Не страх за человека, а гордость за него

На несколько странный по первому впечатлению вопрос: что именно влечет людей в цирк? — могут быть, вероятно, разные ответы.

Одним более всего нравятся воздушные номера, дерзновенные полеты гимнастов над притихшим амфитеатром; другие любят смотреть выступления дресси­рованных животных, подвластных воле человека; для третьих особенно интересны фокусы кудесников-иллюзио­нистов. Вкусы и симпатии индивидуальны, в одной и той же цирковой программе разных людей привлекает разное, каждого свое.

Но если попытаться все же ответить на этот вопрос в бо­лее общей, одинаково приемлемой для большинства зрите­лей форме, то можно с уверенностью сказать: люди идут в цирк прежде всего для того, чтобы увидеть нечто необыч­ное, нечто такое, чего не встретишь в повседневной жизни. Цирк перестанет  быть цирком, утратит свое первородство, свое притягательное волшебство, если не будет изумлять зрителей свершением невероятного, преодолением, казалось бы, непреодолимых препятствий и рубежей.

В самом деле. Многим, наверное, не раз случалось ездить верхом, но вряд ли кто-либо из нас предполагал прежде, до посещения цирка, что два всадника могут пролезать один за другим под животом бегущей лошади, как это делают джи­гиты. А. Кантемирова. Если обычных бурых медведей не в диковинку увидеть в любом зоологическом саду, то мед­ведей, которые разъезжают по затемненной арене на мото­циклах с зажженными фарами (в аттракционе В. Фила­това) или скользят на коньках по льду и забивают клюшками шайбы в хоккейные ворота (в номере А. Майорова) — таких косолапых умельцев можно встретить только в цирке. Мало кого поразит традиционная чечетка, пусть даже вир­туозно исполненная, но когда ту же самую чечетку моло­дой артист В. Серебряков темпераментно отбивает, стоя на руках, — это воспринимается как оригинальный и притом подлинно цирковой трюк. Подобные примеры — а их не­трудно приумножить — неоспоримо подтверждают, что имен­но алогизм, необычность происходящего на манеже в сопо­ставлении с общепринятыми нормами и представлениями, является едва ли не самой характерной приметой цирка.

Об этом не следует забывать, когда мы говорим о дости­жениях советского циркового искусства. Его международное признание не было бы столь единодушным и бесспорным, если бы наши мастера манежа не добились в своем творче­стве поистине феноменальных успехов. Сверхточная и высокотехничная трюковая работа (есть такой термин в цир­ке) — примечательная особенность советского циркового ис­кусства.

Всегда пользуется успехом у зрителей номер акробатов-прыгунов под руководством В. Довейко. Артисты выступают с подкидными досками — нехитрым приспособлением, кото­рое применяют в своей работе и многие зарубежные испол­нители. Но только советские мастера отваживаются демон­стрировать сальто на двухметровых ходулях с подкидной доски. Этот рекордный трюк можно смотреть бесконечно. И всякий раз испытываешь радостное и чуточку тревожное волнение, когда па твоих глазах, подброшенный энергичным толчком подкидной доски, взлетает под купол акробат-гулливер и, плавно перевернувшись в воздухе, приходит на ходулях на ковер манежа.

Однако сама по себе демонстрация трюков, в том числе и рекордных, еще не делает цирк искусством. В цирке, в отличие, скажем, от спорта, первостепенно важно не только то, с чем выступают исполнители, но и то, как они высту­пают, в какой манере и каком эмоциональном ключе преподносят свое мастерство. Цирковой гимнаст может работать на обычном спортивном турнике, но уже тот факт, что турник установлен на манеже, требует, чтобы исполнитель был арти­стичен, чтобы его выступление радовало зрителей, отвечало их самым взыскательным эстетическим вкусам.

Перенесемся мысленно в спортивный зал, где происходит соревнование штангистов. Тяжелоатлет, «вырывающий» штангу, менее всего думает о том, какое впечатление про­изводит он в эту минуту на зрителей, следящих за каждым движением спортсмена. На его лице может отчетливо чи­таться чрезмерная напряженность, ему не возбраняется даже натужно вскрикнуть в короткое мгновение решающего рывка — никто не обратит на это ни малейшего внимания. Главное, чтобы штангист «взял вес» с соблюдением всех канонов и правил бескомпромиссной спортивной науки — остальное не суть важно.

