Образ поэта

Большой зал Центрального Дома актера полон. На сцене — старинное кресло, в нем есть какая-то торжественность и вместе c тем отрешенность.

На его подлокотнике покоится большая пылающе-красная гвоздика. Кажется, она только что сорвана... И действительно это так: ее срезали сегодня утром и привезли сюда из Тбилиси. На кресле лежит довольно большого формата книга в красивом синем переплете...

Наконец на просцениум выходит Лев Озеров. Отчетливо раздаются eгo слова: «Устной библиотеки поэта» выпуск стосемидесятый начинается! Звучит Тициан Та6идзе...»

Зажигается свет, ярко заливаю­щий сцену, на которую вы ходят актриса Тетра имени K. Марджани­швили Медея Джапаридзе м грузин­ский поэт Хута Гагуа. У занавеса оста­новился Владимир Алпенидзе — поэт, писатель, знаток древней грузин­ской речи, древней грузинской куль­туры; c листками рукописи в руках вышел Тенгиз Буачидзе — критик, ученый-энциклопедист, доктор филологических наук. Лев Oзepов, как радушный хозяин поэтического Са­лона, приглашает гостей присесть за маленький круглый столик в глубине сцены...

«Bизитной карточкой» этого ве­чера стал рассказ Льва Озерова o книге Бориса пастернака «Грузинские лирики». Ее выход ровно пятьдесят лет назад был событием для рус­ской литерaтуры: она открыла миру твoрения грузинских поэтов, в том числе и Тициана Табидзе.

Ладо Гудиашвили нарисовал для этой книги красочную суперобложку, придумал дивный переплет, форзац, титульный лист. A какие он сделал заставки, концовки, шмуцтитул!.. Обаяние, смысл, интонация стихов как бы подхватывалиcь изображе­нием. Эту поэтическую красоту — такую одухотворенную, живую — эти поэтические образы, вы разительность кoторых усиливается еще и мастер­ством художника, и надо было пока­зать слушателям «Устной библио­теки».

На такого рода вечерах преодоле­вается двойная преграда. И первая — яэыковой барьер. Здесь на помощь нам приходят переводчики (существен их выбор). Дух Пастернака, перевоплотившего в русском слове грузинскую поэти­чeскую речь T. Табидзе, волнение его поэтического голоса, слившегося с голосом грузинского лирика, вита­ли в воздухе этого вечера.

Не уславливаясь друг c другом, почти все выступавшие приводили одним те же стихи Тициана Табидзе в переводе Бориса Пастернака:

«Не я пишу стихи. Они, как
повесть, пишут
Меня, и жизни ход
сопровождает их.
Что стих? Обвал снегов.
Дохнет — и c места сдышит,
И заживо схоронит.
Вот что стих».

Совершенно по-разному читали это Лев Оэеров, который вел вечер, и Тенгиз Буачидзе, сделавший об­стоятельны й экскурс в творчество поэта, и Медея Джапаридзе, вос­создавшая в своем сценическом рас­сказе живые образы Тициана Та6идзе, Нины Табидзе, Бориса Пастернака, Ладо Гудиашвили и Марины Цветае­вой... Причем, сделано это актрисой скупыми средствами — без каких-либо театральных разыгрываний, чтецких нажимов, без подчеркива­ний; без акцентов, даже без Же­стов — только интонационные ходы.

Стихи эти западали в память слу­шателей и в чтении актрисы Театра имени Моссовета Алены Кайранской, и мастера художественного слова Герасима Лисициана, и Тенгиза Буа­чидзе... Разные голоса. Разные интонации. Разная степень понимания. Разная степень естественности. Словно это камeртон для проверки пгдлин­ных чувств читающих и подлинного понимания ими поэта. Но y всех явственно проступает главное: не поэт выбирает свою песнь, a природа выбирает поэта, который не может не петь свою пеcнь. Таков Тициан Та6идзе.

Вторая преграда такого рода вечеров — дистанция пространствен­ная и временная одновременно. Мы должны перенестись в страну поэта и в его эпоху. Здесь нужны Совмест­ные усилия ученых и поэтов, му­зыкантов и актepов, художников и режиссеров. Тициан Та6идзе — очень городской поэт.

