публика увидела меня о клетке с львицей! Это, конечно, была шутка. Если же говорить серьезно, то впервые я выступил со львами в тысяча девятьсот пятьдесят седьмом году. Я собирался работать день и ночь с моими первыми хищниками, но хлопоты, связанные с открытием цирка, почти не оставляли мне времени на подготовку номера.

Братья Бульон, оказавшиеся, несмотря на свой суровый и чопорный вид, самыми верными друзьями, прислали мне на помощь Жозефа Ван-Бена, который и выдрессировал мою первую четверку. По правде говоря, в то время я все равно не справился бы сам. Этот номер, сделанный за месяц стараниями моего славного Жозефа Ван-Бена, не оставил следа в анналах цирка, зато он пришелся как нельзя более кстати для боевого крещения начинающего укротителя.

Вот одно история, связанная с этим номером. В ту пору режиссер Пьер Кардиноль организовал на телевидении серию передач «Крупным планом», в которой каждый раз участвовал лишь один актер, толковавший битый час о самом себе. Пьер Кардиналь решил показать меня «крупным планом», включив в передачу несколько цирковых номеров. Мы запаздывали со съемкой, и режиссер нервничал. Перед самым началом он очутился в центральной клетке и, обратившись к осветителям, бросил лишь Одно слово, оказавшееся роковым: «Пускай!» Мой помощник, услыхав это магическое слово, пустил... львов в ту клетку, где находился Пьер Кардиналь. В окружении четырех львов нашему милому режиссеру было отнюдь не весело. Мы с Жозефом Ван-Беном поспешили, конечно, на выручку, чтобы телевидение не лишилось ценного сотрудника.

Среди моих первых львов был один ненормальный, по кличке Нерон, который тихо, без шума, разорвал бы любого, кто имел бы глупость довериться ему. Тихони, несмотря на свой невинный вид, гораздо опаснее тех милых «крикунов», которые грозно рычат при каждом вашем слове. К тому же Нерон косил, и невозможно было поймать его взгляд. На свист бича лев реагировал мгновенно — а ведь весил он двести килограммов, — и вы никогда не могли быть уверены, что сможете остановить эту массу.

Сначала Нерон меня раздражал, потом я его возненавидел. Он похоронил мой первый номер, которым я так гордился! Выйдя на арену, Принц, Ромео и Султан, красивые и величественные, рыча, усаживались на свои места — Нерон же, кося глазом и опустив голову, шатался, ища спасительный выход. Я мог сколько угодно кричать: «Нерон!» — никакого впечатления... Ван-Бен запретил мне трогать его бичом — и недаром! У меня оставался лишь один выход, и я им воспользовался: бросил табурет прямо ему в морду. Это мгновенно отрезвило зверя, и он пошел на свое место. Четыре дня я мог быть спокоен — потом все начиналось сначала. Должен заметить, что злость придавала мне ловкости, и я ни разу не промахнулся.

Однажды — это было в Шербуре — я очень испугался. Почему в тот день я решил сменить костюм и надеть белый смокинг? Не знаю. Зато с уверенностью могу сказать, что львы тоже удивились, особенно Нерон! Ни один лев меня не узнал, а Нерон двинулся прямо на меня, решив проверить прочность незнакомой ткани. Я сделал добрых четыре круга по арене, прижав к себе вместо щита табурет; я слышал голос Ван-Бена, кричавшего Снаружи: «Нерон!» Ничто не могло его остановить. Впрочем, не удивительно: ведь он был еще и глух!

Открыли туннель, и львы с сожалением удалились, оглядываясь на меня. Зрители Шербура так никогда и не узнают, зачем я вышел на арену, — разве что продемонстрировать мой новый туалет!

В Бретани я потерял Султана, погибшего от кишечного гриппа. Четыре льва мало, три — ничто. Особенно если среди этих трех вы вынуждены выставлять напоказ такого субчика, как Нерон, глухого, косоглазого и вредного! Тем не менее я продолжал выступать с ними, рассылая повсюду сигналы «SOS». Жозеф Ван-Бен отправился в княжество Монако и привез оттуда молодого льва Уару. Я был очень горд, получив льва из княжеского зоопарка, и даже хотел в честь Принцессы дать льву другую кличку. Увы! Я слишком поторопился. Но это была лишь одна из моих глупостей, которых не стоит делать вообще. Этому милому животному я обязан несчастным случаем, первым и последним (пока что!) в моей практике.

Это случилось в Кабуре. Мы с Жозефом Ван-Беном несколько раз уже побывали у льва, и нам удалось заставить его «сидеть». Там будет видно; пока что от него требуется немного — «подпирать стенку», что называется.

Зверь был напуган, а это самое страшное. В Монако он жил в медвежьем рву, не знал клетки и совершенно потерялся в новой обстановке. Целый месяц ушел на то, чтобы взять его в руки. К сожалению, я поспешил и в один прекрасный вечер, вопреки Ван-Бену, решил выпустить Уару на арену. Мне показалось, что на утренней репетиции львы приняли его благосклонно. Даже Нерон не обратил на него внимания. Это лишний раз доказало, что мы недооценили способности Нерона!

