О творчестве Владимира Татосова

Не мешает ли Владимиру Михайловичу такая многоплановость? Возможно, чем-то и мешает, хотя он сам так не считает. Наверное, правильнее сказать так: чем-то мешает, а в чем-то помогает, и очень! Творческий человек всегда и к жизни относится творчески.

Общеизвестно, что XX век — век узкой специализации во всех областях. И хотя все говорят, что сегодня не может быть нового Леонардо да Винчи, умеющего нарисовать картину и рассчитать летательный аппарат, или Ломоносова, создающего поэмы и открывающего законы природы, но никто не говорит — хорошо ли это? Тысячи искусствоведов, музыковедов, театроведов и киноведов потратили десятки тысяч человеко-часов на то, чтобы выкопать между различными видами искусств, казалось бы, непроходимые рвы и до краев наполнить их терминами типа: кинематографичное, телевизионность, эстрадность, театральность, и так далее и тому подобное. И, в общем, их можно понять! Отгородившись от всего мира, удобнее на своей собственной грядке растить свои собственные представления о том, каким должен быть окружающий мир. Так легче «шаманить», в особенности в учебных аудиториях, говоря, что «эстрадность» — это то, что никто, кроме тебя, не понимает, и научить этому можешь только ты, и никто другой... Но вот приходит талантливый человек и спокойно, не замечая всего этого, шагает через все перегородки и рвы, неся в себе и ту и другую специфику и тот и другой «способ общения» и еще очень многое другое, о чем так любят говорить, что этого просто не может быть, потому что этого не может быть никогда!

И один из таких людей — Владимир Михайлович Татосов. Не берусь здесь судить, в какой мере его опыт существования на эстраде бросает отсвет на его работы в театре и в кино, но то, что он на эстраду несет прекрасные краски драматического актера — это безусловно! Все эти тонкости, такие, как умение разговаривая с партнером, на самом деле разговаривать с залом, умение думать на эстраде, умение многое сказать, просто выдержав паузу, донести до зрителя не просто маску, а образ, пусть шаржированный, пусть гиберболизированный, но живой — этим Владимир Михайлович владеет в совершенстве.

Кто из выступающих на эстраде не любит реакции зала, его смех, а самый простой путь к успеху здесь — сильный текст, самоигральная авторская реприза. У Владимира Татосова, как мне кажется, был такой период — я работаю с ним давно, — когда он, похоже, просто боялся сильных реприз. Вроде ему казалось — ив этом есть элемент правды! — когда аплодисменты в середине монолога разрушают его, уводят в сторону. Но это было, можно сказать, по молодости лет. А когда пришла зрелость и мастерство, появилось умение видеть в эстрадном материале его смысловое зерно, естественно, если авторский материал имеет его в себе. И тут начиналось беспощадное отсеивание всего второстепенного, пусть даже и очень смешного и верного, но чужеродного по отношению к «генеральной мысли». Обидно бывало, но потом послушаешь свой монолог из зала, и убеждаешься — артист прав!

Есть во Владимире Михайловиче и еще одно чудесное, хотя и хлопотное качество — этакое актерское самоедство. Раз найденное удачное решение не является неизменным, не является каноническим — образ живет, меняется, трансформируется, шлифуется в процессе исполнения. Зритель, этот реально существующий для любого хорошего актера живой партнер, всегда подсказывает В. Татосову верный путь эволюции, хотя бывают и определенные загадки на этом пути, и кажущиеся тупики, и «смеховые потери». Вообще для В. Татосова характерна пластичность игры на сцене. Он чувствует зал, его настрой, его масштабы...

При работе с автором над текстом В. Татосов не занимается теоретическими построениями, весьма соблазнительными при его сегодня очевидной «маститости», он всегда пробует сыграть, показать, изобразить, примерить... Он легко импровизирует, по своему характеру он динамичен, и порой кажется, что в эти минуты ему доступно все! Ценнейший допинг для любого автора, в особенности утомленного жизнью, и даже для утомленного успехом тоже... Вообще в работе В. Татосов беспокойный партнер. Порой казалось — все решено, все получилось, остается только все это закрепить, когда вдруг к нему приходит какая-то новая мысль, разумеется, гораздо более интересная, чем все предыдущие, и вся работа начинается сызнова. Даже тогда, когда успех, как говорится, в кармане. Видно, этого мало — когда в кармане. Главное, чтобы он жил в душе. При этом, конечно, в первую очередь В. Татосов работает и сам над собой. А уж заставить работать автора, убедить его, что нужно все переделать, — это для него первое удовольствие. Но, знаете, на В. Татосова не обижаешься. Ну что поделать, когда он — такой. Он ведь не требует, как часто бывает на эстраде, чтобы ты один, как «из железа выжал стон» — добыл смех из зала, он и сам мучается, и пробует, и предлагает, он с тобой всегда в «одной лодке», не считая, конечно, редактора, хотя, выходя на сцену, остается с залом, естественно, один на один.

