Олег Попов

Известный клоун Олег Попов, при первом знакомстве с его биографией, прожил, кажется, очень счастливую жизнь.

Он рано добился признания: еще будучи студентом Государственного училища циркового искусства выступил как эквилибрист на свободной (то есть не на туго натянутой, а провисающей) проволоке на сцене такого престижного для артистов всех специальностей учреждения, как Центральный Дом Работников Искусств, и уже тогда стали говорить, что перед ним открывается большая перспектива.

В 1949 году училище было окончено, и Попов стал выступать как эквилибрист на проволоке, но, благодаря случайному обстоятельству, скоро стал клоуном и добился в этом амплуа широкого признания.

Будучи совсем молодым, Попов участвовал в I Международном конкурсе циркового искусства, проводимом в Варшаве, и получил золотую медаль как эквилибрист и как клоун.

В 1957 году в составе группы советских цирковых артистов Попов совершил гастрольную поездку в Брюссель, Париж, Лондон. Мы еще вернемся к рассказу об этом турне, пока же только заметим, что газета «Дейли экспресс» охарактеризовала его, как клоуна, которого можно причислить к гениям.

Ему посчастливилось познакомиться с Чарльзом Спенсером Чаплином, и тот его назвал коллегой. Попов всегда вспоминал об этом с гордостью.

В 1981 году Попов выступал на самом престижном мировом конкурсе цирковых артистов в Монте-Карло, был удостоен первой премии, Золотого клоуна.

И в своей стране Попов оказался щедро награжден: в 1969 году ему присвоили высокое звание народного артиста СССР, а в 1980 году — наградили орденом Ленина.

Не будем перечислять другие звания и награды, у артиста их много, они говорят о его даровании и популярности. Но, вместе с тем, и о тяжелом каждодневном труде, который всегда был присущ Попову.

В детстве и юности, да кажется, и на протяжении всей жизни ему никто никогда не протежировал. Попотеть пришлось немало. Но и став знаменитым, он продолжал трудиться, что называется, не покладая рук, не давая себе никаких поблажек.

Олег Константинович Попов родился в рабочей семье в 1930 году в деревне Вырубово Кунцевского района Московской области. Это совсем рядом с Москвой. Сейчас деревни нет, она превращена в один из микрорайонов столицы. Но прожил в деревне Попов недолго, семья перебралась в столицу в один из кварталов Петровского парка, неподалеку от недавно открытого стадиона «Динамо».

Отец умер, когда мальчик был маленьким, воспитывать его и содержать пришлось матери одной.

В 1937 году Олега определили в первый класс 155-й московской школы. Как и все мальчишки, он играл в футбол, посещал, по возможности, кинотеатры, случалось ему бывать и в цирке. Там ему нравилось, но мысль стать цирковым артистом даже в голову не приходила. Если уж говорить об искусстве, то очень хотелось научиться играть на трубе. Нравился и сверкающий на солнце инструмент, и звуки, которые он издавал. Увы, эта мечта оказалась неосуществленной. Ни музыкальных кружков, ни тем более музыкальных школ Попов не посещал. Но тут же заметим, что его отличала большая музыкальность и страстная любовь к музыке. Как-то у него, уже добившегося известности, спросили, что его особенно, кроме цирка, привлекает? Он ответил. «Кроме цирка я также самозабвенно люблю музыку во всех ее проявлениях - от шарманочной до церковной, хотя и отдаю предпочтение симфонической и симфоджазу»3 Своими любимыми композиторами Попов называл Чайковского, Герш-вина и Бернстайна. И надо сказать, когда Попов что-нибудь мастерит в своей артистической гардеробной, а делает он это постоянно, то всегда включает музыку, в большой степени классическую.

Добавим, что жена Попова - Александра Ильинична - профессиональная скрипачка, игравшая в оркестре Московского цирка. Позже он помог ей создать номер музыкальной эксцентриады, она же способствовала развитию его музыкальных вкусов. И каждое свое выступление Попов обязательно укладывает в музыку, подчиняясь ей.

Но вернемся к биографии нашего героя.

Когда Олегу исполнилось одиннадцать лет, началась война. Учение в школе разлаживалось. С другой стороны, хотелось омочь фронту и если в армию таких мальчишек не брали, то хотя бы в тылу стать полезным. Да к тому же дома, где работала одна мать, было голодно, дополнительная рабочая карточка и еще одна, пусть даже небольшая зарплата, могли бы оказать существенную помощь.

И в 1943 году тринадцатилетний Олег Попов пошел работать на Полиграфический комбинат издательства «Правда», в качестве ученика слесаря, благо комбинат находился неподалеку от дома. Впоследствии, когда Попов стал артистом, знание слесарного дела ему очень пригодилось.

Хотя шла война, и рабочий день на комбинате не ограничивался восьмью часами, работавшего мальчугана отпускали раньше. Таким образом вечера у него часто оказывались свободными, и Олег пристрастился ходить в расположенный на углу Ленинградского проспекта и улицы Правды Дворец спорта «Крылья Советов», где действовала акробатическая секция. В эту секцию Попов и поступил.

Время было военное, голодное, а между тем участие в работе секции требовало значительных физических нагрузок. Вот почему многие ребята здесь не задерживались. Состав постоянно менялся. Но Олег Попов оказался человеком стойким, вскоре он возглавил четверку учащихся, стал помогать тренеру.

Нередко случалось, что на занятия секции приходили учащиеся, неподалеку (на 5-й улице Ямского поля) расположенного Училища циркового искусства. Иные из них недавно в этой секции занимались. В свою очередь, они приглашали ребят из Дворца «Крылья Советов» посещать в училище занятия. И кое-кто, в их числе и Олег Попов, на занятия начали приходить.

Здесь необходимо сделать маленькое отступление. Дело в том, что большую часть студентов училища призвали в армию. И прием новых студентов оказался ограничен. И тогда в училище, по инициативе педагогов, организовали детскую группу. Решено было, что ребята, принятые в училище, будут проходить общеобразовательные дисциплины в объеме средней школы.

