Наши четвероногие друзья

ЧИК—ОЗОРНИК

Как-то нам позвонили из ленинградского зоопарка и спросили:

—    Обезьянка не нужна?
—    Нет, говорю, — не нужна, — Знаю, что у Любы к обезьянам особое отношение. Еще в начале ее циркового пути, когда мы вместе выступали в акробатической группе, какая-то макака схватила ее за полу халата и оторвала большой кусок. С тех пор Люба обезьян терпеть не может.

Но позвонили еще:

— Вы не передумали? Приезжайте, хоть посмотрите.

Дочка настояла, и мы с ней поехали. По ветеринарному пункту зоопарка бегала маленькая обезьянка с лукавой мордочкой. Врач рассказал, что неизвестный посетитель оставил у него сумку, в которой была эта мартышка.

—    Может, вернется? — спрашиваю.
—    Нет. Оставил не по рассеянности. Сказал, что обезьянку зовут Чик и ушел.

Принесли мы с Леной Чика к себе, посадили в подходящую клетку, отнесли на цирковую конюшню и стали думать, как подготовить маму. И в тот момент раздался возмущенный голос Любы:

—    Почему на конюшне? Зима на дворе — замерзнет. Несите в гримерную!

Так и сделали. Вскоре мы ушли на репетицию, а Чик остался в гримерной вместе с только что приехавшим из Москвы моим приятелем. Тому захотелось покормить обезьянку мандарином. Через решетки клетки мандарин не пролезал, и он чуть-чуть приоткрыл дверцу. Чик тут же выскочил наружу.

Вернувшись, мы застали такую картину: Чик — в проеме открытой форточки, приятель стоит на стуле и рукой пытается схватить обезьянку за хвост. «Не трогай!» — крикнул я, но было поздно — он тронул, и Чик мгновенно юркнул в окно. А на улице темно и мороз — градусов десять.

Около часа я лазил по чердакам, распугал всех местных кошек, но Чика не нашел. Остальные обшарили двор, обследовали все деревья —безуспешно. Жалко было бедную обезьянку — наверняка замерзла...

Расстроенный я ходил по конюшне, и тут вбежал тот самый приятель: «Боря! Чик вернулся!»

Кидаюсь со всех ног домой и вижу: беглец сидит на батарее, обхватив руками теплую трубу, шерсть на нем дыбом, и что-то бормочет себе под нос, словно возмущается чем-то. За несколько минут до этого Люба открыла форточку, Чик заглянул в окно, узнал знакомую комнату и заскочил внутрь. Где он пропадал эти два часа, так и осталось тайной. Дали выпить ему чаю пополам с коньяком, вызвали ветеринара, который категорически заявил, что обезьянка не выживет — столько времени на морозе! Но прошел день, другой, а Чик чувствовал себя вполне нормально. Зато все, кто участвовал в его поисках, простуды не избежали.

С каждым днем Чик все прочнее входил в нашу семью, привыкал к нам, а мы — к нему. Обосновался он в гримерной. В клетку заходил редко — там он только ел и спал. Кроме того, в клетке у него имелся теплый платок, в который можно удобно завернуться и заснуть.

Когда мы, готовясь к выходу на манеж, гримируемся, он садится на столик под лампу и начинает что-то оживленно рассказывать, обращаясь в основном к Любе. Любит покувыркаться на полу, покачаться на шторах или посидеть развалившись на диване. Очень не любит оставаться один. В знак протеста открывает все попавшиеся под руку пузырьки и выливает содержимое. Или возьмет грим и губную помаду и перемажется.

Как-то у Любы порвались бусы и мелкие бусинки рассыпались по полу. Собрать удалось далеко не все. Вечером, когда Чик уже был в клетке, я услышал странный звук, будто мелкой дробью что-то стучало по тарелке. Это он выплевывал бусинки, которые подобрал и держал за щекой, — оказались невкусными.

Когда я начал работать с маленькими пумами, еще совсем котятами, Чик повадился играть с ними. Усядется на стул, опустит хвост где-то между их носами и резко отдергивает, как только пумы попытаются зацепить хвост лапой. А если не успевает и хвосту достается, отвешивает обидчице звонкий щелчок по носу. Наиграется вот так, а потом прыгнет к одной из них на спину — и верхом по  комнате.

Зашел как-то в гримерную двухлетний малыш, сын одного из артистов. Увидел клетку, заглянул туда — она была как раз по росту, — зашел и запер за собой дверцу. А открыть не может. Сидевший на шкафу Чик увидел, что его дом занят. Спрыгнул вниз, стал дергать дверцу клетки изо всех сил и наконец открыл. Мальчик вышел и вежливо сказал: «Спасибо». А Чик залез в клетку, заперся там и не выходил, пока малыша не увели родители.

