Навстречу 50-летию советского цирка

Искусство героическое и веселое. Советский цирк приближается к своему пятидесятилетию.

Время, внимательно просмотрев его путь, сделать выводы, касающиеся его художественного своеобразия. Бесспорно, наш цирк должен отвечать тем же глав­ным требованиям, которые партия предъявляет всему нашему искусству. Напомню, что декрет о национализа­ции театров, подписанный В. И. Лениным в 1919 году, говорил о демократиче­ской сущности цирков и одновременно о том, что идущие в них программы нуждаются в художественном очище­нии. И это было совершенно справедли­во: кулаки-антрепренеры, стоявшие до революции во главе цирков, стремясь к наживе, готовы были допустить на аре­ну любую пошлость. Практически, да и теоретически, почти никто не рассмат­ривал дореволюционный цирк в качестве учреждения культуры, очень редко говорили о его воспитательной функции. В лучшем случае к цирку относились снисходительно, как к месту развлече­ний. Многие же представители интелли­генции считали, что цирк не воспиты­вает, а лишь разлагает зрителей. Для такой оценки имелись основания. Ха­рактерно, что до революции не появи­лось буквально ни одной книги ни по истории, ни по теории циркового искус­ства. Да и само слово искусство к цирку применялось далеко не всегда.

Вот почему уже первые акции совет­ского правительства имели для цирка принципиальное значение. Если прежде в административном отношении цирки находились в ведении полицейских ор­ганов, то теперь, впервые в мировой истории, они оказались подчинены На­родному комиссариату просвещения на­ряду со школами, музеями, библиотека­ми, театрами. Значит, цирки рассматри­вались отныне как учреждения, несу­щие или, во всяком случае, могущие нести в массы просвещение, культуру, воспитывать зрителей. В дальнейшем цирки оказались в ведении государст­венных органов, ведающих искусством или культурой в целом. И это предопределяло всю их деятельность.

Цирки нуждались в очищении про­грамм от всего грубого, пошлого, рассчитанного на примитивные вкусы. Посте­пенно с арен стали изгоняться бессмыс­ленные клоунады, факиры, номера, ста­вящие своей целью пощекотать нервы зрителям нарочитой демонстрацией опасности. С арен уходили эротика, безвкусица, сусальность. Конечно, все это покидало манежи не сразу и не без борьбы. И даже сейчас то там, то здесь можно встретить рецидивы всего этого. Но процесс очищения цирковых про­грамм шел неукоснительно. Однако мало запретить, убрать с арен дурное, пошлое, грубое. Надо про­тивопоставить всему этому новое, несу­щее в себе качества подлинного и высо­кого искусства.

В первые послереволюционные годы наш цирк нуждался в высококвалифи­цированных артистах, в первоклассных номерах. Приглашение исполнителей из-за границы, конечно, не могло решить этой проблемы. Попытки предоставлять денежные субсидии старым и молоаьш артистам для подготовки новых, боль­ших номеров принесли некоторые поло­жительные результаты, но все же а це­лом задачи не решили. Тогда было при­нято единственно правильное решение: открыть специальное учебное заведение. готовящее не просто мастеров манежа, но и интеллигентных людей с широким творческим кругозором. Сейчас едва ли не большая часть всех работающих ар­тистов окончила это учебное заведение. Но даже этого оказалось мало — сейчас многие цирковые артисты получают высшее образование.

Высокая профессиональная и общая культура советских цирковых артистов способствует тому, что они создают про­изведения на высоком художественном уровне. Если же еще вспомнить, что в цирках работают драматурги, режиссе­ры, художники, композиторы иногда са­мой высокой квалификации, то станет ясно, почему наш цирк так вырос, поче­му представления советского цирка имеют такой успех и у нас в стране и за границей.