Занятия по акробатике в детской группе вела С.И. Сосина, Представительница цирковой семьи, чьи отец и брат числились среди лучших акробатов мира. Она и сама в молодости славилась исполнением акробатических прыжков.

Кроме того, что Сосина в прошлом была замечательной ар-тисткой, она отличалась педагогическим даром и была очень доброй женщиной, охотно помогавшей ребятам, с которыми занималась, в их бытовых делах. Что вовсе не исключало с ее стороны необходимой строгости.

Попов начал ходить на уроки к Сосиной. Сначала он располагался на задних рядах амфитеатра, потом начал садиться поближе. И, наконец, решился во время перемен выходить на манеж. Сосина его заметила, подозвала к себе, попросила показать, что он умеет, и предложила вступить в руководимую ею группу. И Олег, поразмыслив, согласился. Цирк ему нравился все больше. Конечно, с работы на комбинате «Правда» пришлось уволиться.

В эти годы - 1944-1949 - специального клоунского отделения в училище не существовало, и Попов, как и все ребята, занимался акробатикой, гимнастикой, эквилибристикой, жонглированием, сидел на уроках математики, физики, химии, литературы. Когда он перешел из детской группы во взрослую, начал изучать историю театра и цирка.

Конечно, учиться было трудно - прежде всего физическая нагрузка оказывалась очень значительной, а питание - скудным. Кроме того, зимою бывало холодно, топили плохо, а ветхое, со многими щелями здание Училища не держало тепла. Дров все время не хватало, а когда они появлялись, учащиеся, оторвавшись от занятий, пилили и кололи огромные бревна.

Учился Попов в общем хорошо, но любил поозорничать и в результате схлопотал, как тогда выражались, по эквилибристике, - своему любимому предмету, - двойку. Его лишили стипендии. А деньги были очень нужны. Тогда Попов приналег на участие в концертах, которые организовывали различные администраторы. В них он главным образом играл в клоунадах, и это явилось практикой работы на публике.

В 1948 году студентов училища привлекли для участия в физкультурном параде. Репетиции проходили неподалеку от Москвы, в дачной местности Фирсановка. Принимал участие в этих репетициях и Попов.

Однажды, выбрав свободное время, он пошел в лес, нашел два дерева и прикрепил к ним свободную проволоку. Встал на нее и тут же спрыгнул, проволока уходила из-под ног. Так продолжалось на протяжении дней и десять, и сто раз. Но наконец Попов на проволоке устоял, потом начал по ней ходить, поворачиваться, ложиться на проволоку. Но скольких это стоило трудов, синяков и шишек, об этом знает только он сам.

Позволю здесь привести отрывок из воспоминаний другого замечательного эквилибриста на свободной проволоке Р.Е. Славского, просто для того, чтобы читатели поняли, какими трудами даются цирковые трюки: «Каждый день по четыре-часов я продолжал вести упорную схватку со строптивой проволокой. Все шло хорошо до той секунды, пока я не пытался повернуть голову. Это был единственный пункт наших разгласий. Я срывался и снова вставал на трехмиллиметровый трос. Ее строптивому характеру противостояло мое упорство. И все-таки чаще всего победа была на ее стороне.

В результате многочисленных репетиций в Фирсановке Попов проволоку до какой-то степени освоил. И вернувшись училище, он продолжил на ней занятия. Здесь его и увидел режиссер С.Д. Морозов.

Это был в высшей степени творческий человек. Сын учителя математики в гимназии, сам окончивший гимназический курс, он пришел в цирк, как говорится, по велению сердца. Был участником номера «Гимнасты на воздушном турнике Романе», но скоро отказался от артистической карьеры и занялся режиссурой.

Человек наблюдательный и к тому же видевший огромное количество цирковых номеров, Морозов мог тому, кто стремился к цирковой деятельности, помочь в любой сфере акробатики, гимнастики, эквилибристики, используя свой опыт, хороший вкус и ярко выраженную фантазию.

Когда Морозов увидел, чего добился Попов на проволоке, он предложил Олегу поставить комический номер. И занятия начались.

Заметим, что эквилибристика на свободной проволоке -жанр в цирке не слишком распространенный. Если вспомнить тех, кто добился в нем успехов до Попова, то прежде всего следует назвать мексиканских артистов Миарес. Один из них исполнял роль ассистента и действовал в костюме грума, а второй играл роль светского кутилы и выступал во фраке. Кутила возвращался с какого-то банкета в подпитии, видел проволоку, вставал на нее и начинал раскачиваться, добиваясь весьма значительной амплитуды. И технически и артистически номер был сильным, но, как тогда считали, явно принадлежал буржуазному цирку.

Другим эквилибристом на свободной проволоке был латышский артист, выступавший под псевдонимом Ульяни. Стоя на проволоке, он жонглировал.

Хорошо балансировал на проволоке советский артист, выступавший под псевдонимом Мишель (к сожалению, я не знаю его настоящей фамилии), но ему не хватало артистизма, шла чистая демонстрация трюковых достижений, не более того.

И наконец, Александра и Рудольф Славские. Они разыгрывали сценку она - прелестная физкультурница, он - влюбленный в нее увалень. Кокетка, она заставляла его забраться на проволоку. Сначала он робел, едва не падал, но стремясь произвести на свою избранницу впечатление, держался все более уверенно. В результате они вдвоем исполняли сложный трюк. К сожалению, Славские не долго работали в цирке, перешли на эстраду, выступали в театре, руководимом А.И. Райкиным, а потом Р.Е. Славский занялся режиссурой, журналистикой, работами по истории цирка.

Но вернемся к Попову. С комическим номером - эквилибристика на свободной проволоке - он окончил училище. Этот номер долго оставался в репертуаре артиста. Не побоимся назвать его одним из замечательных достижений циркового искусства. Конечно, на протяжении лет номер совершенствовался, включал что-то новое, но схема его оставалась прежней. Поэтому позволим рассказать об этом номере подробнее.

Прежде всего поражала та свобода, с которой артист держался на проволоке. Все-таки проволока есть проволока, и чтобы устоять на ней, непременно следует балансировать, иначе возможны срывы. Балансировал и Попов, но делал это с таким удивительным совершенством, что со стороны казалось: стоять, ходить, лежать на проволоке ему не составляло никакого труда. Это было мастерство высочайшего класса.

