Ненаучные истории

Рассказ из книги Людмилы Дикуль "Букет с терьером".

Каждого, кто имел дело с животными, поражала бессмысленная, с нашей, человеческой, точки зрения, жестокость по отношению к себе подобным: помню, как мы с Анютой плакали над безжизненным тельцем маленького хомячка, которого загрызла другая наша любимица – рыжая хомячиха Шурочка, названная так за свою шустрость и веселый нрав. Знаю, как дружно забивают-заклевывают голуби птенчика, выпавшего из гнезда. На такие поступки толкают животных их инстинкты. Но бывают случаи, никакими инстинктами не обоснованные. Вот три такие истории.

У меня в голубятне жила одна бездетная пара. Мужа я назвала Лошадь – так он был велик размерами.

У голубей насиживают яйца и кормят голубят оба супруга по очереди, но жена Лошади была довольно легкомысленной особой, и высиживать яйца ему приходилось одному. Трудно сказать, что было истинной причиной их неудач, но голубята у них никак не получались, что, впрочем, огорчало только Лошадь, но не его беззаботную женушку.

Перед выступлением я отсаживаю голубей, занятых в разных трюках, в разные клетки. Лошадь оставался почти один в пустом вольере: слишком большой, он занимал в иллюзионных зарядках так много пространства, что вместо него можно было спрятать двоих голубей. Поэтому Лошадь жил безработным.

В одном из гнезд сидели птенчики, оба родителя которых в моем номере незаменимы. Едва я успела отсадить родителей птенчиков в рабочую клетку, как Лошадь тут же запрыгнул в гнездо, и оттуда сразу донесся истошный писк птенцов. Зная подлые повадки голубей, я подскочила, выхватила Лошадь из чужого гнезда, накричала на него и забросила его на свое место. Такие события повторялись не раз, и я уже потихоньку возненавидела Лошадь за его кровожадность, когда однажды я подбежала к гнезду, слегка замешкавшись и…

…Я увидела, как, закрыв глаза, самозабвенно, Лошадь кормил (из клюва в клюв) одного из птенцов, а другой птенчик нетерпеливо ждал своей очереди, дрожа крылышками и тихонько попискивая! Покраснев от стыда за свои дурные мысли, я на цыпочках вышла из вольера.

К счастью, впоследствии семье Лошади удалось-таки вывести своих собственных детей. Мамаша по-прежнему вела аморальный образ жизни, но Лошадь высидел и выкормил птенцов самостоятельно. Он стал в голубятне «скорой помощью» для слабеньких птенчиков. Однажды я видела, как он подкармливал даже в присутствии родителей младшего птенца (из двух птенцов младший – обычно слабее, т.к. во время кормежки старший норовит оттолкнуть его и перехватить кормящий клюв родителя).

Мне приходилось следить за здоровьем самого Лошади особенно внимательно, но. Несмотря на усиленное снабжение сердобольного голубя-няньки витаминами, он как-то неожиданно быстро состарился и умер. По заведенному порядку, умершего голубя я обязана сдавать врачу-ветеринару для вскрытия (а вдруг птица погибла от какой-нибудь заразной болезни?). Но, нарушив все правила, я похоронила Лошадь там, где ему хорошо: под кустом, среди густой травы и цветов.

***

Совсем другого плана история с Манюней, красоткой-голубкой кирпичного цвета.

Манюня появлялась у  меня в номере самой первой и олицетворяла своим появлением из пустого цилиндра визитную карточку иллюзии. Ее главной задачей было сесть на цилиндр и просидеть там смирно до тех пор, пока инспектор манежа ни объявит меня. Тогда я отдавала цилиндр униформисту, и Манюню торжественно уносили на конюшню. Долгое время все именно так и происходило. Пока…

Инспектор манежа в одном из цирков попался, как на грех красивый и к тому же любитель необыкновенных фраков: один фрак ярко-голубой, другой – сиреневый. Инспектор гордился и собой, и своими фраками. Не могу сказать наверняка, чем именно привлек внимание Манюни инспектор манежа, но, вылетев из цилиндра, она норовила сесть непременно на голову красавца-мужчины, а не на положенное ей место. Тут есть одна деликатная подробность: прилетев на свое место, голубь немедленно опорожняет желудок. Сев на голову инспектора, Манюня «посылала привет» прямо на голубизну фрака, что вряд ли нравилось кому-нибудь еще, кроме самой Манюни.

Бедный инспектор пробовал прятаться от Манюни, становился на другое место в форганге, прикрывался спинами униформистов – все безрезультатно: голубка кружилась в воздухе до тех пор, пока не замечала милый ее сердцу фрак. Тщетно я протягивала ей цилиндр  – отныне место Манюни было только на голове инспектора. Я никак не укладывалась из-за непредвиденных полетов голубки в музыкальное вступление номера; инспектор, доведенный бесконечными, не слишком тонкими шутками артистов до бешенства, в конце концов перестал со мной здороваться. В общем, назревал скандал.

