О цирковом канатоходце Федоре Молодцове

В 1961 году в Ленинградском Доме ветеранов сцены умер артист Тульского драматического театра Ф. Версальский. В течение многих лет он собирал материалы о своем отце — известном цирковом канатоходце Федоре Федоровиче Молодцове. Ниже мы публикуем его воспоминания.

Ф. Ф. Молодцов (редкая фотография)

У меня ничего не осталось на память об отце — ни одной фотографии, ни афиши; не удалось сберечь и его лосиные сапоги, в которых он ходил по канату. Отцов­ский архив погиб во время граждан­ской войны в 1918 году. Но я хорошо запомнил то, что рассказывал он мне о своей жизни и работе. Родился Федор Федорович Молод­цов в 1853 году в деревне Раменке, Угличского уезда, Ярославской губер­нии, в крестьянской семье. Его отец ходил на отхожие промыслы, был ло­тошником. Женившись вторично в Петербурге, на купеческой дочери, он получил в приданое мелочною лавку и выписал в город четырех своих сы­новей от первого брака. Старший, Ми­хаил, стал приказчиком, Родион — хлебопеком, Илья — учителем, а Фе­дор (ему было тогда лет трина­дцать) — помощником приказчика. Мачеха имела своих детей и к пасын­кам относилась плохо. Служба в лав­ке вызывала у отца отвращение. Единственной отдушиной в его серой жизни были посещения балаганных представлений Лейферта на Марсо­вом поле. Особенно нравилось отцу искусство акробатов. Один раз он по­пал в Зоологический сад и увидел там, как директор сада Рост учил свою девочку ходить по канату. Отец, не отрываясь, смотрел на маленькую артистку. Директор обратил внимание на этого паренька. «Нравится?» — «Да!» — «Хотел бы ты заниматься?»

И отец начал учиться канатному ис­кусству. В 1871 году отец бежал из дому, захватив с собой небольшой узелок с бельем, хлебом и солеными огур­цами. Во время своего странствования по России он жил случайными зара­ботками, одежда порядком обноси­лась, сапоги истрепались. Добравшись до польской станции Вержболово, отец, как был в лаптях, перешел гра­ницу и оказался в Германии. В Бер­лине его приютил священник русского посольства Мальцев, взяв к себе в качестве переписчика бумаг. Живя у Мальцева, отец продолжал трениро­ваться на маленьком канате, натяну­том на низеньких деревянных козлах за каретным сараем. Первое выступ­ление Федора Молодцова состоялось в Берлине в увеселительном «Цар­ском   саду». В это же   время   там шли гастроли Бим-Бома — Радунско­го и Кортези. В афише их имена были набраны крупным шрифтом и мел­ким — русского канатоходца Молод­цова. Но о втором выступлении отца рекламы оповещали публику уже крупными  буквами.

Своей внешностью он мало походил на артиста. Одевался отец просто и скромно: серенький летний костюм, рубашка с отложным воротником и галстуком-самовязом, кепка и черные шагреневые штиблеты. Ходил прихрамывая. Рук своих он всегда стыдил­ся — прятал их в карман или надевал черные лайковые перчатки. Еще ре­бенком случайно обварил кипятком руки, и поэтому они остались на всю жизнь красными. Отец, правда, был хорошо сложен (о фигуре его много писали и рецензиях петербургских га­зет), росту был выше среднего. Выступал он обычно в белом матросском костюме и бескозырке.
 
На фото. Ф. Ф. Молодцов проходит по канату через водопад Иматру

В течение десяти лет отец работал за границей: в Италии, Франции, Анг­лии, Данин, Швеции, Швейцарии, Бельгии, Испании. Вернулся он в Рос­сию говоря на девяти языках. Местом постоянного жительства стал Петер­бург. Он нанялся в «Летний Буфф». Выступал также и в других садах: Крестовском, Измайловском и Таври­ческом. Выезжал и в приволжские города.

Когда отец работал в «Летнем Буф­фе» у Тумпакова, произошел такой случай. Один подвыпивший купец, любитель цирка, разговаривая с Тумпаковым,   сказал:

— Блонден перешел Ниагару.  Вот это да! А что твой Молодцов?
— И   мой   перейдет!..   Перейдешь? (Отец   был   тут   же.)
— Перейду. Только зачем на Ниа­гару ехать, можно в Финляндию, на Иматру.