Иное дело в цирке. Самый редкостный трюк невоспол­нимо проиграет в глазах зрителей, если они, зрители, почув­ствуют и увидят, что исполнитель внутренне скован и пре­дельно напрягает свои силы, что ему трудно демонстриро­вать номер. Возможно, это прозвучит несколько парадок­сально, но в цирке даже самое трудное должно исполняться легко, непринужденно, без сколько-нибудь заметных «сверх­усилий». Более того, артист цирка обязан уметь перевопло­титься в своего героя, создать определенный художествен­ный образ. В противном случае выступление гимнаста или акробата, жонглера или канатоходца во многом утратит свое эмоциональное воздействие па зрителей, перестанет быть произведением искусства.

Обратите внимание, как невесомо, точно резиновые мя­чики, ложатся массивные металлические шары в ладони силового жонглера В. Херца. Такой «шарик» и двумя-то руками подбросишь не сразу, а здесь эти сверкающие ядра неведомой «царь-пушки» — не что иное, как жонглерский реквизит. И, понимая, что работа с таким реквизитом, ко­нечно же, крайне трудна для артиста, мы вместе с тем совер­шенно не ощущаем огромного физического напряжения, которого требует от артиста его номер.

Раз уж мы заговорили о силовых жонглерах, то хочется вспомнить и совсем молодого исполнителя, недавно высту­пающего в этом жанре. Речь идет о В. Анохине, прошлогод­нем выпускнике Училища циркового и эстрадного искусства. В программе столичного цирка «Романтики» юный дебютант порадовал зрителей не только вполне профессиональной тех­никой, по и тщательно выверенной пластикой движений, элегантностью исполнительской манеры. В самом облике на диво хорошо сложенного атлета, в том, как он держится на манеже, с каким непринужденным изяществом играет тяжелыми шарами (номер так и называется: «Игра с шарами») — во всем этом, право же, есть что-то от неувядаемой гармо­нии античных скульптур.

Еще более прямые и непосредственные ассоциации с поэ­зией «звучащего мрамора» рождает уникальный пластиче­ский этюд в исполнении Изабеллы и Александра Королевых. На медленно вращающемся постаменте — двое артистов и трепетная белоснежная лошадь. Лучи прожекторов пооче­редно «вырубают» из кромешной тьмы то одну, то другую скульптурную группу. Это кажется невероятным, но в каж­дой новой композиции лошадь действительно скульптурно неподвижна. Высокое техническое достижение (в данном случае искусная дрессировка) всецело подчинено в номере артистов Королевых эстетическому началу, созданию под­линно прекрасного произведения циркового искусства. Артистичность исполнительской манеры, умение как бы пренебречь сложностями своей профессии становятся осо­бенно ощутимыми и привлекательными, когда мастера ма­нежа используют игровые моменты, носящие зачастую ха­рактер импровизации. В номере силовых акробатов Д. Гнилова и В. Кутцера есть, к примеру, такая деталь. В то время как артисты гото­вятся продемонстрировать стойку «голова в голову», на ко­вер манежа будто бы невзначай падает резиновый «буб­лик» *.

* «Бублик» — эластичный кружок, который при помощи резинки крепится на голове нижнего партнера. Обычно он используется при исполнении стойки «голова в голову».

Служитель униформы поспешно поднимает его и вместо того, чтобы передать «бублик» акробатам, убегает с ним за кулисы. По залу проходит шумок: публика убеж­дена, что произошла досадная «накладка», что Гнилов и Кутцер оказались в затруднительном положении. И только после того, как артисты подчеркнуто уверенно и спокойно исполняют стойку без традиционного «бублика», зрители догадываются, что стали свидетелями миниатюрной, но вы­разительной интермедии.

Выступление дрессировщика  В. ФИЛАТОВА в Сан-Пауло (Бразилия)

В преднамеренно усложненные «игровые» обстоятельства ставит себя артист В. Яновские в представлении «Цирк на льду». Исполняя в паре с Н. Поповой акробатический волътиж на коньках, он выступает в роли администратора, кото­рый вызвался заменить в этом номере внезапно заболев­шего партнера.