Попов выходил на арену - молодой, улыбающийся, русоволосый, обаятельный - и сразу завоевывал симпатии зрителей. Когда он только окончил училище, то выступал в рубахе, широких, по тогдашней моде, брюках, и в ботинках для девочек, но сорок третьего размера. Лицо почти не гримировал. Только позже стал делать на носу нашлепку, придававшую ему лукавство, и в то же время делавшую лицо особенно русским.

Сама молодость артиста делала его проказливым, готовым ко всякого рода эксцентрическим выходкам. Он замечал проволоку, а почему бы не попробовать на нее встать? Встал. Проволока завибрировала. Шаг, еще шаг, сначала робкие, потом все более уверенные. Ходил он по проволоке, опираясь тростью о...воздух. Поворот на проволоке на сто восемьдесят градусов. Удерживал равновесие, когда снимал пиджак. Неожиданно Попов чихал, кепка слетала с головы и оказывалась за спиной, на конце трости, которую он держал под мышкой. Потом артист раскачивался. Казалось, нет таких движений, какие бы он на проволоке не мог выполнить. Зрителям оставалось только поражаться этому удивительному мастерству. И чтобы окончательно убедить зрителя, что ему на проволоке все доступно, Попов в финале номера становился на одну ногу, брал в рот так назыаемый зубник, раскручивал на нем таз, одновременно вращал а находящейся в воздухе ноге обруч, два других обруча враща-дйсь в разных направлениях на одной руке, в другой же руке он ращал на палке платок и, наконец, еще один обруч вращался на проволоке. Закончив эту сложную операцию, артист спрыгивал на манеж и под овации всего амфитеатра удалялся за занавес.

Первый город, в котором Попову довелось выступать после окончания училища, был Тбилиси. Через два месяца его вызвали в Москву для участия в смотре молодых артистов. На смотре его премировали.

И начались путешествия по циркам. В 1950 году он попал в Саратов.

Следует сказать, что еще со времен учебы в училище, Попов мечтал о клоунаде. Но как стать клоуном? С.Д. Морозов советовал поработать годика три-четыре комиком-эквилибристом, поднабраться опыта, поднакопить репертуар и уже тогда вступать на клоунский путь. Может быть, так бы оно и было, но непредвиденное обстоятельство ускорило дело.

В Саратове роль коверного клоуна исполнял Павел Боровиков. Это был опытный артист, хорошо знающий все традиционные цирковые приемы, вызывающие смех. Он играл современного недотепу, часто попадающего впросак.

После выступления Попова Боровиков исполнял пародию на его номер. И на этот раз он встал на проволоку, но не удержался на ней, упал, и как скоро выяснилось, сломал два ребра. Конечно, его отправили в больницу. Представление кое-как довели до конца без клоуна. Но что было делать дальше? Боровиков слег, как минимум на месяц. Приглашать нового клоуна? Но где его найти? Да и когда он сможет приехать? А клоун был необходим уже на завтрашнем представлении. Без клоуна нет цирка. Без его участия представление вянет, становится скучным. И тогда дирекция цирка обратилась к Попову - не согласится ли он, хотя бы временно, заменять больного коллегу? Выручить цирк!

Но у Попова не было ни костюма, ни клоунского реквизита, ни репертуара. На утро поехали в больницу к Боровикову, и тот великодушно разрешил взять свой костюм, свой реквизит и даже использовать его репертуар. Мало того, лежа на койке, он преподал своему молодому собрату несколько полезных уроков клоунады. Боровиков показал себя подлинным артистом, для которого успех цирка оказался дороже его собственного успеха.

Вечером Попов дебютировал в роли клоуна, в костюме и гРиме Боровикова. И, честно говоря, без большого успеха. Не хватало опыта, а главное, маска Боровикова совсем не соответствовала его индивидуальности. И почувствовав это, Попов в антракте, перед вторым отделением, переоделся в костюм, в котором работал как эквилибрист на проволоке. И тогда все очевиднее начал приходить успех.

Конечно, Попов пародировал номера своих товарищей, исполнял отрывки из традиционных клоунских антре. Но был в его репертуаре оригинальный, еще в училище подготовленный номер. Надев фартук и поварской колпак, он жонглировал кастрюлей, металлическими тарелками и картофелинами, в конце ловя картофелину на вилку. Номер точно укладывался в музыку и имел заслуженно большой успех.

Как бы там ни было, но Попов проработал в качестве клоуна в Саратове двадцать дней, и успех его все увеличивался. А из Саратова уже в качестве полноправного клоуна, он отправился в Ригу. При расставании директор Саратовского цирка вручил Попову письмо, в котором говорилось: «Считаем своим долгом отметить безупречное отношение и большую любовь молодого артиста к трудному жанру комика, заполняющего паузы. Попов за короткое время добился значительных успехов и если в дальнейшем он с такой же любовью будет работать, он безусловно добьется одного из ведущих мест среди мастеров этого жанра.

И в Риге в газете «Ригас бале» он прочел первую в его жизни о себе, как о клоуне, рецензию: «По арене легко и изящно прыгает, кувыркается, ходит светлый парень со спокойными голубыми глазами. И зритель смеется. Но это совсем новый смех. В нем нет ни сострадания, ни насмешки, зритель смеется, но этот смех не унижает ни его, ни артиста.

Но не следует думать, что сделавшись клоуном, добившись успеха, Попов успокоился. Наоборот, именно теперь началась труднейшая работа, направленная на поиски костюма, реквизита, своего репертуара и, в конечном итоге, своей клоунской маски. Он перемерил буквально десятки шляп, фуражек, тюбетеек, пиджаков, блуз, курток, ботинок в поисках самых подходящих, прежде чем пришел к тому костюму, который хочется назвать, применительно к нему, классическим. Позволим себе открыть один секрет артиста, как кажется, его украшающий. У O.K. Попова есть толстые тетради в коленкоровых переплетах (сейчас их множество), в которые он заносит все, что, как ему кажется, может пригодиться для работы: те или другие антре (уже к 1957 году их накопилось восемьдесят), репризы, различные приемы, используемые комиками, совсем не обязательно цирковыми, понравившиеся или почему-нибудь поразившие высказывания писателей, артистов, ученых и многое, многое другое. Вероятно, посторонние могут не разобраться в этих записях, но для Попова они драгоценны. В них его раздумья о жизни, о цирке, о профессии клоуна, в них заготовки будущих номеров.