Состоялось пари на пять тысяч руб­лей. Перепились тут купцы совсем, а отец на всякий случай взял у них записку об условиях пари. На другое утро он поехал к одному из купцов, державших пари, и просил доложить о своем приходе. Купец спьяну ничего не   помнил.

— Чего комедианту надо? Гони его в   три   шеи.

Отец   сказал   служанке:

— Доложи,  дело  денежное   (знал, что купец на это клюнет).
— Ну,  что  тебе   надо?
— Вы предлагали мне через водо­пад перейти, — говорит отец.
— Поди   ты   к   черту!
— А   вот   ваша   записка.

Тогда купец отвечает отцу:

—Брось!   Возьми   сто   рублей   от­ступного.

Отец не согласился. Оделся купец, поехали вместе с отцом ко второму купцу. Там повторилась та же история, пока первый купец не убедил вто­рого. Поехал отец на Иматру выби­рать место для установки столбов для каната. Потом несколько дней приез­жал к водопаду руководить работой плотничьей артели. Когда все было приготовлено и канат натянут, отец известил купцов, что переход со­стоится. В день выступления отца (дело бы­ло летом) на Иматру съехалось мно­го людей, заинтересовавшихся необык­новенным пари. Отец перешел Иматру наискосок (прямо растяжки нельзя было поставить). Во время перехода был момент, когда в течение одной минуты отец не видел каната — он сливался с играющей водой, и поэто­му идти пришлось ему ощупью. Купцы хотели большего: а танцевать? А барана живого? (Он носил на пред­ставлении за плечами барана.) Но отец отказался: полный номер смот­рите вечером в «Буффе».

У него было много трюков. Ходил он по канату в мешке с завязанными платком глазами, с зажженной лампой на голове, с рук к ногам спускались кандалы, и он танцевал с ними, тушил лампу. Ходил в костюме повара, с кастрюлями, надетыми на ноги, с привя­занными к ногам мечами, тесаками, остриями направленными друг к другу так, что при ходьбе ноги нужно было заносить широко в сторону, что­бы не задеть меч о меч и не поранить ноги. Ходил с подносом на голове, на подносе — восемь стаканов и кипя­щий самовар с чайником; дойдя до середины каната, становился на одно колено и, балансируя одной рукой, брал поочереди стаканы и выливал кипяток; доходил до гондолы, брал самовар и выливал из него кипя­ток и вытряхивал угли. Каждый вечер отец четырежды проходил по канату. Первый раз шел под марш; второй — в обратную сторону под вальс, что-нибудь балансируя на голове — само­вар или лампу; третий раз плясал какой-нибудь танец: «барыню», гопак или кэкуок, и четвертый — быстрый бег по канату. На середине каната са­дился, ложился на спину, болтая но­гами в воздухе, вскакивал и бежал к   гондоле.

Особенно сложным и эффектным был номер отца «Огненный несгорае­мый рыцарь». На балансе монтиро­вался садовый фейерверк пиротехни­ком Летером. В костюме рыцаря отец бежал по канату в полной темноте с фейерверком в руках. На концах баланса вертелись два больших огнен­ных колеса. На нем также размеща­лись римские свечи, швермера, раке­ты, все это взлетало высоко в воздух, рвалось, рассыпаясь на тысячи разно­цветных огней. Зрелище было эффект­ным. Снизу казалось, что среди этого бушующего огня в какой-то катя­щейся по канату огненной колеснице бежит полуобнаженный, в кольчуге, отражающей в себе все многоцветие огня, римский воин. Когда отец, бро­сив баланс на перила гондолы, быстро по веревке скользил вниз, публика устраивала ему бурную овацию и несла его на руках до гримировочной. Вес баланса и укрепленного на ней фейер­верка доходил до полутора пудов, а при действии фейерверка (с рывками и взрывами) нагрузка на руки увели­чивалась до четырех пудов. После выступления поэтому отец два-три дня не мог ничего ими делать. Этот номер исполнялся только в бенефис отца или директора; потом отец, по особой договоренности, в течение трех дней не работал, ходил в баню, парился и при­глашал массажиста для растирания рук. Номер «Огненный несгораемый рыцарь» никем и нигде не исполнялся. (Попытка одного немецкого канатоходца повторить этот аттракцион за­кончилась плачевно. Когда подожгли фейерверк и баланс стало рвать из рук, немец бросил шест и свалился в сетку, чуть не пролетев мимо.)