Известно, что показывать в цирке «неумение», причем показывать достоверно и смешно, очень трудно: для этого нужно обладать особым умением. Яновские весело, по-цир­ковому изображает несколько растерявшегося, но не утра­тившего присутствия духа человека, который, как говорится, сам на себя накликал беду. И когда у него вдруг «что-то получается» — а получается, как и следует ожидать, велико­лепно! — он так забавно радуется и гордится своими успе­хами, что зрители готовы чуть ли не всерьез поверить в правдоподобность сложившейся ситуации. Так умело и к месту положенная артистическая краска помогает в значи­тельной мере оживить и разнообразить трюки, придать но­меру сюжетную завершенность.

Мастер советского цирка — будь то искусный жонглер или бесстрашный акробат, ловкий гимнаст или опытный дрес­сировщик — это прежде всего артист, создающий на манеже определенный художественный образ, умеющий непринуж­денно и легко, в нужном эмоциональном ключе донести до зрителей свое жизнерадостное искусство.

Воздушная гимнастка ГАЛИНА АДАСКИНА

А в том, что искусство советского цирка оптимистично по своему духу и природе, что оно неизменно несет в себе светлое, жизнеутверждающее восприятие мира, мы можем убедиться, побывав на любом представлении — будь то в Москве или в Саратове, в Ташкенте или в Минске. Посе­щение цирка в нашей стране — это всегда праздник. Зри­тели словно молодеют, когда на их глазах раскрывается вол­шебный мир реальных чудес, где невозможное становится возможным, где в единоборстве с высотой, с законом зем­ного тяготения, со слепым и яростным инстинктом диких зверей побеждает Человек...

Перед нами короткое информационное сообщение из числа тех, что печатаются обычно на последней газетной полосе. В нем говорится: «В Париже на одной из традиционных ярмарок выступил цирковой акробат Стенли Линдберг. Он прыгнул вниз головой с двадцатиметровой вышки в бассейн с водой диаметром в четыре метра и глубиною в два метра, на поверхности которого горел бензин. К счастью, рискованный прыжок, совершаемый в погоне за сенсацией, окончился благополучно».

Риск в самой сути циркового искусства, без него трудно представить себе сколько-нибудь интересное выступление воздушных гимнастов, канатоходцев, дрессировщиков диких зверей. Но риск риску рознь. Можно с полной уверенностью сказать, что в программе советского цирка никогда не будет демонстрироваться прыжок, подобный тому, за которьш с замиранием сердца следили посетители парижской ярмарки. И дело, разумеется, вовсе не в том, что среди советских акробатов не найдется людей столь же бесстрашных, как Стенли Линдберг: мужества и отваги нашим мастерам ма­нежа не занимать. Советское цирковое искусство не прием­лет трюков и номеров, таящих прямую угрозу жизни и здо­ровью исполнителей, ему чужды нервная игра в «смертель­ную опасность», погоня за трескучей сенсацией вопреки здравому смыслу.

Наездница НАТАЛЬЯ ЗЕЗИНА

Не страх за человека, а гордость за него, окрыляющую ве­ру в его безграничные возможности рождает у зрителей со­ветское цирковое искусство. Работая на воздушных трапе­циях, укрепленных но большой высоте, выступая с группами хищных зверей, советские артисты демонстрируют не столько сложность и опасность номера (а они, естественно, остаются: цирк есть цирк), сколько мастерство и бесстрашие человека, твердо уверенного в своих силах.

Вспомните отважную работу под куполом цирка канато­ходцев Магомеда и Лориты Магомедовых, которые весной этого года с успехом выступали в Саратове. Их номер, ко­нечно же, труден и опасен: артист не только идет по круто наклонному канату, но и несет на голове партнершу, демон­стрирует заднее сальто. И тем не менее публика, неотрывно следящая за осторожными, но предельно точными шажками Магомедовых, не испытывает беспокойной тревоги за судьбу артистов; покоренная уверенным мастерством и артистизмом исполнителей, она как бы «забывает» о реально существую­щем риске, с хоторыле сопряжена профессия канатоходцев.

Всегда есть нечто «устрашающее» в том мгновении, когда, переступив порог клетки, человек оказывается в окру­жении хищных зверей. Да, мы прекрасно понимаем, что звери дрессированные, что артист не первый вечер высту­пает с ними, и все же, когда за дрессировщиком захлопы­вается железная дверца, нам становится немножко не по себе. Что там ни говори, но даже дрессированный тигр оста­ется тигром, и вряд ли можно заранее предугадать, что взбредет в его полосатую тигриную голову.