Надо сказать, что повезло Владимиру Михайловичу и с чертами характера тоже, он от природы не завистлив к чужому успеху и не боится никакого соперничества и соседства. Без этих качеств разве мог бы он, откликнувшись на предложение А. И. Райкина, прийти к нему в театр, поработать там, а потом, имея, как это раньше говорилось, «свои соображения ума», спокойно уйти оттуда?

Честное слово, надо иметь не только отчаянную дерзость, но и по-настоящему большой талант, чтобы на своем творческом вечере рядом с прекрасным выступлением Ролана Быкова, блестяще прочитавшего с эстрады свой собственный монолог, на равных играть миниатюры с народной артирткой СССР Алисой Фрейндлих и с народной артисткой РСФСР Людмилой Макаровой и при этом иметь успех!

Я сидел в зале, точнее, стоял у стены, потому что свободные места были в тот вечер только на люстрах, смотрел на сцену и думал: что же это такое? Эстрада? Но если это эстрада, то тогда как называется то, что мы обычно видим на эстраде? Как? Я уже забыл, когда я видел на эстраде артиста, который бы играл на сцене с удовольствием, а не с испугом,— нет ли в зале кого из начальства, или из газеты, или какой-нибудь очередной комиссии...

Похоже, нет в мире второго такого искусства, как эстрада, в котором бы столько лет планомерная работа не подменялась бы бесконечными всесоюзно-служебными просмотрами, листками и тарификациями... Скажите, артисты кино проходили когда-нибудь всесоюзную тарификацию? А артисты Большого или даже Малого театра когда-нибудь выходили просматриваться перед комиссией, во главе которой, например, ректор университета культуры? А артисты эстрады — выходят. Не потому ли, за редким исключением, к ним и относятся в шумной актерской семье вроде как к «меньшим собратьям по разуму»...

Имея на эстраде десятки хороших актеров, об общем уровне ее нельзя не говорить, ведь еще Н. Г. Чернышевский заметил в свое время, что, мол, «как странно выглядела бы география, когда бы интересовалась одними Эльбрусами да Монбланами...».

Причем своеобразный парадокс заключается вот в чем: из самых общих, житейских соображений, казалось бы, следует, что на общем низком уровне хорошему актеру и выделяться легче... А на эстраде — все наоборот: средний уровень диктует мерки, создает определенную атмосферу, характер связей и несмываемые ярлыки, и непробиваемое отношение. Хорошему актеру на эстраде трудно. Возможно, поэтому прекрасный артист Владимир Татосов работает на эстраде не благодаря заботам Росконцерта, Москонцерта или Ленконцерта, которому, казалось бы, и карты в руки, а благодаря Бюро пропаганды советского киноискусства. Артист Татосов пропагандирует с эстрады искусство кино! А был ли случай, когда кино пропагандировало эстраду? Не помню...

На пути артиста к зрителям на эстраду сегодня тысячи рогаток: фонды, разрешения, гастрольные удостоверения... В огромной державе под названием Эстрада нет хозяина и царит бесхозяйственность, и похоже, что идущая по всей стране перестройка отражается в эстраде, как в кривом зеркале. Пятнадцать лет назад еще В. С. Поляков, создатель практически уникального в нашей стране авторского, писательского эстрадного театра, поднимал вопрос о необходимости иметь много театров миниатюр. Воз и ныне там... А ведь именно театры миниатюр могли бы решить и проблему культурного и безалкогольного отдыха населения, и проблему возрастного актера на эстраде — острейшую проблему сейчас в актерской среде, и дать возможность талантливым актерам театра и кино выходить на эстраду, общаться со зрителями, с живыми людьми — получить то, что не заменит ни экран, ни сцена самого большого театра. Не только Аркадий Исаакович Райкин может иметь свой театр, свой театр мог бы иметь и Сергей Юрский, и Андрей Миронов, и конечно, Владимир Татосов, человек многогранного дарования, находящийся сегодня в расцвете творческих сил.

И. ВИНОГРАДСКИЙ

оставить комментарий