Потребовалось добрых восемь минут — а это очень долго, — чтобы заставить Уару пройти по туннелю длиной в пятнадцать метров — и вдруг он пробкой выскочил из арену. Музыка привела его в неистовство, и мне так и не удалось посадить его на место. Тогда я решил выпроводить его. Не тут-то было! Он даже не заметил открытой дверцы. Зато три моих лихих парня тут же ускользнули с арены, оставив меня наедине с Уарой. Хорошенький у меня был вид!

Однако я не терял присутствия духа. Лев немного успокоился и даже лег. Это могло продолжаться очень долго. Что ж? Тем хуже для публики... От зверя меня отделял табурет. Я присел на корточки и, просунув под табуретом рук у, дотронулся до него рукояткой бича. Уара вскочил как ужаленный, перепрыгнул через табурет и бросился ка меня. Слава богу, я не растерялся, вскочил и отпрянул назад так, что его огромная лапа с вылущенными когтями пс вспорола мне живот, а лишь слегка задела меня. Я обернулся — публика вскрикнула: лев, стоя на задних лапах, лишь чуть-чуть промахнулся, чтобы не припечатать меня со всего маку. Но тут появился мой славный Жозеф Ван-Бен — без него я не писал бы сейчас эти строки! К несчастью, войдя в клетку, он упал. Это отвлекло зверя. Лев замер на мгновение, потом бросился на Ван-Бена и нанес ему глубокую царапину на левом боку. Потом Уара оставил нас и закружился по арене. Ван-Бен поднялся. Мы были ранены не тяжело, но кровь, залившая наши белые рубашки, придавала сцене довольно зловещий вид. А лев все кружился. Я никогда не видал ничего подобного!

Обычно дрессированные львы выступают без защитной сетки наверху: они не могут взобраться по отвесной стенке. Но Уара был уже наверху, как мотоциклист во время аттракциона. Без защитной сетки, случайно оставшейся после номера с пантерами, он уже выскочил бы. Но тут нам дали револьверы с холостыми патронами; мы выстрелили, и лее наконец нашел выход с арены. В зале и на арене облегченно вздохнули.

Но другой день все газеты сообщили о случившемся, а одни репортер, желавший непременно сфотографировать мою рану, был доже разочарован и попросил жену: «Мадам, не могли бы вы немного подмазать губной помадой, чтобы это выглядело посолиднее?»
Уару отправили в зоопарк в Эрменонеиль и продели. Один предприимчивый делец, отнюдь не терзаемый угрызениями совести, купил льва и перепродал другому дрессировщику, уверив его, что это добрейшее животное, — ведь его рекомендует Ришор! Через некоторое время я получил ругательное письмо: дрессировщик лишь раз вошел в клетку к Уаре и еще счастливо отделался, выйдя от него лишь без штанов!

Но меня этот случай не образумил. Один дрессировщик уговорил меня купить в Англии так называемого дрессированного льва. Я увидел Билла в Гавре — чудовище! Никогда не видал я такого красавца — но никогда не встречал и такого характера! Потом я узнал, что к нему ни разу не входил ни один человек, и вскоре убедился, что мне не суждено стать первым.

Вскоре я купил шесть дрессированных львиц, милых «крикуний», которые принесли мне успех — так великолепно они притворялись, что вот-вот разорвут меня. Это были самые верные животные, каких мне довелось встретить.

Что касается Билла, его отправили в зоопарк, и он стал многодетным папашей. Он до сих пор том и стал еще красивее, несмотря на свои шестнадцать лет. А почему я вспомнил о нем — станет ясно из дальнейшего.

Режиссер Жан Лавирон снимал серию телефильмов: это были правдивые истории, в которых не последнюю роль играли животные. Он обратился за помощью ко мне. Я знал массу таких историй, но особенно мне нравилась одна: нужен был лишь настоящий лев — такой, как Билл. Только он умел бросаться на решетку и рычать так, что у вас волосы вставали дыбом. Получив в свое распоряжение Билла, я решил сам сыграть знаменитого Патуйяра. разъезжавшего когда-то по ярмаркам со своим зверинцем, о котором был лишь один лее — великолепный, величественный, огромный — и один лишь номер!

— Уважаемая публика! — зазывал Патуйяр зрителей, — здесь гроза гладиаторов, ужас африканцев, пожиратель укротителей! Спешите сюда! Сейчас я войду один к этому льву! Когда зал заполнялся, Патуйяр делал вид. что собирается пойти в клетку, а лев бросался нэ дверцу. Тогда тоном актера-трагика Патуйяр восклицал: «Кажется, сегодня он очень опасен. Но я все-таки войду — ведь вы заплатили!»

После двух-трех попыток появлялась мадам Патуйяр с целым выводком детей. Дети хныкали и умоляли отца не ходить. Величественный Патуйяр возражал им: «Дети! Эти люди заплатили, и я должен войти!» Это продолжалось до тех пор. пока какой-нибудь сердобольный зритель не восклицал наконец: «Не ходите, мсье!»

Тот и не входил никогда. Он устраивал всегда лишь один сеанс, затем собирая свой балаган и отправлялся дальше. Имел ли я право писать эту книгу?

Я не ученый и лишь попытался описать то, что видел собственными глазами. Но если вас это заинтересовало, если вы улыбнулись, читая эти Страницы, то не сомневайтесь — лет через десять я познакомлю вас с новыми историями, которые расскажут мне мои звери.

оставить комментарий