В буржуазных странах артист, как правило, одиночка: он сам от начала и до конца готовит номер. У нас же ар­тист—член большого творческого кол­лектива, и общей заботой становится, чтобы каждый номер достигал подлин­ной художественности. Каковы же результаты всех тех уси­лий — творческих и организационных, о которых здесь говорилось? Начнем с клоунов, ибо новаторство и идейная направленность цирка в их номерах особенно ощутимы. Начиная с пер­вых лет Советской власти публицистика, открытая тенденциозность были прису­щи выступлениям лучших артистов: Виталия Лазаренко, В. Л. Дурова, Леона и Константина Танти, Дмитрия Альперова, Петра и Дмитрия Кольпетти и дру­гих. Клоуны прямо и резко нападали на тех, кто мешал трудовому народу строить новую жизнь.

Начиная с тридцатых годов положе­ние изменяется, и хотя публицистика, иногда весьма острая, и сейчас присут­ствует в иных клоунских номерах (чего нельзя не приветствовать), но в то же время следует признать, что она утрати­ла некоторые свои позиции. Значит ли, что клоунада вообще перестала быть новаторской, что она отошла от совре­менности? Ни в коем случае. Прежде всего лучшие клоуны решительно ушли от цирковых масок и создали образы, связанные с современной действитель­ностью. Лучших клоунов сближает то, что созданные ими персонажи при всей их чудаковатости и наивности, при всей индивидуальности каждого из персона­жей в целом являются хорошими людь­ми. Они и ловки, и смелы, и умны. Иногда клоуны делают вид, что они чего-то не понимают, иногда на самом деле попадают впросак. Но по большей части зрители смеются не над клоуна­ми, а вместе с ними над всем тем, что достойно осмеяния. Конечно, каждый комик манежа своим путем шел к сов­ременному герою: создатель Карандаша Михаил Румянцев, Константин Верман, Хасан Мусин, Алексей Сергеев, Васи­лий Бартенев, Николай Антонов, Павел Алексеев и другие.

И, опираясь на эту замечательную традицию, уже в 50-е годы выдвинулся такой выдающийся клоун-новатор, как Олег Попов. Его главной заслугой я считаю то, что он с особой силой утвер­дил образ положительного клоуна или, как он говорит сам, положительного ко­мика. Персонажа, не над которым смеются, но который заставляет вместе с собою смеяться весь зал. В образе, который создал Попов, безусловно, много от современных молодых людей, с их уверенностью в своих силах, энергией, умением преодолевать препятствия. Соз­дание столь сложного образа — большое художественное достижение артиста. Такой образ дает широкие возможности для исполнения остросовременных сце­нок. Конечно, не один Попов может быть назван в качестве клоуна-новатора, клоуна, утверждающего современный образ. Назову Юрия Никулина, Михаи­ла Шуйдина, Леонида Енгибарова, Ген­надия Маковского, Генриха Ротмана, Юрия Котова, Акопа Узуняна, Бориса Вяткина, Акрама Юсупова, Андрея Ни­колаева, Евгения Майхровского, Василия Мозеля, Онисима Савича и других. Каждый из них своеобразен, не похож на другого, но каждый современен.

Но вот два артиста, еще не получив­ших широкого признания, хотя они и имеют на него право: Валерий Мусин и Анатолий Смыков. Первый из них ве­ликолепен, кажется, во всех цирковых жанрах. Его шутки не банальны и остроумны. И все, что Мусин делает, от­личает такая радость творчества, такая уверенность в своих силах, что это за­хватывает зрителей, и артист очень скоро делается любимцем публики в са­мом лучшем смысле слова. Смыков сов­сем другой — он медлителен, собственно цирковых трюков в его репертуаре не так-то уж и много, вот только на руках он ходит. Смыков любит крайние пре­увеличения, откровенную буффонаду.

Воздушные гимнастки ЛЮТАРОВЫ. Фото В. ПАНЯРСКОГО

Но это актер такой поразительной веры в происходящее и такого замечательно­го мастерства, что зрители верят всему тому, что Смыков показывает, хотя это находится далеко за пределами обыден­ного, привычного. Не буду называть и разбирать сценки, исполняемые арти­стом. Скажу только, что главное, утверждаемое артистом, — это человече­ское достоинство.