Случилось так, что Попову на протяжении некоторого времени пришлось выступать с Карандашом (М.Н. Румянцев). Конечно, он постарался научиться всему полезному у великого мастера комического. При расставании Карандаш вручил своему молодому коллеге фотографию и написал на ней: «Желаю достичь большего, чем я». Позже Попов назовет его своим лучшим учителем.

Играл Попов в 1952 году, будучи на гастролях в Ленинграде, в обозрении «Праздник на воде» с премьером тамошнего цирка Б.П. Вяткиным. Сам Попов называл в качестве своих учителей, помимо Карандаша и Вяткина, еще К.А. Бермана, А.К. Шлискевича, A.M. Юсупова, комиков, как говорится, первой руки.

В 1951 году в Воронеже он вступил в молодежный цирковой коллектив, здесь он выступал в содружестве с Б.М. Романовым и В. Масловским. Нельзя назвать их выдающимися комедийными актерами, но это были люди умные, горячие спорщики, ищущие нового. Они постоянно толкали Попова на разведку неизведанных в цирке путей. С коллективом был связан режиссер A.M. Ольшанский - верный последователь К.С. Станиславского. Он, может быть, даже с излишней педантичностью требовал от клоунов психологического оправдания каждого действия. Но, безусловно, способствовал тому, что они избавлялись от наигрыша, штампов, грубости, добивался, чтобы действия соответствовали правде чувств. Вместе с коллективом Попов побывал во Владивостоке, Хабаровске, Новосибирске, Кемерово, Ростове-на-Дону, Симферополе, Ленинграде. Нельзя не отметить, что в коллектив входили первоклассные мастера, но все люди молодые, творческие, ищущие, - это способствовало и его, Попова, творческому росту.

Как-то Попову довелось сниматься в фильме, он должен был в нем выступать в своем сценическом образе. Перед съемкой посмотрел на себя в зеркало и вдруг почувствовал, чего-то в костюме не хватает. Побежал в костюмерную, схватил один головной убор, второй, третий, наткнулся на кепку, надел ее, посмотрел в зеркало - и почувствовал, что вот теперь туалет закончен.

Через некоторое время эту кепку заменили другой, сделанной по эскизу художницы А.А. Судакевич. Она же предложила артисту костюм, в котором он с удовольствием выступал много лет.

Костюм состоял из большой клетчатой кепки, черного бархатного пиджака, украшенного выглядывавшим из кармана платочком, слегка укороченных полосатых сужающихся к низу брюк (когда-то такой фасон называли «шимми», по названию модного в 1920-е годы танца), жилета, цветной рубахи и банта. На ногах были ботинки для девочек, но большого размера.

Волосы Попов носил длинные, хотя в 1950-х годах это еще не вошло в моду. Таким образом внешний облик Попова оказался законченным. Конечно, кое-что в нем представлялось эксцентрическим, но ультраклоунское, буффонное отсутствовало.

Костюм, разумеется, должен был соответствовать сути того образа, который артист утверждал. В этой связи обратимся к мнению самого артиста. Он говорил. «Пусть это будет простой русский умелец, Иванушка-дурачок из сказки, который оказывается совсем не дураком. И пусть это будет одновременно рядовой человек наших дней, с его лукавством и весельем, помогающим жить и работать.

Его облик будет вполне современным, близким каждому простому труженику. Создать этот образ помогут и волосы цвета соломы, и мешковатая блуза, и неловкость, и застенчивость. Я думаю, что такая внешность зрителю ближе иной другой. Это собирательный образ и найти его - значит найти ключ к успеху.

Конечно, мнение артиста о его герое никак нельзя игнорировать. Но позволим все-таки заметить, что если это даже и был сказочный Иванушка, то в очень современной интерпретации.

Когда Попов появлялся на арене, в его глазах заключался вопрос, рот полуоткрыт, во всем облике - ничего от самоуверенности.

В репертуаре Попова было много смешных, иногда с грустинкой, иногда дерзких шуток, но ни одной грубой, тем более пошлой. И каждая шутка в его исполнении звучала как экспромт.

Как кажется, главная заслуга Попова перед цирком заключалась в том, что он окончательно утвердил на арене, да позволено будет так сказать, образ клоуна, которого зрители полю-Дб и которому они сочувствовали.

По моему мнению, Попов играл современного молодого че-оВека, может быть, участника художественной самодеятельной, что называется, балагура и заводилу. Он создал очень Н изнерадостный характер, соединяющий бытовое и эксцен-оическое начала. В фильме «Косолапый друг» Попов действовал в жизненных обстоятельствах, но в своем сценическом костюме, и это никого не шокировало.

Все, что делал Попов, он делал с удовольствием, может быть, с несколько излишним задором, объясняемым молодостью, и всегда он стремился втянуть в игру зрителей. Профессионально владея акробатикой, жонглированием, эквилибристикой, он охотно включал их в свои номера. В характере, созданном Поповым, сочетались: милая застенчивость молодого человека, наивность чудака и, вместе с тем, уверенность в своих силах, готовность отстаивать то, во что он верил.

Нельзя не согласиться с журналистом, писавшим: «Артист принес на манеж образ нового человека, для которого характерно ощущение свободы, радости бытия.

Характерно, что молодой Попов прямо заявлял, что он не клоун, а комик, потому что последний ближе к жизни. Клоун же отгорожен от реальной жизни своим гримом, костюмом, всей манерой поведения. Речь в данном случае шла о традиционных масках Белого и Рыжего.

