Над чем смеетесь

Проблемы клоунады сейчас широко обсуждаются цирковой общественностью. Журналист С. Абрамов поднимает ряд серьезных вопросов, касающихся клоунады. Видимо, многие положения статьи могут показаться спорными. Редакция предполагает продолжить разговор на эту тему.

В самом деле, над чем мы смеемся?

Терпим троллейбусную толкотню, и гардеробную очередь, и жесткие кресла, и узкие проходы между рядами (как там у классика: «...идет меж кресел по ногам...«), и прочие мелкие неудобства, нс замечаем их вовсе — улыбаемся счастливо.

Ждем полутьмы зала, бегающих по куполу прожекторных лучей, изумительно громкой музыки из оркестрового гнезда, сверкающей процессии, парадного шествия — улыбаемся, улыбаемся!

О, предчувствие смеха, предчувствие той легкости, когда все чудится празднично-карнавальным, бездумным и радостным, когда рассмешить может всякий пустяк, чушь-чепуховина, палец покажи — обхохочемся! Когда развеселые клоуны лупят друг друга, обливают водой из леек и ведер, строят изощренные каверзы партнерам и сами на них попадаются — вот и пора смеяться. И мы смеемся, смеемся дружно и с готовностью, раскованно хохочем, ничуть не задумываемся: а что, собственно, нас рассмешило?

И в самом деле, что?

Как-то раз моей соседкой по креслу оказалась девчушка лет семи, восторженная первоклассница, которой все в цирке казалось сказочным, и потому — прекрасным. Она испуганно ойкала, когда летел над манежем гуттаперчевый гимнаст. Ома напряженно замирала, когда шел по высокому канату очень сильный канатоходец, а на плечах его стояли красивые девушки. Она отбивала ладошки, когда умный и грустный слом вставал на переднюю могу. А как она смеялась, когда жизнерадостные клоуны шутили напропалую, передразнивали гимнастов и канатоходцев, подшучивали друг над другом! Но вот дело у них дошло до развеселейшей репризы, где один коверный весело выхватывает из штанины огромную финку, весело угрожает ею своему приятелю, весело гонит его за форганг и — по логике, по логике! — не менее весело доказывает свой верх с помощью нехитрого холодного оружия.

Я внимательно следил за соседкой. Честно говоря, ее поведение меня интересовало больше клоунского, да и репризу эту видел я тыщу раз » исполнении многих артистов. Соседка честно хохотола, потом приумолкла, потом зажмурилась, прикрыла глаза руками. А когда поножовщина завершилась, спросила у матери:

—    Он его убил? — с надеждой, что это не так, что не убил, пошутил дядя.

И мама успокол се:

—    Нет, конечно. Это просто шутка.

Потом девчушка снова развеселилась, смеялась, но с некой осторожностью: а вдруг дядя клоун опять «пошутит» ножичком. Или кирпичиком. Или дубиночкой.

Один уважаемый артист, старый клоун, говорил как-то, что коверный должен новые репризы проверять на детях, ибо они самая благодарная публика — самая отзывчивая, самая чуткая. Не знаю, на ком проверяли свою «милую» шутку эти коверные, но только дети ее не приняли. Порукой тому — реакция моей соседки.

И странное дело: как же часто мы повторяем, что искусство цирка гуманно и возвышенно, и противоречим себе, опровергаем себя не менее часто. В репертуаре наших — даже самых лучших! — клоунов нет-нет да найдется свеженькая реприза с мордобоем, нанесением телесных повреждений, угрозами убийством и другими «шутками», описанными в отнюдь не юмористической книге под названием «Уголовный кодекс».

Если быть въедливым буквалистом, то вышеописанная реприза, поставленная, так сказать, в жизни, а быту, наказывается лишением свободы на срок до шести месяцев по статье номер двести семь УК РСФСР. Вот так... Но это — если быть буквалистом. А если не быть им, то остается задать псе тот же сакраментальный вопрос: «Над чем смеетесь?» И пусть не убеждают меня в том, что это всего лишь пародия клоунов, игра которых — гротеск, а значит, допускает любые преувеличения, все равно не соглашусь. Не соглашусь с тем, что преувеличения эти смешны. Что они могут вызвать здоровый смех у здоровых людей. Подчеркиваю: смех — здоровый. Ибо, чего греха таить: иной раз мы засмеемся и над человеком, поскользнувшимся на арбузной корке...