Названная статья носит, скорее, тео­ретический характер, и приведенные в ней примеры нужны для того, чтобы яс­нее утвердить определенные положения. Я хочу доказать, что клоунада советско­го цирка современна и оптимистична. Она отказывается от грубостей. Но главное ее достоинство заключается в том, что клоуны создали такие совре­менные маски или, точнее, образы, ко­торые дают возможность исполнять са­мые сложные сцены. Клоуны способны средствами своего искусства поднимать и решать самые сложные философские проблемы современности. В их выступ­лениях всегда сохраняется оптимисти­ческое начало, вера в поведу добра над злом, в то, что подлинно человеческое обязательно восторжествует. В этом гуманистическая сущность нашей клоу­нады.

Теперь об артистах, выступающих в других жанрах: акробатах, жонглерах, эквилибристах, дрессировщиках, гимна­стах, исполнителях мнемотехники и так далее. Что характерно для них как пред­ставителей советской школы цирка? За­мечательные трюковые достижения? Умение организовать номер в стройную композицию? Высокое актерское мастер­ство? Неустанные поиски нового? Да, безусловно, все это присуще артистам советского цирка. Здесь я хочу напом­нить об очень интересной книге немецкого журналиста А. Г. Кобера «Гвоздь программы». Автору довелось работать в качестве заведующего пресс-центром в одном из крупнейших немецких цир­ков Ганса Сарасани, и, естественно, он имел возможность близко наблюдать ар­тистов. В книге есть такие горестные строки, касающиеся цирковой репети­ции: «На кольцах висит вниз головой акробатка и держит в зубах гирю. Ря­дом стоит клоун, равнодушный зритель. В этой картине нет «ничего возбуждаю­щего», нет эффектных красок, нет ми­мики, ничего в общепринятом смысле слова «прекрасного», скорее — серая, жестокая судьба. Чувствуется, что эта женщина висит из года в год ежедневно со своими гирями на кольцах; это смысл и цель ее жизни, все остальное, что обычно волнует сердце, заглохло; у нее нет внутренней связи с мужем, с окру­жающим миром; она знает лишь одно: тренироваться, тренироваться, трениро­ваться».

Конечно, и советские артисты много времени отводят репетициям, часто од­нообразным и мучительно тяжелым. Без них в цирке ничего нельзя достиг­нуть. Но при всех обстоятельствах у на­ших артистов существует живая и раз­нообразная связь с жизнью. И именно благодаря этой связи наши артисты ока­зываются подлинно современными. Ко­нечно, арсенал используемых ими выра­зительных средств бесконечно велик, конечно, жанры, представленные на арене, разнообразны, но вот что харак­терно — в лучших номерах утверждает­ся образ нашего современника, челове­ка, сильного телом и духом. Когда в цирке идет хорошая программа, она сродни героической симфонии, повест­вующей о нашем времени. Известно, какую высокую оценку по­лучил номер эквилибристов, руководи­мый Владимиром Волжанским. И это прежде всего потому, что здесь с особен­ной силой выявляется, что человек пре­красен, что его возможности безгранич­ны и что для достижения большой цели, кроме мастерства, необходимо еще вдохновение.

Надежда Бондарева — гимнастка на трапеции. Она исполняет трюки выс­шей трудности и делает их легко и сво­бодно, но это еще не самое удивитель­ное. Она все делает играя, как высоко­одаренная драматическая актриса, а ее партнерами оказываемся мы — зрители. Она и шутит, и кокетничает, и подчер­кивает, где это нужно, трудность испол­няемого упражнения. Она заставляет нас почувствовать, как это прекрасно, когда тело становится послушным инст­рументом разума.

Трюки турнистов Пузаковых восхи­тили мастеров спорта, чемпионов СССР, Европы и мира по гимнастике. Но, мо­жет быть, главное в их номере то, что они воплотили все самое прекрасное, что дает гимнастика человеку. Собранные вместе и художественно организо­ванные упражнения, точнее сказать, сюита из упражнений волнует не только и даже не столько техническими труд­ностями, сколько эмоциональной силой.

Виктор Тихонов выдрессировал зуб­ров, тигров и собак. Большинство из тех трюков, которые он показывает, новы и интересны.   И   опять-таки   главное,   что при помощи этих трюков создается об­раз почти сказочного смельчака, одному мановению руки которого подчиняются и жестокие хищники-тигры и как будто бы пришедшие из каменного века зуб­ры. Находящаяся здесь же в клетке крошечная болонка подчеркивает мощь окружающих ее зверей, подчинившихся человеку.