Чем больший успех приходил к Попову, а он увеличивался буквально с каждым месяцем, тем серьезнее он относился к своей деятельности. Утверждал, что «комики советского цирка не должны ограничиваться пародированием отдельных номеров, исполнением развлекательных реприз, безобидных комедийных сцепок. Каждый из нас, оставаясь в границах своей индивидуальности, должен стремиться обогащать репертуар живыми сатирическими откликами на то, что заслуживает осуждения»9

И подведя первые итоги своей деятельности, Попов высказывал мысли, касающиеся в целом клоунады в советском цирке: «Клоун, на мой взгляд, - это вовсе не записной остряк, поспешающий откликаться на все и вся. Клоун - это значительно серьезнее, это, если хотите, особый склад личности, сумевшей собрать в себе и по-новому отобразить определенные стороны жизни.

<...> Конечно, истинный клоун в силу специфики своей профессии и особенности своего дарования не всегда может непосредственно отражать события. Но клоун находится не в безвоздушном пространстве, он живет и дышит теми же мыслями и чаяниями, что и все наши люди. А потому не торопите клоунов. И если не сегодня, то завтра, наверняка, клоун скажет по-своему о том, что взволновало всех нас в утренних газетах. И тогда мир предстанет перед нами чуточку иным, но неожиданным и удивительным.

Но как бы там ни было, Попов считал, что современному артисту-комику необходимо активно вмешиваться в жизнь.

В 1955 году в жизни нашего героя произошло важное событие: в рамках V Всемирного фестиваля молодежи и студентов в Варшаве проходил фестиваль цирков, и Попов в качестве коверного клоуна и эквилибриста на проволоке в нем участвовал.

Проходил смотр в столичном спортивном зале «Гвардия». Председателем жюри избрали известного в прошлом польского артиста - музыкального клоуна Эдварда Манца, его заместителем - Е.М. Кузнецова.

Надо сказать, что вообще на этом смотре советский цирк имел большой успех, все номера, участвующие в программе, были награждены медалями. Серебряную медаль получили: дирижер оркестра И. Додюк, постановщик программы А.Г Арнольд, ведущий программу А. Б. Буше, теоретик и историк цирка Кузнецов. Позже Попов писал, что никогда не забудет своих выступлений в Варшаве: «Это была моя первая путевка в большую артистическую жизнь.

В 1957 году Попову довелось участвовать в Московском фестивале молодежи и студентов. Цирковая кавалькада начала свой путь от Центрального парка культуры и отдыха и направилась к стадиону «Динамо». Попов шел впереди, он делал вид, что тянет на канате грузовую машину, в кузове которой располагалась цирковая труппа. На стадионе, в присутствии десятков тысяч зрителей, состоялось цирковое представление, поставленное по специальному сценарию. Попов, как клоун, принял в нем участие.

Но ему предстояли более сложные испытания. Впервые за свою историю советский цирк направлял целую программу в Западную Европу. (Кстати сказать, подобного не знал дореволюционный русский цирк.) Гастроли предполагались в Кедьгии, Франции и Англии.

Волновались в этой связи и руководители циркового дела стране и непосредственные участники поездки. Готовились к Вастролям с особенной тщательностью. Предстояло вступить в прямое соревнование со звездами мировой арены. Так в Брюсселе, в Королевском цирке, непосредственно перед советской цирковой труппой выступали американские артисты. И то, что Попову, при таких условиях, доверили роль клоуна, служило доказательством, что он признавался мастером своего дела. За рубеж так же отправились клоуны — В.Г Мозель и О.Г Савич, но ведущее начало оставалось за Поповым.

Советский цирк во время его первой поездки заграницу имел грандиозный успех. На открытии гастролей присутствовали бельгийская королева Елизавета, министры, сенаторы. Публике понравилось, как режиссерски была решена программа, вкус, отличающий костюмы и реквизит артистов, то, как организовал работу униформистов инспектор манежа (Ю. Его-ренко) и, конечно, в первую очередь, великолепные номера. Что же касается венчающего программу «Медвежьего цирка», руководимого В.И. Филатовым, то он рассматривался, как подлинная цирковая сенсация. И даже на этом фоне Попов имел оглушительный успех. В газете «Ле пёпль» писали: «И вся эта программа связана, скоординирована, слита Олегом Поповым - самым невероятным клоуном, которого мы когда-либо видели. Изумительный комик, потрясающий канатоходец, всегда человечный клоун, каждая шутка которого восхитительна своей тонкостью. Олег Попов один стоит того, чтобы посмотреть программу»12

Из Брюсселя отправились в Париж. Волнения не уменьшались. В столице Франции видели все лучшее, что только имелось в области циркового искусства: там на протяжении многих сезонов выступали знаменитые клоуны Поль, Альбер и Франсуа Фрателлини, сделавшиеся кумирами парижан. И представления должны были проходить во Дворце спорта, а это значило. артисты оказывались отделены от публики, с нею трудно бывало налаживать непосредственный контакт, для клоунов это имело особенное значение. Но и здесь на всех представлениях бывало полно зрителей, а об Олеге Попове писали в рецензиях самые восторженные слова. Однажды выступление советских артистов посетил знаменитый мастер пантомимы Марсель Марсо, и он написал относительно Попова в статье «Триумф пантомимы»: «Его юмор наивен, нежен, мечтателен, в нем совершенно отсутствует злоба или жестокость. Легко вообразить, что это персонаж из мольеровского фарса, из комедии Гоголя или Шекспира. Я поражен его почти полным отказом от грима. Он хочет быть на арене очень человечным и очень реальным.

И в Лондоне успех оказался не меньшим, именно там его назвали солнечным клоуном.

Конечно, успех Попова прежде всего определялся его талантом, но имелись для него и особые обстоятельства.

Приезд советского цирка с программой, составленной из первоклассных номеров, часто превосходящих мировые образцы, явился фактом, имеющим не только эстетическое, но и общественное значение. Нельзя не учитывать, что это было одно из первых посещений большого художественного коллектива стран Западной Европы.

Теперь о самом Попове. Клоуны американского цирка, а они часто гастролировали в Европе, как правило, пользовались масками бродяг, пропойц, все больше теряющих человеческий облик. Часто они казались не столько смешными, сколько страшными.