Раз уж мы заговорили об угрозе убийством (статья 207 УК РСФСР), то не вредно вспомнить и о легких телесных повреждениях или побоях (статья 112 УК РСФСР), которые часто демонстрируют с манежа почтеннейшей публике.

Группа коверных Литовского циркового коллектива показывает, например, такую репризу. Один из клоунов отвешивает приятелю здоровенную оплеуху. Избитый обращается к свидетелям, и те охотно подтверждают сам факт избиения, наглядно демонстрируя его на пострадавшем.— каждый в своей интерпретации. Последний же доброхот оплеухой не ограничивается, вытаскивает из-за пазухи потертый кирпич и с ревом гонит несчастного искателя истины за кулисы. Короче говоря, тот же буквоед вызвал бы немедля наряд милиции, и наши замечательные остроумцы были бы осуждены за подобнв1е деяния на разные сроки. И поделом.

Эксцентрики Морозовские чередуют игру на музыкальных инструментах с откровенной лихой игрой классическим клоунским «батоном». Этим «батоном» некий герой-удалец вовсю лупит по башке несчастного дурачка-музыканта. И весь юмор здесь состоит в том, что дурачок не верит в реальность этих ударов, думает, что они ему только кажутся.

Способный клоун Александр Родин в одном из своих антре играет роль нерасторопного официанта, роняющего бутылки и тарелки с едой на ковер, на скатерть, на брюки клиента. Доведенный до отчаяния клиент не выдерживает (к тому же герой — официант 5 самом начале антре принес ему целую бутылку крепкого шотландского виски. Заметьте: не рюмку, не бокал — бутылку!), посылает официанта в нокаут. Видимо, исполнители считают сой трюк самой смешной, так сказать, репризной точкой, потому что оклемавшийся после нокаута официант и голодный клиент элегантно клоняются удивленной публике, требуя, как видно, положенной порции веселого смеха. Но над чем тут смеяться, над чем?

Вообще коверные порой грешат неумением найти финальную точку репризы, так сказать, неумением уйти вовремя, под искренний, а не вымученный смех зрителей. Да и зачем долго ломать голову? Арбузная корка выручит! Вот и появляются в репризах странно жестокие финалы, которые портят впечатление от удачных, по-настоящему смешных и остроумных мини-спектаклей.

В превосходном антре «Бревно» Юрий Никулин и Михаил Шуйдин таскают вэад-вперед тяжеленное бревно под начальственные окрики кинорежиссера и оператора, снимающих «рабочий процесс». Прекрасна игра всех исполнителей антре, текст короток и точен, сюжет острый и веселый. Но финал... Все тот же нож. Все тот же кирпич. Все та же статья двести седьмая... А ведь это наши лучшие коверные, одни из самых лучших. Что же тогда требовать от молодых, которые учатся у Никулина и Шуйдина?

Оказывается, от молодых можно требовать больше н изощоенной изобретательности. Зимовий Малков и Александр Тряпицым угрожают друг другу не банальной финкой, а двуручной пилой например или цветастым галстуком, который неожиданно оказывается кинжалом. Валерий Серебряков втыкает в зад своему партнеру Станиславу Щукину невиданных размеров шприц, похожий, скорее, на шпагу шевалье Д'Артаньяна, заколовшую не один десяток злодеев. Но ведь Щукин-то не злодей. Он такой же отличный и веселый парень, как и Серебряной, — такого он и играет, и нам совсем не хочется смотреть на то, как он мучается от боли.

Где ты, где ты, моя милая семилетняя соседка, в силу своего доверчивого возраста все воспринимающая всерьез? Нет, не проверяли эти репризы на тебе и на твоих сверстниках, не проверяли, вопреки заветам старого артиста...

Когда репертуар коверного однообразно скучен, когда все его шутки плоски и неостроумны, когда его игра прямолинейна и несмешна, такие «арбузные» финалы в репризах в общем-то удивления не вызывают. Грустно, когда они появляются в работе талантливых мастеров, обладающих к тому же неплохим репертуаром. Именно к последним я отнес бы почти всех, кого назвал. И именно поэтому я назвал их. А о бездарных и говорить-то не хочется...

