Не про дельфинов

Недавно газетный репортер брал интервью y заслуженного артиста РСФСР Юрия Дурова. Разговор кос­нулся дельфинов: не думает ли дрессировщик включить их в свою многочисленную труппу? Дуров ответил, что такая перспектива очень его увлекает.

Пока неизвестно, чье имя будет стоять на афишах, но буквально не сегодня завтра мы получим приглашение посетить первый в нашей стране дельфиний цирк.

И как же нетерпеливо дожидаемся мы этого!

Дельфины — одна из cамых шумных сенсаций нашего века, такого щедрого на неожиданности. Подумать только — совсем недавно слово «дельфин» ничего не говорило ни нашему уму, ни сердцу, ни любознательности. Вспом­ним-ка, чем он отличался для нас от какой-нибудь рыбы? И разве не мы трусливо ежились y кромки морского пля­жа, боясь встретиться c ним при купанье: как 6ы не «за­играл», не поранил, не утопил.

И когда до нас донеслись первые сообщения об истин­ной жизни дельфинов, об их необыкновенной разумности, o дружелюбии, c которым они встречают человека, мы не сразу поверили.

Но факт за фактом, книга за книгой, a потом и достовернейшие свидетельства кинопленки...

A новая информация прибывает нарастающим пото­ком. То c нами делятся своими открытиями ученые, изу­чающие быт и повадки дельфинов. То приходят известия o необыкновенных достижениях дрессировщиков, работа­ющих с этими удивительными животными.

Или вдруг поступает сообщение из Новой Зеландии, из маленького рыбачьего поселка. Появился ручной дельфин из породы афалин! Это была самка, люди дали ей имя Опа. Самое поразительное — она сама явилась из глубин океана, чтобы предложить людям дружбу. По­началу Опа просто подплывала к лодкам, вышедшим на лов, потом, постепенно привыкая, стала посещать пляж, играла c людьми, катала на спине детишек. Особенно нравилось ей перекидываться c ребятами мячом и балан­сировать пустыми бутылками. И неизвестно, как дальше стали бы развиваться контакты дельфина c людьми, если бы Опа прожила хоть немножко дольше. Но она погибла при загадочных обстоятельствах. Предполагают, что ее убил кто-то из туристов, во множестве съезжавшихся посмотреть на небывалое чудо.

Не успеваем мы переварить одну новость, так на смене ей появляется другая. Где-то в другом уголке света дельфина сделали участником научной экспедиции. Груп­па исследователей предприняла многодневное погружение на большую глубину, a дельфин играл роль связного между подводниками и теми, кто оставался на поверхно­сти. Переносил почту, пищу, инструменты...

Чересчур яркий свет слепит глаза. Мир при обычном солнечном освещении кажется после этого тусклым и бесцветным. Так же действует и чересчур шумная сенсация: она притупляет восприятие.

По мере того как рассеивалось наше глубокое неве­жество касательно дельфинов, животный мир земли начал постепенно разделяться для нас на две категории.

K первой мы отнесли животных «старых», не представ­ляющих интереса: волков, медведей, львов и всех прочих.

Зато вторая категория... Тут все наше внимание, вся заинтересованность. Сегодня это дельфины, завтра, мы верим, возникнет кто-ни6удь еще — если не на Земле, так явится откуда-нибудь из космоса—думающий, гово­рящий, пишущий, играющий в пинг-понг... Только бы не проморгать, когда «Неделя» или «Наука и жизнь» начнет извещать о новом диве.

И как же, правда, заманчиво писать про дельфинов! Какой богатейший материал — их обаяние, ум, восприим­чивость, доброта! Сколько захватывающе интересных историй можно найти и рассказать! A главное — какое обеспечено рассказчику внимание!..

Но эта книжка будет не про дельфинов. Она будет как раз наоборот—про «старых» зверей. про тех зверей, к которым мы привыкли, которые нам даже слегка при­скучили. O которых нам еще в детстве сообщили все, что имеет смысл знать...

Но не заблуждение ли это? Не такое ли точно заблу­ждение, как считать, что дельфин от карася отличается только размерами?

Не будем спорить. Лучше послушаем, что говорят на этот счет сведущие люди.

Волк. Кровожадный, беспощадный, злой хищник. Ни единой симпатичной черточки. Кроме большого вреда, ничего не приносит ни людям, ни другим животным. Словом, волк есть волк. Мы даже в зоопарке не имеем привычки задерживаться y волчьих клеток. Чего смот­реть, как они, разбойники бесстыжие, поводят своими мрачными, ненасытными глазами?

А если выясняется, что нет зверя вернее и преданнее в дружбе с человеком? Что наша обожаемая собака все самое драгоценное в своей натуре унаследовала именно от волка?

Вот послушайте. У старого лесника в сибирской тайге собака ощенилась единственным щенком. Мать очень мучилась от избытка молока, и хозяин подложил ей, бла­го попалось ему логово, пару крошечных волчат. И выросли они втроем: собака Громка, прозванная так за луженую глотку, и две красавииы-волчицы—Тайга и Пурга. Громка им до плеча не доставала, но авторитет ее был непререкаемым: обе «сестры» слушались ее бес­прекословно.

C Тайгой лесник добывал белок, уток и другую таеж­ную дичь. A для Пурги нашлось оригинальное охотничье амплуа: она приманивала волков. Торопясь на ее призыв­ный вой, матерые хищники попадали прямо под выстрел.

