Некоторые общие замечания

Прямая речь в разговорных жанрах.  Из книги В. Ардова. "Разговорные жанры эстрады и цирка".

Ни в одном виде литературы значение прямой речи не вырастает так, как в драматургии. Прямая речь персонажа, ее особенности и характерность есть могучее средство для выражения всех свойств говорящего лица. И эпоху, и страну, и тот край данной страны, где родился и живет человек, и классовую принадлежность, и индивидуальный характер этого человека, его профессию и возраст — все можно выразить в прямой речи. Живой разговорный язык каждого народа непременно включает местные диалекты, более или менее отличающиеся один от другого.

Общеизвестно высказывание М. В. Ломоносова о силе русского языка. Но, может быть, не каждый знает, что французский писатель и ученый Проспер Мериме отмечал, что разница между местными диалектами русского языка меньше, нежели расхождения в областных наречиях Германии, Франции или Италии. Это тоже большой плюс: русская речь понятна во всей стране. Кстати, Мериме очень высоко ценил Пушкина и даже огорчался, что бедность (по сравнению с русским) французского языка не позволяет с достаточной точностью перевести на французский, например, стихотворение «Анчар». А для драматургии существенно, что индивидуальные особенности говорящего, если он изъясняется на русском языке, могут быть выражены гораздо полнее, нежели на других языках.

В традициях русской литературы — максимально точно воспроизводить в прямой речи персонажа его индивидуальные и социальные черты. От Фонвизина и Гоголя до Шолохова и Фадеева, Алексея Толстого и Зощенко живет в нашей литературе эта особенность. Кто хоть сколько-нибудь внимательно прислушивался к языку крестьян или рабочих, тот несомненно знает, что в среде трудового  народа   встречаются  люди,  которые очень своеобразно выражают свои мысли и чувства, постоянно сами творят новые слова и обороты. Разумеется, многие из этих неологизмов или иных словосочетаний, оборотов противоречат законам грамматики и литературного языка. Но такая свобода от правил в соединении с богато развитыми формами русской речи дарит нам иной раз удивительно интересные идиомы, речения, пословицы, поговорки, прибаутки.

Наиболее уместно использование этой особенности живой русской речи в тех произведениях, которые имеют форму сказа, то есть прямой речи рассказчика-очевидца (но не автора) или персонажа, участвовавшего в событиях, описанных в данном произведении. Уже у Фонвизина язык действующих лиц на редкость разнообразен и близок к жизни. Диалог «Горя от ума» Грибоедова до сих пор поражает проникновением автора в характеры многочисленных героев. Помимо того, что все они говорят на неповторимом московском диалекте, индивидуальные особенности Фамусова или Скалозуба, Чацкого или Молчалина и других персонажей комедии выражены в их лексике удивительно ярко и точно.

После Гоголя интерес к живой речи в нашей беллетристике рос непрерывно. Сухово-Кобылин и Салтыков-Щедрин, Тургенев и Гончаров, Лесков и Успенский, Слепцов, Писемский, Чехов и Горький подняли на небывалую высоту искусство диалога в своих сочинениях. Крестьянская речь у Л. Толстого или Тургенева, сказы Гоголя и в «Вечерах на хуторе близ Диканьки», и в таких «вставных» новеллах, как «Повесть о капитане Копейкине» из «Мертвых душ», и в других его произведениях, могут составить предмет особого исследования. тОсобенно силен был в этой манере Н. С. Лесков. Его неповторимые «Сказ о Левше», «Воительница», «Запечатленный лик», «Несмертельный Голован» и другие вошли в сокровищницу русской литературы.

Интересно, что Ф. М. Достоевский, вообще ценивший творчество Лескова, отметил, однако, в своем «Дневнике писателя», что, по его мнению, Лесков злоупотребляет сгустками своеобразных выражений, которые, конечно, встречаются в речи простолюдинов, но не столь часто 1.

Ф. М. Достоевский, Дневник писателя за 1873 г., книга X. «Ряженый», изд. Маркса. Лесков тут не назван по имени, но советским литературоведением точно установлено, что речь идет о нем. Достоевский назвал «эссенциями» эти сгустки прямой речи.

Говоря о мастерах воспроизводить прямую речь, нельзя обойти удивительного автора и рассказчика Ивана Федоровича Горбунова. Артист императорского Александринского театра, друг Некрасова и Писемского, Горбунов сам писал и сам исполнял свои рассказы настолько талантливо, что ему предоставляли возможность выступать на сценах Александринского и Малого театров. По окончании пьесы, которая шла в тот вечер, на авансцену перед занавесом выходил Горбунов и читал свои короткие рассказы, написанные как в виде монологов, так и в виде сцен с несколькими действующими лицами. Традиции Горбунова сохранились до сих пор. Некоторые из его рассказов еще читаются у нас. Известны, например, рассказы Горбунова в исполнении народного артиста СССР И. М. Москвина, записанные на грампластинки.

