Надежда Уточкина и Сергей Каштелян
Когда Надежда Уточкина решила попробовать себя в разговорном жанре, перед ней, естественно, встал вопрос репертуара. И здесь актриса проявила неожиданную твердость, не очень типичную для новичка.
Она категорически отказалась взять даже «для пробы» какие-то монологи, которые уже исполнялись другими актрисами. Решила искать свое. Она понимала, что на эстраде важна индивидуальность актера, и чувствовала, что номер нужно делать так, чтобы другой исполнитель не смог его повторить, а если бы и попытался, то не смог бы достичь такого же эффекта.
 
Артистка оригинального жанра Надежда Уточкина, лауреат многих конкурсов и фестивалей, подготовила недавно новый номер. Текст его принадлежит перу писателя Михаила Жванецкого, режиссуру осуществил народный артист РСФСР Сергей Каштелян.
Мне кажется, что этим номером, в котором достигнут органический сплав острого сатирического слова и пластики, акробатики и музыки, то есть всего разнообразия ярких, красочных элементов, присущих оригинальному жанру, открывается новое направление на эстраде. Возможно, даже, что это рождение нового жанра. Именно это соображение вызвало у меня желание рассказать читателям о номере и о его создателях.
На фото Надежда Уточкина с режиссером СЕРГЕЕМ АНДРЕЕВИЧЕМ Каштеляном.
Конечно, у нее вряд ли что-либо получилось бы, если бы актриса пыталась пойти по этому сложному пути одна. Но рядом был режиссер, с которым ее связывала многолетняя творческая дружба — Сергей Андреевич Каштелян.
С. А. Каштеляна вряд ли нужно представлять читателям. Его номера хорошо известны любителям эстрады. «Золушка», «Вечное движение», «Болеро» и многие, многие другие номера, регулярно получающие призы и дипломы на различных конкурсах и фестивалях. Кажется, ему подвластны все направления, все жанры. Каждый его номер — это открытие и, как правило, рождение актера.
— Это настоящий, большой художник, — говорит Надежда Уточкина. — Работать под его руководством — огромное наслаждение. Говорят, режиссер должен раствориться в актере. Каштелян растворяется в каждом своем актере и при этом как бы насыщает его собой. Актер, который поработал с этим мастером, становится совсем другим человеком.
Он невольно переходит в другое, более высокое качество. Каштеляновские репетиции необычны. Они длятся подчас по нескольку часов. Часто это беседа, разговор на самые различные темы современности. Это формирование личности.
Ну и, конечно, номер бы не состоялся, если бы Михаил Жванецкий не взялся за написание этого монолога.
Сейчас, когда Жванецкий стал признанным лидером среди сатириков, исполнять его произведения, не привнося в них долю собственного участия, стало просто невозможно. Популярность автора поставила заслон исполнителям, которые прежде только на текст и надеялись. Мало того, публика теперь знает все «из первых уст» и даже в неизвестном ей произведении узнает автора, слышит полюбившиеся интонации и отнюдь не склонна благодарить актера за то лишь, что он пытается подменить собой автора.
Естественно, задача актера в такой ситуации усложняется чрезвычайно. Многих это отпугивает. Надежду Уточкину — напротив, именно это и привлекло.
В работе над номером возродилась принятая на эстраде в прежние времена форма работы, когда автор, режиссер и актер становятся единым творческим организмом. «Монолог змеи» Михаила Жванецкого стал фундаментом, на котором режиссером и актрисой было построено здание нового номера.
На сцену выходит актриса. Движения ее подчеркнуто элегантны. И первые же слова, сам звук ее голоса — мягкий, но полный достоинства и какой-то особой уважительности — напоминает нам старых мастеров. Особое благородство есть в этой манере — благородство, которого подчас так не хватает актерам нового поколения.
Гаснет свет, и перед нами в луче прожектора уже не элегантная женщина, а некое отвратительное существо — «пресмыкающееся, цепляющееся, ползучее». Даже в этом наборе шипящих согласных выражено отношение к персонажу, ошеломляющий цинизм которого, выраженный с такой бесстыдной откровенностью, нам редко удается наблюдать в жизни. В жизни все мягче, завуалированней.
Мы мало задумываемся о том, как, порой, происходит движение по служебной лестнице, и бываем подчас удивлены и подавлены, когда встречаем на самых верхних ступеньках ее человека мелкого, никчемного, не отягощенного ни умом, ни талантом. Недоумеваем, как попал он на ступень, столь несоразмерную с собственной его значимостью? В «Монологе змеи» М. Жванецкий открывает подоплеку таких неожиданных, не оправданных ничем взлетов.