Инза Сун и Георгий Агаронов при по­мощи сложнейшего кода угадывают име­на великих людей, задуманные зрителя­ми. Делают они это совершенно. И сколь­ко в их выступлении подлинной интел­лигентности, как выразительно они умеют сказать о том, чье имя задумано! И самое главное — сколько в подаче ими номера благородства и культуры!

Вот сплав всего того, о чем здесь го­ворилось — высочайшего мастерства, подлинной культуры, высокого арти­стизма, новаторства — и создает образ героя сегодняшнего цирка. И этот герой близок сегодняшним людям, поэтому они и восторгаются им и аплодируют ему. Конечно, герой, действующий в цир­ке, своеобразен, не похож на героя теат­рального или кинематографического. В цирке, как правило, образы лишены психологических деталей, в них выделе­на главная черта характера. Но это под­линные и при этом современные герои, и я смею думать, что и они, конечно, по-своему решают задачи, которые ставит перед художниками метод социалисти­ческого реализма. Он создает героев, ко­торые увлекают молодежь и на которых она хочет равняться. Конечно, речь здесь по-прежнему идет о самых выдаю­щихся образцах.

И напоследок о так называемых цир­ковых пантомимах. Так называемых потому, что почти в каждой из них большое место занимает слово. Пантоми­ма по цирковой терминологии — масш­табное, сюжетное представление на историческую или современную тему. Главное отличие пантомимы от теат­ральной пьесы или киносценария за­ключается в том, что в пантомиме ха­рактеры раскрываются по преимуществу через трюки, то есть через прием, харак­терный именно для цирка. В цирковой пантомиме, во всяком случае пока еще, не было сложных, противоречивых ха­рактеров. Чаще в ней все персонажи де­лятся на положительных и отрицатель­ных героев, причем герои показываются в моменты наиболее острых столкновений. В этом смысле пантомима сродни мелодраме. Кстати сказать, из мелодра­мы она в значительной степени и вы­шла.

В лучших пантомимах: «Черный пи­рат», «Махновщина», «Москва горит», «Карнавал на Кубе» и некоторых дру­гих с большой силой раскрывались социальная борьба и победа сил, отстаи­вающих идеи революции, причем эта борьба велась непосредственно на полях сражений и требовала от артистов неза­урядного мастерства наездников, акро­батов и гимнастов.

«Третий элемент циркового зрели­ща, — писал А. В. Луначарский, — пан­томима и карнавал... Века прошлого или плод чистой фантастики, многоцветно выброшенный в цирковой круг, плещу­щийся о берега мест для зрителей и по­рою входящий с ними в живое сочета­ние». Реальная практика оказалась значительнее этого поэтического пред­положения. Советский цирк при поста­новке пантомим обратился к остросоци­альным темам и во многом в этом пре­успел.

Когда пятьдесят лет тому назад наш цирк начинал свой путь, многие из образованных   людей   расценивали   его   в лучшем случае как зрелище, пусть яр­кое, занимательное, но лежащее совсем в другой плоскости, чем подлинное и высокое искусство. На протяжении всей своей пятидесятилетней практики наш цирк делал все, чтобы утвердиться как высокое и подлинное, стоящее на пере­довых позициях века искусство социа­листического реализма. Он стремился к тому, чтобы воспитывать своих зрите­лей в духе подлинного героизма средст­вами, которыми располагали клоуны. Цирк вступал в борьбу со всем реакци­онным, мешающим народу быть счаст­ливым.

Сказанное не означает, что наш цирк добился совершенства, что ему больше некуда стремиться. Но что же это за ис­кусство, которое остановилось в своем развитии, не имеет творческой перспек­тивы? А если это происходит, тогда ис­кусство превращается в ремесло, пусть до деталей выверенное, но лишенное творческого начала. К нашему цирку это, к счастью, не относится. Может быть, и даже наверняка такое время для него никогда не наступит.

Ю. ДМИТРИЕВ, доктор искусствоведения

оставить комментарий

СЭЦ. 01 - 69