Что же касается европейских клоунов, включая в их число и Фрателлини, то большинство из них оставалось в пределах традиционных масок Рыжих и Белых, и они много лет играли все те же антре.

Вот почему образ доброго, веселого, смекалистого, оптимистически настроенного, ловкого Олега Попова, не пасующего перед трудностями, как и его номера, включающие сложные трюки акробатики и особенно эквилибристики, не просто заинтересовывали, а поражали и даже потрясали публику. Такого она прежде никогда не видела.

Несколько позже, в 1964 году, когда Попов выступал в США, критик Мэрей Янг писал. «Попов совсем не похож на наших клоунов, следующих старым традициям, по которым клоун должен быть униженным и оскорбленным, с гротескно раскрашенным лицом, одетым в лохмотья. Попов стал для нас откровением. Его веселость, элегантность, чистый костюм, блестящая пантомима и воплощение забавнейшего и неунывающего характера.

В том-то и дело, что Попов, будучи артистом выдающегося пования, продолжил и развил лучшие традиции советской клоунады таких артистов, как Н.А. Антонов и В.М. Бартенев, ?Л?. Дазаренко, Карандаш, Н.А. и К.А. Берман, Х (К). Г Мусин, Б.П. Вяткин, А.И. Сергеев, Э.И. Середа и других. Его единство с другими клоунами советского цирка образно показал писатель В.Б. Шкловский: «Советский клоун, и не один только Олег Попов, смешит, не унижая себя. Народы мира удивляются и бросают к его ногам цветы.

Так как Попов оказался талантливее большинства из своих собратьев, то и цветов ему доставалось больше.

Попову довелось выступать во многих странах и везде с большим успехом. Не преувеличивая, скажем, что он один из самых популярных цирковых артистов в мире. Когда зарубежные импресарио договаривались о гастролях советского цирка, они из клоунов в первую очередь называли Олега Попова.

Но добившись мирового признания, Попов всегда помнил, что его главная задача - служить советскому зрителю. Так, в 1961 году, сразу после гастролей в ФРГ и Голландии, прошедших с очень большим успехом, он поехал с группой артистов на целину, где выступать приходилось в плохо оборудованных клубах, а то и просто в поле, в окружении трактористов, комбайнеров, доярок и других сельских тружеников. И при этом он никогда не позволял себе сокращать номера, снижать качество выступлений.

Теперь о художественной сущности Попова, о его актерском своеобразии. Прав был критик, когда он говорил, что этот клоун, в отличие от большинства своих коллег, работает акварелью или пастелью и постоянно прибегает к полутонам.

Сам Попов считал одной из главных своих задач: создавать в цирке хорошее настроение, вызывать смех, утверждать радостное восприятие жизни. Он горячо поддерживал известного эстрадного и циркового режиссера А.Г Арнольда, когда тот говорил, что «приезд клоунов в город должен быть праздником.

Во всех номерах, исполняемых Олегом Поповым, заключался оптимизм, вера в победу добра, в то, что человек сумеет преодолеть любые препятствия. И цирк он любил потому, что это искусство представлялось беспредельным, «что в нем нет искусственности, нет фальши, что труд в нем обнажен, под. черкнут теми достижениями, которые артист демонстрирует с манежа. Здесь необходимы талант и фантазия, но, думается, что ни в одном из видов искусства они не дадут такой быстрой и верной отдачи, как в цирке. Все это относится и к клоунаде. Я полюбил ее потому, что она безгранична по своим возможностям, если отбросить старые рамки, сдерживающие ее поиски. Но я не хочу выступать в ней с собственными законами и создавать тем самым новые жанры. У клоунады много путей, много прекрасных эксцентрических находок. Это жанр не штампа, а свободного творчества.

Сначала Попов выступал один, потом в содружестве с партнерами, иных из них мы уже назвали, кроме того, с ним работали: М.М. Генин, М.К. Поздняков, Г.В. Стуколкин и в течение нескольких лет - А.И. Будницкий и Я. М. Шехтман. Что касается Будницкого, то он играл всегда невозмутимого, ничему не удивляющегося, неулыбающегося субъекта. Ему говорили: «надо делать так», он и делал, даже не задумываясь о том, почему именно так следует поступать.

Другое дело Шехтман, его сценический персонаж отличался беспредельной наивностью, и это его свойство приводило к самым неожиданным, часто эксцентрическим результатам.

Несколько слов о том, как же Попов готовил новый репертуар.

Заметим, что артист думал о нем непрестанно. Вот что рассказывал его спутник, бродивший с Поповым по парижским улицам: «Олег Попов рассказывал тихим голосом, и пока он говорил, его глаза принимали мечтательное выражение. Он все замечал вокруг себя и неутомимо собирал материал для своего творчества. И никогда не знаешь, какое обыденное уличное происшествие явится находкой для создания нового блистательного комического номера.

А вот что повествовал режиссер М.С. Местечкин. Однажды Попов позвонил ему ночью из Кёльна в связи с тем, что в голову пришла идея новой репризы, которую он хотел показать в Москве. «Режиссеру, - продолжал Местечкин, - хорошо с ним работать, он очень, порой даже чрезмерно, самокритичен. Конечно, он радуется успеху своей новой сценической вещи, но даже в успешно отработанном материале он беспрерывно ищет новые пути.

Как правило, новую репризу, новое антре или даже целое медийное представление первоначально придумывает и в общих чертах разрабатывает сам Попов. У него очень развита профессиональная интуиция. Далее он обсуждает предложенное с партнерами, с друзьями и коллегами, вносит поправки и, наконец, передает задуманное для окончательной обработки кому-нибудь из литераторов, специализирующихся в области эстрады и цирка.