B его стихах есть что-то от духа старого Тифлиса c его чудными кривыми улочками, c красотой и непохожестью его осо6няков, культом высокой дружбы, чувственностью и духовностью грузинских обрядов...

Театрализованным ансамбле «Музыка — Поэзия — Живопись» по руководством Лали Микава был подготовлен эстрадный спектакль, в котором стихии судьба поэта как 6ы перекликались с музыкой. Слово и музыка вступали в союз.

C какой-то особой сосредоточенностью, широкой грузинской распахнутостью звучали два голоса - мужской и женский. Ламара Чкония и Отар Джанезашвили присели крошечному столику, казавшему из зала золотым... Из темноты сцены вырисовывались две фигуры черном бархате, оттененном чем-то блестящим, то ли пряжкой, то ли булавкой, так перекликающимися золотом столика. Звучали, переливаясь, городские грузинские романсы в аранжировке композитора Отара Гордели.

Голос народной артистки СССР Ламары Чконмя, напоминающий зв чение инструмента (не то органа, не виолончели), удивительно тепло, мя ко сочетался c аккомпанемента дудуки. Голос оперной певицы, казалось 6ы, никак не сочетается крестьянским инструментом. Хотя именно это сочетание и создавал атмосферу праздника старого Тинфлиса. Чем это объяснить? Может быть тем, что в это пение вливались звуки фортепьяно. Лали Микава очень бережно; тонко помогала Ламар Чкония и изящно создавала музыкальный образ старого Тбилиси. И это был не фон, не музыкальная ил­люстрация. Это был отклик музыканта на поэтические образы. Герасим Лисициан читал стихи Тициана Та6идзе мужественно и сдер­жанно, избегая проявления открытого темперамента. Но в этой манере чтения, в этой властности голоса чтеца ощущался стиль автора, его темперамент. Стихи говорили o веч­ных темах, говорили то яростно, то трагически, но в них все время чувствовалась музыкальная стихия.

Смысл, настроение, интонация, обаяние, внутренняя сила, звукопись стиха — все это как бы повторялось в музыке. Да, именно такое музыкально‑поэтическое прочтение Тициана Та­бидзе, когда сама музыка входила в образный строй стиха, и создава­ло высокий эмоциональный настрой зала. Это — как приближение гpoзы, приближение беды, радости, гибели. Это музыка мироздания, стихия. Из переводчиков глубже и тоньше других понял это все тот же Борис Пастернак. Он удивительно проникновенно и точно выразил мысль грузинского поэта:

«Не торопи, читатель, погоди
B те дни, как сердцу мoему
придется
От боли сжаться y меня
в груди,
Оно само стихами
отзовется»,    

Французский мыслитель Ж. Жу­бер в своих «Дневниках» не раз писал о переводах. Приведу одно его высказывание:

«Становится      еще приятнее читать переводы, когда знаешь языки. B этом случае перевод отмечает понимание и укрепляет знание, ибо дает возможность сравнивать...» Такое сравнение сдела­ли многие в зале. Будем помнить, что сравнивали ведь не «с листа», a с «голоса». A это усиливает впечат­ление. И делает его художественным.

За два c половиной часа общими усилиями поэтов, Актеров, музыкан­тов, ученых, искусствоведов был создан образ грузинского лирика Тициана Табидзе — из eго стихов, из воспоминаний o нем, из суждений о его поэзии — образ поэта, близ­кий нам по духу и темпераменту.

Тенгиз Буачидзе в своих размыш­лениях o поэте показал, как 6лизок, как дорог был ему дух других на­родов. Как естественно сочетались в нем грузинская и русская культуры. Как перекликались в его поэзии Тби­лиси и Москва.

Одни из слушателей знали o нем больше, другие Меньше, но все унесли c собой обаяние этого поэта. Более того, обаяние самой Грузии. Ее истории, музыки, приpоды, искусства. Ее музыкантов, ученых, поэтов. Ее языка.

СВЕТЛАНА МАГИДСОН

Журнал Советская эстрада и цирк. Декабрь1986 г.

оставить комментарий