Аттракционы с участием хищных зверей не несут в со­ветском цирке нарочитого привкуса нервозности, они не настраивают зрителей на «кошмарные переживания» по поводу того, растерзают звери дрессировщика или не растерзают. С каким, казалось бы, волнительным трагизмом можно было режиссерски поставить и актерски преподнести бес­страшную работу с хищниками наших знаменитых дресси­ровщиц Ирины Бугримовой и Маргариты Назаровой! Оглу­шающие львиные и тигриные «рыки», заранее отрепетиро­ванное «нежелание» животного идти на выполнение трюка, инсценированное «нападение» на дрессировщика — мало ли что можно придумать, если задаться целью постращать зри­телей, поиграть на их нервах. (Любопытно, что попытка тигра «напасть» на дрессировщика демонстрируется в новом аттракционе В. Тихонова «Зубры и тигры». Но там это не более как забавный комичный трюк. Могучего зверя, кото­рый якобы вышел из повиновения, храбро загоняет на тумбу крошечная, в ладонь величиной, болонка.)

Дешевого наигрыша, назойливых попыток представить дело так, будто жизнь дрессировщика ежесекундно подвер­гается смертельной опасности, нет в аттракционах Бугри­мовой и Назаровой, как нет их в аттракционах и других советских дрессировщиков. И мы, пришедшие на представ­ление, в полной и очень высокой мере воздаем должное мужеству артисток, их умению обострить нашу гордость не­оборимой силой человеческого духа, которой одинаково под­властны под цирковым куполом и высота, и зыбкие трапе­ции, и дикие звери. Мы благодарны цирку, чье искусство возвышает человека, а не принижает его, открывает перед нами такие горизонты людских дерзаний, о существовании которых мы, возможно, и не подозревали прежде...

Рецензент французской газеты «Парисуар» как-то заме­тил: «В Советском Союзе в постановку циркового спектакля вкладывается столько же мысли, сколько в запуск ракеты на Луну... Отсюда-то и происходит необыкновенно высокое качество номеров». Очень может быть, что парижский журналист несколько преувеличил: космический полет, как известно, дело бес­примерно тонкое, почти чудодейственное, и всякое сравне­ние с ним ко многому обязывает. Но по сути он прав: к ис­кусству цирка, к созданию спектакля на манеже — будь то сборная программа или тематическое представление — у нас действительно относятся очень серьезно, без каких-либо преднамеренных скидок и компромиссов. Причем серьез­ность эта сказывается буквально во всем, начиная со строи­тельства новых цирковых зданий и кончая музыкальным оформлением номеров и аттракционов.

Цирк существует давно, но только в нашей стране было создано сорок лет назад первое в мире цирковое училище (теперь — Училище циркового и эстрадного искусства), кото­рое выпустило за это время немало талантливых жонгле­ров, акробатов, эквилибристов, гимнастов, коверных. В под­готовке молодых артистов деятельное участие принимает Центральная студия циркового искусства. Наши мастера ма­нежа — и это тоже очень примечательно! — работают в тес­ном содружестве с режиссерами, литераторами, художника­ми, композиторами; рождение номера или аттракциона — это почти всегда результат совместных творческих усилий не­скольких людей разных специальностей.

Все это, вместе взятое, и делает советский цирк искус­ством высокопрофессиональным, жизнеутверждающим, при­дает ему огромную силу эмоционального воздействия на зрительские сердца. В героике и красоте нашего циркового искусства, в его романтической окрыленности и оптимизме находит свое отражение мироощущение советских людей, их светлое и радостное восприятие мира.

Грядущий всенародный праздник — пятидесятилетие Ве­ликого Октября — деятели советского цирка готовятся встре­тить новыми творческими достижениями. Свою первостепен­ную задачу они видят в том, чтобы и впредь активно помо­гать Коммунистической партии в воспитании гармонично развитого человека, всемерно обогащать многонациональную культуру нашего парода. Во имя этой высокой цели, во имя торжества коммунизма живут и работают мастера советского циркового искусства, снискавшие любовь и признание мил­лионов зрителей.

На первой странице обложки: плакат художника Я. ЛАРСКОГО; на четвертой странице обложки: плакат художника Е. ЦВИКА (оба плаката подготовлены группой пропаганды и рекламы советского циркового искусства).


Журнал Советский цирк. Июль 1967 г.

оставить комментарий