Когда принято окончательное решение - новый номер ставить и для него необходимо изготовить реквизит - за эту работу по большей части принимается сам артист. Здесь слесарная выучка для него оказывается весьма полезной, в его гардеробной оборудована целая мастерская. С некоторым удивлением директор Львовского цирка М. Брадмайстер рассказывал, что в воскресенье Попов, отработав три представления, а это значит, изрядно устав, поздно вечером начал в своей гардеробной вытачивать какую-то деталь для нового номера21 Но сам артист в этой связи говорил следующее: «Я очень люблю реквизит, почти всегда делаю его сам. Это дает мне возможность понять душу вещи: ведь потом она становится моим помощником, партнером на манеже. Меня всегда можно застать в цирке днем, где что-то пилю, строгаю, прилаживаю»22

В отличие от некоторых своих коллег, Попов считает для себя обязательными репетиции на манеже. «Цирк есть цирк, -любил он повторять, - клоун в нем обязан профессионально владеть хотя бы одним цирковым жанром». Но если это так, значит следует постоянно совершенствовать свое мастерство в области акробатики, жонглирования, эквилибристики или хотя бы поддерживать достигнутую форму. И чем старше становится клоун, тем большего труда требует его профессия. Теперь расскажем о том, что же исполнял Попов. Вернемся к эквилибристике на проволоке; со временем этот номер театрализовался. Теперь Попов делал вид, что едва встав на проволоку, он с нее соскакивал и спешил, прихрамывая, уйти за занавес.

-           Ты куда, Олег? - спрашивал у него инспектор манежа.

-           На пенсию!

Но так просто уйти на пенсию не удается. Надо продолжать работать. И тогда Попов, чтобы себя «обезопасить», вынимал из кармана клок сена, бросал его на манеж под проволокой и только тогда на нее вставал. Это было очень смешно.

После выступления эквилибристов с першами, Попов так же ставил себе на лоб шест, на его вершине находилась целлулоидная кукла, стоящая на голове. Удерживая это сооружение в равновесии, Попов ложился на землю, переворачивался через спину и живот.

Дрессированный петух важно шествовал по барьеру. Потом Попов сажал его на спинку стула и требовал, чтобы он перелетел на другой стул. Но петух не слушался ни приказаний, ни подталкиваний, ни уговоров, его не прельщали даже семечки. И только, когда, придя в отчаяние, Попов вскидывал руки, как это делают, прогоняя кур с насеета, петух взлетал в воздух и садился на противоположный стул. Потом Попов показывал с петухом фокус: он брал большую изогнутую трубу, чем-то напоминающую самоварную, и сажал в нее белого петуха, а с другой стороны вынимал черного. Не такой уж это был замысловатый фокус. Но при этом надо было видеть глаза фокусника, его лицо, фигуру. Он сам казался потрясенным тем, как все это произошло.

Не избегал Попов и словесных шуток. Вот одна из них: «Скажите, - спрашивал он инспектора манежа, - может быть, чтобы в одно и то же время стоять, идти, лежать и сидеть?

-           Конечно, нет.

-           А вот так бывает' время идет, дело стоит, товар лежит, а директор сидит в своем кресле.

И что существенно, говорил артист ясно, на хорошем русском языке, не прибегая ни к акценту, ни к фистуле, чем, по традиции, некоторые клоуны пользуются до сих пор.

Разбушевавшегося льва ветеринарный врач решил успокоить при помощи четвертинки водки, но тот водкой делился со своим целителем и в результате оба появлялись с метлами на плечах и наголо стриженные. Стриженый лев (конечно, это был артист в львиной шкуре) производил необыкновенно комическое впечатление.

Нельзя не сказать, что Попов стремился, конечно, по-своему, по-клоунски ее интерпретируя, обращаться к современности. Так, сцену с пьяным львом он поставил вскоре после того, как вышел указ о наказании за мелкое хулиганство принудительными работами, сроком до двух недель.

Когда в космос отправились собаки Белка и Стрелка, Попов выходил на манеж с двумя собаками под мышками и поздравлял их с благополучным возвращением на Землю. У пуб-икИ этот номер имел очень большой успех. Потом он бросал стумеранг и так ловко, что тот, облетев вокруг купола, возвращался к нему в руки. Попов при этом замечал, что на бумеранге запечатлена другая сторона Луны.

Огородники - Попов и Будницкий - под звуки песни «Подмосковные вечера» начинали «копать землю», чтобы посадить картошку. Внезапно один из них находил каску гитлеровского солдата, а через какое-то время другой - треуголку наполеоновского гренадера. Клоуны надевали обе шляпы и делали вид, что идут походом на Москву. Раздавался взрыв, завоеватели падали. И тут Попов произносил. «Кто следующий?

На манеже стоял стол, на нем графин с водой. Держа огромный портфель, выходил лектор (Попов), он начинал говорить, но единственный слушатель (Шехтман) икал. Лектор давал ему стакан воды, икота продолжалась, в результате приходилось выпить целый графин: лектор не знал пощады, раз слушатель икает, пусть пьет воду, а тот испуганный, подавленный вынужден был это делать.

В другом антре к Попову, играющему врача, приходил «больной» (Шехтман), требующий бюллетеня. «Дыхните», - говорил ему врач, и когда тот выдыхал, подносил ко рту факел, изо рта вырывалось пламя, становилось ясным - больной принял изрядную долю спиртного.

Следует заметить, что Шехтман, до того как он начал сотрудничать с Поповым, выступал как цирковой факир, и он хорошо знал технику исполнения описанных трюков.

Попов бывал склонен не только к юмору, но и к лирике, он любил номера, в которых можно было раскрыть тонкие психологические переживания. А иные его номера поднимались до степени сложных философских обобщений. Среди них в первую очередь назовем «Луч». Отнесем этот номер к высшим достижениям мировой клоунады, к ее шедеврам.

Попов появлялся на полутемном манеже, держа в руках корзинку, в которой находилась бутылка с кефиром. Расположившись на земле, он грел руки в луче догорающего солнца. (Конечно, солнечный луч заменял прожектор.) Вынимал кефир и собирался его выпить под ласковым лучом. Но луч перемещался на другое место, и за ним передвигался Попов. Догорающий луч все больше уменьшался в размерах и вероятно через Короткое время мог вовсе исчезнуть. И тогда Попов аккуратными движениями, почти не касаясь луча, сворачивал его и Убирал в корзину. Он уходил, унося корзину с собой, через ее прутья светился. Человек, уносящий солнечный луч, -это было прекрасно, в этом заключалась высшая красота, и зрительный зал благоговейно замолкал. И это молчание оказывалось дороже оваций.

