Один на один. Рассказ о цирке

Зеркалу, привыкшему к прокуренному избытку грима, никогда не увидеть своего отраженья, никогда не постигнуть своего предназначенья, поскольку сутью предназначенья зеркала является отраженье в нем, как и человеку, смотрящему в зеркало не понять смысла разума, поскольку он разумен.

Но если человек способен жить в индивидуальном мире собственного сознанья, то зеркальной пассивности противоестественны подобные заблужденья. Жизнь проходит в отражении действительной реальности, в длительных минутах уединения человека и зеркала, искренний взгляд выкладывает путаницу размышлений и парит на пушинках мечтаний, перед ширмой стекла раскрывается все самое сокровенное, все то, что человек так скрупулезно прячет в самых потаенных местах сознания.

   Стремление выделить переполняющее вожделение радости и счастья, поделиться праздником души со зрителями, сотворить более яркое ощущение собственного положения в цирковой среде в редкие минуты неуверенности, спрятать свой страх зарождающийся в пылких порывах предрассудка, исходящего из глубин непонимания, и укрепить, мельком зацепившуюся мысль, о более глубоком понимании окружающего, заставляет артиста ежедневно браться за грим перед своим отражением. Не видно зеркалу исходной, прямой первопричины, которая приводит изображение к моменту лицезрения своей сути. Сложно быть зеркалом, быть связующим звеном в отношениях глубины постижения с поверхностным отражением, особенно, когда твоя кристально чистая поверхность случайно трескает. Гримировочную освобождают от твоего присутствия, и неизвестно кто и зачем, за ненадобностью или ради шутки, не найдя более подходящего места, ставит тебя в этой удушливой шорной, более напоминающей большую конуру.
     Резвое ерзание за дверью напомнило о единственном существе все еще смотрящем в помутневшее стекло зеркала. Небольшая заминка с замком, и в двери показалась довольная морда пуделя Пуфа, горящие глаза и текущие слюни подтверждают неудержимое влечение к тарелке супа, наполняющей шорную соблазнительным ароматом, и он тут же бросается к вкуснейшей похлебке. Взбодренный хорошей работой, вдохновенный приятной похвалой, легкое незаметное для зрителей, но бесценное для Пуфа потрепывание за ушами, после безукоризненно выполненного трюка, а вдобавок ко всем собачьим радостям еще и лишний кусочек печенья, привели к верху блаженства. Суп с завидным почавкиванием наполняет проголодавшийся желудок недостающим комфортом удовольствия, и по бараньи взлохмаченный пудель ликующе проносится по шорной, бегло осматривая состояние никогда не меняющейся обстановки из давно розслоеной фанеры, уходящей вверх высокими готическими сводами.
      Вдруг взгляд останавливается и замирает. С первого дня гастролей в этом городе, Пуф подходит к странному зеркалу и не видит там ничего кроме грустного отражения старого, тяжело дышащего пса. Белые кудряшки, аккуратно начесанные перед представлением, вскоре обвиснут и превратятся в комочки грязи, некрасивая потрепанная ежедневной работой морда уныло расплывается на треснувшем стекле коварного прямоугольника, вмещающем на своей плоскости все существо одиночества в тринадцати метрах арены. Гармония соединения с ареной порождает прекрасные творения. У Пуфа время, отведенное для этого маленького островка радости, ушло на поиски углов неведомых даже ему самому. Круг арены – тот же квадрат нашей сути, только без углов, а их так иногда не хватает. Привилегия быть цирковым артистом, быть всегда сытым и ухоженным прельстит любую дворнягу, но не дворняга, а пудель отработал свою жизнь в этом бесконечном круге и вот пришел момент, когда он исчерпал себя; на репетициях его не учат новым трюкам, а лишь прогоняют отведенную в номере работу, и поучительно приводят в пример молодым пуделькам, неумело вышагивающим по манежу.
      Обескураженный нелепостью своего поведения, Пуф попятился назад, неестественно, для своего веселого нрава, поджал свою жидкую кисточку хвоста, и все же сделал шаг назад к зеркалу. Большие уставшие глаза еще раз взглянули в свое безобразное отражение, и окончательно потухли. Чуть по позже чьи-то руки будут нежно касаться его мягкой шерсти, ласково теребить за ушами, но до утра все результаты будут тщетны. Две судьбы – зеркала и собаки, проведут вместе еще одну одинокую ночь. А утром опять репетиция, работа … Весело.