Особенно часто вспоминаем мы трагикомическое происшествие, случившееся в разгар лета. Я вошел в гримерную и увидел, что по комнате летает... снег. Это Чик отрывал от большого куска ваты маленькие кусочки, пускал их со шкафа и радовался. Когда проказник увидел в моих руках веник, то сиганул в окно — так же, как и в первый день. Посидел немного во дворе на травке, решил, что пора бы вернуться, и... перепутал окно. Мы с Леной, наблюдавшие за ним, быстро прикинули, в какую комнату мог попасть Чик. Оказалось — в бухгалтерию. А был день зарплаты, и как раз в этот момент кассирша сосредоточенно считала деньги. И вдруг она почувствовала, что ее ноги коснулась чья-то рука. С громким визгом она выскочила из комнаты в коридор — тут как раз подоспели и мы. По комнате бухгалтерии уже летали бумаги авансовых отчетов. К счастью, до денег Чик добраться не успел.

Знакомые часто спрашивают, будет ли Чик артистом. Трудно сейчас сказать. Может быть, повзрослеет и захочет выйти на манеж. Пока он просто член нашей семьи. Мы уже не мыслим свою жизнь без его проделок. А кроме того нам хочется иногда тоже побыть зрителями.

СТРАУС КВИЛ

С Квилом мы знакомы давно. Впервые я увидел этого страуса еще... до его рождения. В заповеднике Аскания-Нова мне показали страусиное яйцо — очень большое. Говорят, что если кому-то захочется съесть яичницу из сорока куриных яиц, ему достаточно разбить одно страусиное. Но с этим яйцом поступили иначе — положили в инкубатор.

Когда через несколько месяцев я снова побывал в заповеднике, моему взору предстал маленький страусенок. Он был уже размером с доброго гуся и очень напоминал гадкого утенка из сказки Андерсена: серенький, невзрачный, с длинной шеей, на которой неуклюже болталась голова с непомерно большим клювом. Только обладая незаурядной фантазией, можно было увидеть в этом птенце красивую, грациозную птицу. Признаюсь, мне тогда такой фантазии не хватало,

И я несказанно удивился, когда, приехав в Асканию-Нова через три года, вновь встретился с «гадким утенком». Это был огромный страус весом в 150 килограммов с черно-белым оперением, Ступал он важно, степенно, гордо держа на изящной шее красивую голову. Нельзя было не залюбоваться этой чудо-птицей, как и не удивляться волшебному превращению. Уезжали мы вместе — руководство заповедника согласилось сделать очередной дар нашему аттракциону.

О страусах, об их повадках мы много читали, но нам было интересно проверить все самим. Бегал Квил очень быстро. Силой обладал недюжинной: лист десятимиллиметровой фанеры пробил насквозь одним ударом ноги.

Что же касается зарывания головы в песок —- свидетельство природной пугливости страусов — то подтверждения этой, казалось бы, истины мы так и не нашли. Не раз выпускали Квила во двор, где была заранее приготовлена не одна кучка очень хорошего песка. Но что мы только не делали — и кричали, и стучали, и стреляли — не зарывается и все тут! Может быть, страус нам достался, как пчелы Винни-Пуху, — «неправильный» — не типичный? Действительно, среди черт характера Квила пугливость не наблюдалась. Он с первого дня без всякого стеснения с удовольствием прыгал по манежу, разгоняя в разные стороны остальных животных. Он быстро заставил уважать себя всех, даже известного забияку петуха Гошу, который до этого чувствовал себя полновластным хозяином вольеров. Гоша любил заходить в вольеры к соседям Квила — африканским страусам, прохаживаться там, как у себя дома, и лакомиться лучшими кусочками из кормушки. Залез как-то он и к Квилу. Тот взял непрошенного гостя за шиворот, несколько раз крутанул в воздухе и выбросил из вольера.

Квил — большой выдумщик. Прибегает ко мне однажды один из моих помощников: «Скорее к страусу!» Подходим и застаем такую картину: перед Квилом — ведро с водой (а день был очень жаркий) и он из клюва, как слон из хобота, обдает себя. А когда воды осталось немного, он легко приподнял ведро и стал разбрызгивать воду по вольеру.

Или еще эпизод, просто поразивший всех его очевидцев. С удивлением вижу, что кормушка Квила — большой пенопластовый ящик — лежит вверх дном на соседней клетке на высоте около двух метров. Пока я недоумеваю, кто и зачем ее мог туда поставить, кормушка... сдвигается с места. Потом останавливается. И снова сдвигается. Что за чудеса?! И тут из-за клетки танцующей походкой появляется Квил, держа эту самую кормушку на голове. Подобного зрелища я никогда не видел. И ни за что не поверил бы, если бы не смотрел собственными глазами.

Многие подсказывали, что хорошо бы использовать этот момент на арене. Конечно, это выглядело бы очень эффектно. Но Квил, как мы ни пытались смоделировать подобную ситуацию, так и не повторил свой рекордный трюк. Очевидно, пока мы не поймем, почему он так сделал,— включить этот трюк в репертуар страуса не удастся...