Воспроизведение даже фонетической стороны обыденной речи в русской литературе доведено до степени виртуозной.  Лесков, Слепцов, Успенский, Чехов, Горбунов и другие очень точно передавали смещения звуков и искажения слов в живом диалоге. Писатели-юмористы, менее значительные, как Н. Лейкин, А. Мясницкий и многие сотрудники юмористических журналов XIX и XX веков, не только в прозе, но даже в стихах умели передать прямую речь. Пользовался этим и Н. А. Некрасов. И после Октябрьской революции внимание и интерес к прямой речи продолжают существовать в русской литературе. Известно, например, как точно и выпукло передает М. Шолохов речь донских казаков. А. Фадеев, В. Катаев, К. Федин и другие советские писатели — тоже большие знатоки живой русской речи.

В «Конармии» И. Бабеля и в его «Одесских рассказах» можно прочитать удивительно метко наблюденные идиомы, характерные для персонажа, который их произносит. К сказу прибегал В. Шишков; им умел пользоваться А. Н. Толстой. М. Зощенко почти все написанное им облек в форму сказа. На наш взгляд, сказы Зощенко не имеют себе равных в советской литературе. Поразительное чувство языка, тонкий слух и наблюдательность этого сатирика сочетаются с огромным юмором. Зощенко дает почувствовать, из каких источников проникло в народную речь то или иное выражение. И бытующие в современной живой речи варваризмы; и изречения, свойственные бюрократическому языку; и просторечие городской окраины — все смешивается в своеобразном говоре зощенковских героев. Диалог — чаще монолог — зощенковского персонажа пересыпан многими словесными находками.

Однако было бы неверным представлять себе, что воспроизведение прямой речи в литературном произведении любого жанра может быть точной копией того, что бывает в жизни. К сожалению, малоодаренные и недостаточно глубоко проникающие в суть жизни авторы иной раз тащат в свои произведения все, что слышат в действительности. Не говоря уже об идейной ущербности такого метода, отсутствие отбора в воспроизведении прямой речи приводит к тому, что все ценное, что есть в данном куске, тонет в словесном мусоре. И вульгарные мысли и речения, и пустословие, и вялость изложения, и бесконечные повторения встречаются в обыденных беседах. Зачем же это все нести в искусство и литературу во имя плохо понятого «реализма», который на деле обращается в таких условиях в нетерпимый, пошлый и скучный натурализм? Поэтому в споре Достоевского с Лесковым мы станем на сторону Лескова: да, сгущение своеобразия прямой речи не только дозволительно, но и просто необходимо.

А ведь и прямая речь должна служить все той же цели: выражению идеи всего произведения и идейной сущности того персонажа, кому эта речь   принадлежит. Сказанное нами выше в защиту своеобразия прямой речи, однако, не означает, что любые искажения языка уместны или даже полезны на эстраде или в иных видах искусства или литературы. Нет, беречь чистоту языка надо. И надо следить, чтобы словечки из вульгарного просторечия не попадали бы на сцену, откуда они возвращаются в народ как бы уже апробированными культурой. Горький не раз предупреждал об этом, боролся против проникновения в литературу пошлых выражений. Но от такого разумного, бережного отношения к родной речи далеко до чистоплюйства и ненужного пуризма иных филологов. Да, появились у нас ученые и редакторы, о которых хорошо сказал писатель А. К. Югов, что они хотят язык «переполовинить» — то есть признать чуть ли не половину слов русского языка неуместными для литературы и публичной речи. 

Вывод здесь может быть один: вредны крены и в ту и в другую сторону. Нельзя быть неразборчивым в словарном составе произведений, входящих в репертуар, но и отказываться от своеобразных и характерных слов из соображений вкусовщины также нельзя. В литературе мы имеем дело с «глухим», только буквенным воспроизведением тех голосов, которые не слышатся, а условно записаны в книге, журнале, газете. А в зрелищных искусствах слово звучит «полнослышно», если можно так выразиться, а часто еще и «видимо». Аудитория видит человека, который произносит слова. Значение прямой речи в разговорных жанрах усиливается еще и тем, что, в сущности, здесь звучат не только реплики персонажей, но даже та часть произведения, которая в беллетристике называлась бы повествованием «от автора», так же слышна аудитории, как прямая речь не действующих персонажей, а рассказчика, комментарии автора и рассказчика при исполнении сказов и т. д.

Разумеется, в прямой речи, которая применяется в произведениях комических, уместно прибегать к гиперболам. Более того, редкая реплика, услышанная автором в действительности и перенесенная в пьесу или рассказ без изменений, способна вызвать смех и до конца выявить то содержание, которое автор желает вложить в данное высказывание персонажа. Преувеличение как средство, усиливающее воздействие прямой речи, вполне законно и часто просто необходимо. Решать специфические задачи юмора и сатиры путем прямой речи помогают жаргоны, связанные с профессией или местными наречиями, которые так часто окрашивают разговор в жизни. Крестьянин или моряк, священник или лектор, плотник или канцелярист обладают множеством своих словечек и речений. Из них автор создает как бы особый язык, стремясь более достоверно изобразить персонажи, говорящие по его замыслу на профессиональном жаргоне, а также вызвать комический эффект.

оставить комментарий