Отец участвовал в празднике на Ходынском поле по случаю коронации Николая II в 1896 году. Свое выступ­ление на Ходынке он запомнил на всю жизнь. В этот день ему нужно было дать три представления: в двенадцать, три и шесть часов, но собравшийся с утра народ, не избалованный развлечениями, тем более даровыми, жаж­дал зрелища. В толпе было много пья­ных, так как, не дожидаясь официаль­ного открытия ресторанов, буфетов и павильонов, нетерпеливые выкатывали из помещений сорокаведерные пивные бочки, выбивали днища и черпали пиво полученными в подарок «цар­скими» кружками. Полиция попрята­лась. Толпа стала требовать у Молодцова начинать свой номер раньше объявленного часа.

— Без  музыки  не  могу, — говорил отец  окружившей   его  толпе.

Нашли   гармонь.

— Давай!
— Под гармонь не могу, нужен ор­кестр.

Отец отправился в цирк (в праздне­стве участвовали цирки Никитиных и Саламонского). За ним неотступно следовала   толпа.

— Дайте   мне   оркестр, — попросил отец, — а то меня убьют.

Цирк дал оркестр, музыка заигра­ла, и отец ходил по канату с девяти часов утра до пяти часов вечера бес­прерывно. Только кончит, протиски­вается фигура.

— Мил человек, пройди для  меня разок.  Я не видел...  Не хочешь, так снасти твои разорвем, и тебя не будет.

Отказываться было невозможно, и опять отец шел по канату. В 1899 году в петербургском увеселительном саду «Америка» (потом названном «Альгамбра») произошел с отцом несчастный случай. Директор сада из экономии поставил гнилой столб для каната, но отец этого не заметил. Во время представления, когда он находился на самой середине каната, одна из стальных растяжек коснулась голого электропровода и лопнула, столб накренился и сломал­ся. Стоявшего на гондоле помощника отца Клементьева сбросило вниз с десятисаженной высоты; он ударился головой. Смерть наступила мгновенно. Отец, танцевавший на канате мазурку с кандалами на руках и ногах, упал мимо сетки. Было сломано два ребра, шея свернулась набок. От удара произошло сотрясение мозга. Все это почти на год уложило отца на койку Обуховской больницы. Известный в то время гармонист Петр Невский, выступавший на эстрадах варьете и кафешантанов, ходил по кабинетам с маленькой гармошкой, собирая по подписному листу деньги в пользу больного артиста Молодцова. Когда отец вышел из больницы, Невский вручил ему тысячу четыреста рублей. Это дало отцу возможность приодеться, обновить аппаратуру, реквизит и сно­ва начать работать.

Последнее выступление отца на ка­нате было в 1912 году в Риге. Хозяин Верманского парка не заплатил ему за выступление, денег у отца не было, и он сдал свои веши и аппаратуру во Всероссийское страховое общество. Но выкупить их не смог и лишился аппаратуры, которая была продана с молотка. Вернувшись в Петербург, мы выступали с отцом в Народном доме и Петровском парке с номером «Гим­насты на трапециях». Представления в парке происходили зимой, на откры­той сцене, при десятиградусном моро­зе. Артисты показывали свое искусст­во сидевшей в шубах и валенках пуб­лике полураздетыми, а иногда и в трико. Руки обжигало холодное железо трапеции. Отец очень тосковал о канате. Здоровье его ухудшалось. В 1913 году он окончательно бросил работу. В доме на Петроградской сто­роне, около Большого проспекта, он сделал маленькую вывеску: «Починяю калоши»... В 1918 году отец из Ижевска через колчаковский фронт пробирался к се­бе на родину, в деревню, чтобы перед смертью взглянуть на родные места и людей, но там никого из своих близ­ких не нашел. Он уехал в Углич, где и умер от водянки 1 марта 1919 года.

Отцу я обязан очень многим, он де­лал для меня все, чтобы я стал разносторонним артистом. С уважением отношусь к памяти отца, ценю его как большого, неповторимого мастера циркового искус­ства.
 

Литературная запись, А. ЛЕБЕДЕВОЙ

Журнал Советский цирк. Февраль 1963 г.

оставить комментарий