БЯША, ЛОХМАТЫЙ И УГОЛЕК

Лам мне брать не советовали. Уж очень, говорили, много будет с ними хлопот. Эти животные всегда с трудом осваиваются на новом месте, плохо запоминают, не слушаются, а главное — очень пугливы. И хотя в странах Южной Америки ламы частично одомашнены, эта настороженность и боязнь всего на свете у них не проходит.

Но нас привлекала «экзотичность» животных, А трудностей мы не боялись, так как никогда не стремились работать с особо «интеллектуальными животными».

Как известно, ламы относятся к семейству верблюжьих. И плеваться они умеют не хуже верблюдов. Такая малопривлекательная привычка вполне объяснима: плевок — орудие защиты.

Ох, и доставалось же нам во время первых репетиций, когда общий язык еще не был найден! Раз по пять-шесть приходилось бегать в душ. Причем атака слюной следовала, как правило, внезапно, без предупреждения.

Слушались ламы в первое время действительно очень неважно и уроков почти не усваивали. Но вот мы заметили, что они ведут себя гораздо спокойнее, когда находятся все вместе, втроем. И мы стали репетировать не с каждым в отдельности, как поначалу, а со всеми сразу, синхронно. И дело пошло на лад. Наши подопечные Бяша, Лохматый и Уголек стали дружно овладевать премудростями цирковой работы. И даже переживали за общий успех. Если кто-то из них справлялся с заданием хуже других, ему крепко доставалось, ведь из-за него приходилось один и тот же трюк повторять снова и снова. Чаще всего такую трепку от своих собратьев получал Уголек. Мы предположили, что причина в происхождении, что Бяша и Лохматый недолюбливают его как чужака. Они-то из рода одомашненных, цивилизованных лам, а Уголек — из диких, он лама гуанако.

Но вот на одной из репетиций провинился Бяша. Был, очевидно, не в духе, все у него получалось не так, как надо, и как раз из-за него, а не из-за Уголька пришлось много раз подряд повторять одно и то же. Когда ламы вернулись в вольер, Лохматый и Уголек буквально набросились на бедного Бяшу, стали его кусать и оплевывать. Выходит, и у зверей есть свой «худсовет».

Кстати, животным далеко не безразлично, как показали они себя на арене, как оценили их зрители. И они прекрасно осознают свою вину, если сделали что-то не так. Всегда после представления я обхожу вольеры с различными лакомствами на подносе: кому — морковку, кому — мясо, кому — сахар... И тот, кто отработал сегодня хорошо, рвется поскорее получить угощение. А кто ошибся, скромно, потупясь, стоит в уголке вольера.

Но вернемся к нашим друзьям — ламам. Наиболее сложным для них оказался трюк, который внешне выглядит достаточно просто: ламы лежат, а через них перепрыгивают собаки. Трюк долго не получался. Секрет оказался в необычайной чувствительности подкопытных подушечек лам — ими они «слышат» даже самый тихий шорох, чувствуют самые незначительные колебания пола. Вроде бы лежали спокойно, когда через них перебрасывали мешки с песком. Но вот пустили собак, те побежали по манежу — ламы вскочили. Кто-то проехал или прошел где-то за сценой — опять вскочили. Чтобы приучить их к таким раздражениям, немало нам пришлось потопать рядом с лежащими ламами. И потом уже пустили собак.

А память оказалась у наших лам просто превосходной. Как-то нам потребовалось восстановить с ламами несколько трюков, которые не делали года четыре. Для этого потребовалась одна репетиция — они все вспомнили!

Однажды мне позвонил режиссер студии «Казахфильм», где в то время снимался телевизионный фильм с таким сюжетом. В зоопарке заболела лама, ей пытались оказать помощь, но она никого к себе не подпускала. И только маленькая девочка, которая очень любила зверей и часто приходила в зоопарк, пробралась ночью к клетке, открыла ее и стала гулять с ламой по аллеям зоопарка...

Почти весь фильм был уже снят, кроме одного эпизода — ключевого, когда девочка выводит ламу из клетки и гуляет с ней. Не только исполнительница главной роли, но и служители зоопарка не могли спокойно приблизиться к ламе. Фильм оказался под угрозой срыва. И тут режиссер случайно прочитал в «Неделе» о нашей группе экзотических животных, в которой есть ламы. Выяснив, что мы в данный момент находимся в Кисловодске, он дозвонился до меня и попросил помочь. Я согласился, и через несколько дней съемочная группа в полном составе прилетела из Алма-Аты и расположилась лагерем недалеко от цирка, готовясь, очевидно, к долгим съемкам. Больше всего подошел Бяша, его и решили снимать.

Но если Бяша согласился, то маленькая артистка заупрямилась — она очень боялась подойти к ламе, и никакие убеждения, уговоры и даже угрозы не помогали.

— Смотри, — говорил я ей, — эта лама очень добрая, ока тебя не обидит. Вот моя дочка Лена — ей тоже семь лет, а она ни капельки не боится...

И тогда режиссер решил, что лучше в этом эпизоде снять именно Лену. Фильм «Случай в зоопарке» был потом не раз показан по Центральному телевидению.

Литературная запись Б. СЛУЦКОГО

оставить комментарий