Признанный мастер смеха Карандаш говорит: «В цирке ни в коем случае нельзя смешить зрителей. Это как раз та фальшивая монета, которую моментально распознают даже неискушенные люди. Чем больше вы будете стараться, чтобы вышло посмешнее, тем меньше это будет получаться».

Советскому цирку более полувека. За это время изменились номера программ, изменились люди, изменился сам дух цирка, а цирковые клоуны подчас стараются, «чтобы вышло посмешнее», и используют для этого трюки полувековой давности. Что это? Неуважение к зрителю? Мол, в цирке надо погрубее, попроще, а то не поймут, нс засмеются... Или привычная инерция мышления: так было, так есть, зачем же еще что-то придумывать? Бот и гуляют из репризы в репризу проверенные десятилетиями атрибуты циркового юмора: «батоны», кирпичи, ножи, яйца, разбитые на голове, кокетливо упавшие брюки и прочее и прочее...

Кстати, о брюках. Время от времени их теряют на манеже почти все. Иногда их сдергивает собака, иногда — партнер, бывает — сами сваливаются. Смысл остается тот же: ах, как стыдно бедному клоуну без этой существенной детали мужского туалета. Согласен, стыдно. Но ведь и зрителю стыдно. Зритель вовсе не а восторге от «красоты» клоунских ножек. Тем более, если их обладателю сильно за пятьдесят, и по комплекции он — отнюдь нс отлет, не физкультурник. Пожалуйста, считайте меня ханжой, не понимающим «обнаженного юмора» данной ситуации, но возьмите со мной в компанию большого знатока цирка профессора Юрия Дмитриева, писавшего как раз о падающих штанах: «...все эти трюки рождены на арене буржуазного цирка, они унижают и того, кто к ним обращается, и того, кому это нравится».

Нельзя, конечно, обвинять в пошлости, в отсутствии остроумных реприз и антре одних только клоунов. Они — артисты. Они играют (плохо или хорошо: в зависимости от таланта) то. что им предлагают авторы. Клоунам бы хотелось, чтобы для цирка писали люди масштаба Зощенко или Аверченко, но нет, увы, ни Зощенко, ни Аверченко...

А вот как на эстраде? Ведь большинство юмористических рассказов 16-й полосы «Литературки» и «Крокодила» пишутся вовсе не для исполнения со сцены. Но артисты эстрады, как видно люди беспокойные, ищущие, они хотят постоянно пополнять свой репертуар, и глядишь; вчерашний рассказ в газете стал сегодня прекрасным эстрадным номером. Я уже заранее предвижу возражения, что клоунада — жанр особенный, что это не эстрада, что ему не асе подойдет. Все и не надо- Пусть что-то подойдет. Как говорится: ищите да обрящете.

К сожалению, понятие об этом «особенном» жанре накрепко устоялось в цирке. Здесь, видите ли, все по-другому! В цирке должны смеяться над упавшими штанами, над зажаренной на голове яичницей, над битой клоунской физиономией и — точка! Почему-то из всех цирковых жанров именно клоунский наиболее сопротивляется веяниям времени. Все еще не сдастся костюм («Ах, буффонада, ты мертва без балахона Белого и необъятных штанов Рыжего!»), упорствует грим («Свое лицо? Минимум грима? А где же гротеск?»), упирается репертуар («Клоунада без мордобития? Быть такого не может!»).

Правда, что касается грима или балахона. то тут порядок, кажется, намечен, и десятки коверных работают сегодня а нормальных костюмах с нормальными лицами, хотя и не без гротеска. Но репертуар... Ах, репертуар! Почему мы забываем, что клоун прежде всего — актер, что ему необходимо играть, исполнять роли. А какой актер не мечтает о хороших ролях? Если он актер, конечно...

Давайте согласимся с явной истиной, что клоун — это прежде всего актер, что жанр клоунады наиболее близок к театру. Давайте согласимся с тем, что не стоит, конечно, применять Уголовный кодекс для оценки работы коверного. Но давайте согласимся и с маленькой школьницей, которая хочет смеяться искренне, от души, а не хмыкать стыдливо над нелепой и все-таки стыдной ситуацией, в которую полол ее любимый артист.

Давайте, давайте согласимся, что на вопрос: «Над чем смеетесь?» должен быть один ответ. Ибо смешное одинаково смешно и в литературе, и на эстраде, и в цирке.

Давайте, а?

СЕРГЕЙ АБРАМОВ

оставить комментарий