«Для того, чтобы подняться высоко вверх, нам нужно обвить того, кто растет. И тогда на самом верху некто Орел вдруг с удивлением увидит не одного, а двоих — лицо того, кто рос, и мордочку того, кто обвился...
...Я-то знаю, — делится с нами змея своей подленькой мудростью, — по прямой не доберешься, а доберешься — не достучишься, а достучишься — не добьешься, а добьешься — выгонят!..
...Рожденный ползать летать не может, но может достигнуть высочайших вершин», — этот страшный и горький алогизм отнюдь не теоретическое наблюдение. Ведь это именно он, рожденный ползать, достигнув вершин, получает право решать наши судьбы. Именно в дверь его кабинета мы робко стучим, боясь преступить «высочайший» порог. Именно он свысока и презрительно смотрит на боли и беды наши. Именно он оставляет «пятна крови и слез на том месте, где совсем недавно было вполне живое существо». И с ужасом начинаешь понимать, что это самое бывшее «вполне живое существо» — это ты сам и есть. Это все мы, взирающие посторонним, равнодушным глазом на подленькое вползание наверх некоего пресмыкающегося, пожинаем в итоге горькие плоды собственной отстраненности.
Номер настолько остросоциален, настолько точно решен режиссером, что не вызывает желания говорить о качестве исполнения. Безусловно, огрехи есть. Голос актрисы не всегда ей послушен, есть моменты, когда она срывается на не вполне оправданный крик. Где-то можно бы более точно произнести фразу... Но разве в этом дело? Умирающий от жажды не спрашивает, с сиропом ли вода, которую ему подают. Актрисе удается заставить нас задуматься о сути происходящего вокруг, привести нас в состояние боевой готовности перед лицом опасности, грозящей каждому.
Это и есть пример непосредственного вмешательства художника в жизнь общества.
В том и состоит его талант — выразить в карикатуре то, что стало типическим, хотя и тщательно скрываемым явлением нашей действительности, разоблачить это явление, препарировать, рассмотреть пристально, как под микроскопом, показать всю его безобразность — с уверенностью, что здоровое общество теперь, когда язва обнаружена, само займется избавлением от нее.
Номер заставляет себя слушать. И смотреть. И вникать. Большое внимание уделено форме: здесь и меняющийся свет, и пластическое решение — акробатика, брейк, — и музыкальная фонограмма... Был момент, когда мне показалось, что именно эта внешняя атрибутика завораживает зрителя. Но я вспоминала, что в этом же концерте неоднократно и менялся свет на сцене, и звучала фонограмма, и танцевали брейк... Но отнюдь не всегда это производило столь же сильное впечатление. Значит, мало погасить свет.
Безусловно, форма в этом номере играет огромную роль. Но это форма, работающая исключительно на содержание. Текст номера достаточно сложен для восприятия в условиях эстрадного концерта — в нем практически нет шуток, реприз. На эстраде сейчас процветает желание рассмешить любыми путями, считается, что зрителям на концерте должно быть ужасно весело. И это, наверное, надо. Люди должны и смеяться, и веселиться, должны отдыхать. И нужны люди, создающие эту «смеховую продукцию». Но не следует называть сатирой компиляцию из полутора десятков не очень свежих анекдотов. Сатира стоит несколько выше. И уж во всяком случае, это явление не комплиментарное. В этом жанре трудно рассчитывать на успех, на бурные аплодисменты. Это что-то вроде пощечины. За это не благодарят. Это должно ошарашивать, заставлять людей вжиматься в кресло.
— На протяжении многих лет я наблюдаю, как эстрада теряет свою публику, — говорит Надежда Уточкина. — Эстрада, конечно, легкий жанр, но мы его постепенно так облегчили, что он совсем перестал иметь вес в обществе.
Сегодня все читают газеты, смотрят программу «Время». Но главное ведь не сам факт наличия информации по тому или иному поводу. Важно, как душа человеческая отзывается на эти события.
А уровень духовности сегодня зачастую ниже уровня информированности. Именно в развитии духовного, нравственного начала в человеке видит свою задачу Надежда Уточкина.
— Я хочу делать людей добрее, — говорит она, — воспитывать доброту — дефицит ее равно ощущается и среди дворников, и среди докторов наук. Человек должен уметь сострадать ближнему своему. Он должен быть неравнодушным. И если бы мне удалось это сделать сейчас и в последующих своих работах, я была бы счастливым человеком.
Наталья ЛОГИНОВА
оставить комментарий |
RSS 