Я давно уже убедилась, что репетиции не дают ровным счетом ничего, ибо на репетиции Манюня садилась только на цилиндр и не делала поползновений ни на что другое. Оставалось одно: избавиться от непокорной артистки.

– Ребята, – сказала я униформистам, стоя перед выходом в манеж, – у кого есть знакомые голубятники, передайте им, что я меняю Манюню (она была из «приличной» семьи) на любую беспородную голубку, только маленькую. Сил моих больше нет «укрощать» ее!

– Пойдем, мучительница! – добавила я, обращаясь к Манюне.

… Ни в этот, ни во все последующие дни у меня больше не возникало проблем с Манюней, я даже репетировать с ней перестала. А зачем, если она и так всегда работает прекрасно?

***

И, наконец, третья голубиная история, которую я озаглавила «Танечка и Чиба».

Мой ассистент Саша – красивый, чернявый и холостой – особенно эффектно смотрелся в вольере с белоснежными голубями. А ветврач была молоденькой, хорошенькой и абсолютно незамужней. Все это вместе и погубило Танечку и Ванечку.

Танечка и Ванечка – крошечные белые голуби – были приобретены для манипуляции и, появляясь во время работы на манеже из прозрачного платка, неизменно обеспечивали меня дозой аплодисментов – этого жизненно необходимого витамина, без которого не может существовать ни один артист. Я люблю всех голубей, но Танечка все-таки была моим фаворитом.

В один недобрый день ветврач пришла делать голубям прививки. Будь Саша менее смазлив, ветврач потрудилась бы найти меня. Будь ветврач постарше, а еще лучше мужиком, Саша поленился бы ей (ему) помогать, и тоже нашел бы меня. Но обстоятельства сложились именно так, как они сложились, и неопытная девочка всадила всем моим голубям, принадлежавшим к очень даже разным весовым категориям, одинаковую дозу профилактической вакцины.

 Большие голуби отнеслись к прививке нормально, но Танечка и Ванечка заболели вертячкой, как ее называют голубятники. Болезнь страшная, вызывающая состояние, подобное приступу эпилепсии у человека. Голубя скручивает, он теряет всякую способность ориентировки в пространстве, не может есть и пить. Голубей, больных вертячкой, уничтожают. Ванечка вскоре умер сам.

А Танечку я убрала из голубятни, посадила ее в коробку (летать она все равно не могла) и стала лечить. Целыми днями я возилась с несчастной: вливала в нее всякие лечебные растворы, даже коньяк с молоком, пропихивала в клювик пророщенную зелень, витамины, зернышки, нарезанные мелко-мелко капусту, морковку, листья одуванчика и молодой крапивы и, разумеется, – антибиотики.

На зло всем врагам моя девочка жила. Вскоре она научилась вылезать из коробки. Стоило мне сесть за пишущую машинку, Танечка тут же карабкалась по моим брюкам и усаживалась на колени или забиралась повыше – на шею, голову. Когда-то белоснежная, теперь она имела довольно жалкий вид: вся измазана рыбьим жиром, морковным соком и бог весть чем еще, шея скручена, головка на боку, но глаза такие же огромные, черные, живые и какие-то хитровато-веселые. Я говорю «глаза», хотя головка повернута так, что второго глаза не видно. «А не лучше ли покормить меня, чем заниматься такой ерундой, как твои бумаги?» – словно бы вопрошает этот глаз.

В выходные я забирала голубку домой, то есть в свою комнату в цирковой гостинице. Чиба к такому повороту дел отнесся резко отрицательно. Я объяснила ему, как могла, ситуацию, он лег на свое место, но еще долго продолжал ворчать и вздыхать, не сводя глаз с самозванки, посмевшей покуситься на его территорию. Кормление из рук вызвало у Чибы новый приступ ревности. Поэтому, выпустив Танечку погулять по полу, я стала заниматься хозяйственными делами, продолжая следить за голубкой.

Танечка явно хотела пить. Банка с водой стояла на полу, голубка ходила вокруг банки, но болезнь мешала ей сориентироваться, и Танечка тыкала воздух, то приближаясь к банке, то пятясь от нее.

Оказалось, за всеми этими странными передвижениями следил и Чиба. Его сердце не выдержало первым. Он подошел к Танечке и, когда я уже готова была вмешаться в этот эксперимент по ориентированию, наклонил свою благородную голову и носом притаранил Танечку к банке с водой.

Так он поил ее в течение всего дня. На следующий день я рассказала режиссеру, снимавшему в это время у нас в цирке документальный фильм, о гуманизме Чибы. Режиссер назвал эпизод потрясающим и попросил разрешения его снять. Привели пса, выпустили Танечку, установили свет и аппаратуру, но… Как мы ни уговаривали Чибу, ничего не вышло. Охотно еще вчера позировавший перед камерой на задних лапах, сегодня он отказывался нас понимать. Поение голубки не было для собаки трюком. Это было совершенно осмысленным действием, и осуществить его Чиба мог по единственному приказу: приказу доброго сердца.

оставить комментарий