Никаких особых воспитательных методов старый лес­ник не применял. Просто кормил волчиц вкусно и досыта, заботился o них, за послушание ласкал. И волчья любовь к нему была беспредельной. B разлуке с хозяином волчи­цы, не хуже Громки, тосковали, томились, теряли аппе­тит, a свидевшись, кидались лапами на грудь и лизались. Были обе исполнительными, покладистыми. И страшно подумать, что сталось бы c человеком, вздумавшим на их глазах обидеть лесника...

Вот вам и волк, нелюдимый хищник. Впрочем, потрудившись припомнить, откуда у нас против него Такое предубеждение, мы, скорей всего, обнаружим в перво­источнике того волка, который съел Красную Шапочку, или того, что преследовал трех веселых поросят...

Упиваясь рассказами о разумном поведении дельфи­нов, мы всех других животных считаем отданными во власть инстинктам. Мы даже говорим: слепым инстинк­там, и мерещится нам при этом что-то вроде ниточек, за которые кукловоды дергают марионеток.

Что ж, послушаем дальше.

Один дрессировщик решил подготовить для выступления в цирке группу мустангов. Для него специально поймали в табуне несколько животных, связали, доста­вили на ферму.

Если мы такие уж всеведущие, то должны знать, что мустанг — дикая лошадь— не зря считается диким. Это одно из самых непокорных, своенравных и свободолюби­вых животных. Иметь с ними дело не только тяжело, но и опасно: одним ударом копыта мустанг может прикон­чить любого врага.

Но этот дрессировщик, как и положено людям его профессии, ни трудов, ни опасностей не убоялся. Мустангов расставили по стойлам особой конструкции — c открытой передней частью, — чтобы можно было подавать еду и питье и не рисковать при этом получить удар задним ко­пытом. И, конечно, каждый был надежно привязан.

Первые дни лошади не ели и не пили. Даже прибли­зиться К НИМ было невозможно — при виде человека они шарахались в тесном стойле и так натягивали лассо, что глаза у них мутнели и на губах выступала пена. Наблю­дать за ними можно было только с очень почтительного расстояния.

Прошла неделя, и в ведрах, поставленных для питья, стала заметно убывать вода. Но при людях ни один пока не пил. Еще через несколько дней живoтныe начали есть — сначала жевали сено, потом попробовали овса, не знакомого им на воле, и нашли, что это вполне достойное внимания блюдо.

Прошел месяц, и на мустангов удалось надеть недо­уздки. Еще три недели понадобились, чтобы дикари к ним привыкли. Уже гордые кони соглашались прогулять­ся по двору рядом c человеком, держащим их в поводу, уже знали его голос, не шарахались от его рук. Но еще рано было говорить о побежденном недоверии — животные только-только согласились сократить дистанцию.

И тут случилась беда. Во время одной из репетиций мустанг чего-то испугался, рванулся, оборвал повод и во весь опор помчался прочь. Несколько рядов колючей про­волоки опоясывали ферму. Но ему заграждение было, что паутинка. Он прорвался на свободу, но растерзал себе колючками всю грудь и шею.

Когда дрессировщику удалось настичь беглеца, тот лежал, совершенно обессилев и обливаясь кровью.

Раны следовало немедленно зашить. Но кто бы взял­ся за это? Ветеринара поблизости не было, да и не риск­нул 6ы никакой ветеринар, привыкший иметь дело c крот­кими коровами и слабосильными овечками, оперировать мустанга с его скандальной репутацией.

Пришлось  дрессировщику приниматься за дело само­му. Он раздобыл изогнутую хиpургическую иглу, вдел в нее жильную нитку, устроился между передними ногами пациента и начал одну за другой шить длинные — до три­дцати сантиметров! — глубокие раны.

Мустангу было больно нестерпимо. Из глаз градом катились слезы. Но человек, причинявший ему страдания, желал добра, и это каким-то образом передалось живот­ному. И во все время операции мустанг не шелохнулся.

Раны зажили, он выздоровел. И вскоре участвовал в представлении вместе c другими. Группа демонстрирова­ла свободную дрессировку, высшую школу верховой езды...

Это не выдумка. Кто засомневается, пусть разыщет Михаила Дмитриевича Анисимова, старейшего y нас дрессировщика, и от негo получит подтверждение. Это ему, Анисимову, пришлось выступить в роли лекаря, когда, гастролируя по Соединенным Штатам Америки, он решил поработать c мустангами.

A между тем если волком мы еще как-нибудь заинте­ресуемся, то на лошадь и смотреть-то, скорей всего, не захотим.

Что есть в лошадях такого, чего бы мы не знали?

Что ж, наши предки и впрямь имели право на такое суждение. Какую бы общественную ступень они ни зани­мали, ими дня было не прожить без лошади. A лошадь... лошадь служила людям верой и правдой, какое 6ы дело ей ни поручалось. Она и пахала, и воевала, и развлекала, и тяжести возила, и почту доставляла. Ее любили, бало­вали и мучали, еЕо любовались и хвастались. Числом ло­шадей измерялось богатство. А она работала, работала, работала... Не случайно поговорка сложилась — рабо­тать, как лошадь.

A теперь? B городе ее не увидишь, разве только про­едет запряженная в подводу чахлая кляча на смех и удив­ление прохожим.

И даже в деревне в ходу больше стальные кони, И да­же деревенская молодежь гнушается свести c живыми лошадьми близкое знакомство.

Так что с чего 6ы нам так уж пресытиться подробнос­тями лошадиной жизни, понять трудно.

И, может быть, стоит оторвать, хотя бы временно, оча­рованные взгляды от СИНИХ глубин океанариев и обратить их (фи, какая проза!) на конюшню...

Д. Акивис

оставить комментарий