Но любил Попов и всякого рода смешные фортели. Так, зимою, в трескучий мороз, он появлялся в плаще, и на удивленное замечание инспектора манежа относительно легкости его одежды, отвечал, что, во-первых, плащ модный, а во-вторых, он с подогревом. Попов расстегивал плащ, и все видели, что у него на груди и на спине расположены резиновые грелки.

Заслуженный успех имел номер с автомобилем. Уже сама машина удивляла. Она походила на домик, какие выстраивают владельцы садовых участков. На этой машине Попов собирался провожать свою тещу на вокзал. А так как поезд должен скоро уйти, то он спешил, стремительно бросал багаж вверх, при этом часто промахивался: попадал то в тещу, то в ее спутника. А машина оказывалась с норовом: она то сама заводилась, то в самый нужный момент останавливалась, то, вопреки желанию шофера, ехала задом, то отчаянно дрожала всем кузовом.

Если вспоминать номера Попова с дрессированными животными, то кажется, лучшим был тот, который он исполнял с собачкой по кличке Ливер. Попов стрелял из игрушечного ружья, и собака «замертво» падала. Клоун приходил в отчаяние, он никак не ожидал такого исхода и, поднося палец к виску, «стрелялся» сам. Увидев, что хозяин «убит» и распростерт на земле, собака вставала со своего места, подходила к нему и ложилась рядом. Это была сценка одновременно смешная и трогательная.

Попов предлагал инспектору манежа познакомиться с изобретенным им аппаратом, который не только торгует разного рода бутербродами, но и дает сдачу.

Инспектор спрашивал. «Вероятно автомат - сложный механизм?

- Да.

-           Автомат работает на ультразвуке?

-           Еще сложнее.

- Тогда на атомной энергии?

-           Еще сложнее.

-           На каком же принципе?

-           На зарплате.

Попов откидывал крышку, и зрители видели сидящего внутри «автомата» всегда невозмутимого Аркадия Будницкого.

Блестящим представлялось такое антре: артист появлялся в русской рубахе, наигрывая несложный мотив на пастушьей жалейке. Но строгий инспектор манежа жалейку у него тнимал. Тогда Попов доставал из кармана рожок и начинал иГрать на нем. И при этом он сносил яйцо. Собираясь задо-лпить инспектора, Попов преподносил ему яйцо, но тот пода-оок отвергал, а рожок отбирал. Попов начинал играть на детских пищалках, но у него отбирали и их. Разволновавшись, Попов поднимал на инспектора ногу на манер ружья, но тот хладнокровно снимал с его ноги туфлю и, тогда клоун начинал свистеть в маленький свисток и вдруг... проглатывал его. Конечно, он пугался, но не это главное, а то, что сорван номер, к которому он так долго готовился, и клоун плакал, а из его груди вырывался свист. Конечно, зрители смеялись, но одновременно становилось немножко жаль клоуна, у которого сорвали номер.

В дни Международного фестиваля молодежи и студентов в Москве Попов заявлял инспектору манежа, что он вполне готов к общению с иностранцами. Тот задавал вопрос, а знает ли Попов иностранные языки?

Попов отвечал, что знает слова: мерси, бонжур, о'ревуар, пардон, гутен морген, ауф видерзеен, гутен абенд, два сольди, бесаме мучо, о'кей.

-           И ты думаешь, что тебе хватит слов, чтобы объясниться с гостями?

-           Еще останутся.

-           Каким же образом?

-           А вот смотрите: Попов направлялся к проходящему через манеж иностранцу. Они молча друг друга приветствовали.

Попов играл на саксофоне краковяк, иностранец отрицательно качал головой.

-           Не поляк, - говорил Попов и начинал танцевать венгерку, и этот танец не производил на иностранца впечатления.

-           Значит, не венгр, - заключал Попов.

Не имел успеха и танец падеспань.

А вот когда звучал вальс из фильма «Под крышами Парижа», иностранец обрадовано улыбался, радостно качал головой, и они с Поповым уходили обнявшись.

Входили в репертуар Попова и сатирические номера. В одном из них он и Будницкий - спекулянты, один торгует семечками, а другой перепродает автомобили. Второй сдает пер-в°го в милицию, так как считает, что он слишком дорого запрашивает за свой товар.

И еще одно антре, представляющееся образцовым. Из воды вытаскивали утопленника (Шехтман). Являлся врач (Попов). Он наступал утопленнику на живот, и у того изо рта бид фонтан воды, потом утопленнику в известное место втыкали громадный шприц и так неудачно, что ломали иглу, она оставалась в теле. Но вот утопленник оживал. И тогда врач - Попов -требовал у него паспорт, познакомившись с ним, он приказывал санитарам: «Взять его и снова утопить». И в ответ на их недоумение отвечал. «Он не моего района».

Перечислять антре и репризы Попова можно и дальше, их имелось множество. Но чтобы не делал Попов, он оставался веселым клоуном, любящим шутку и озорство, и эпитет «солнечный» ему подходил на протяжении всей его творческой деятельности. И когда артист на арене выступал и выступает, всегда казалось и кажется, что он занимается делом, которое ему по душе.

По мере того как Попов все очевиднее приобретал качества ведущего мастера, становился гастролером, он стремился играть не только отдельные номера, но и целые обозрения; не будем здесь все их называть, отметим только, что их было несколько. Нередко Попов действовал не только в качестве исполнителя, но так же как автор и режиссер.

Так, в ноябре 1965 года в Москве пошла цирковая сказка, написанная М.С. Местечкиным, Б.М. Романовым и O.K. Поповым «Царевна-Несмеяна». И в том же году состоялась премьера обозрения «Лечение смехом», написанного Ю.Н. Благовым, Местечкиным и Поповым.

В «Лечении смехом» директор цирка (B.C. Успенский) делал замечание режиссеру (М.С. Москвин), что в цирке мало смеются, тот вызывал главного клоуна (Попова) и накачивал его, делая это буквально, используя насос. И он клоуна «перекачал». Что делать? Отправили бедолагу в поликлинику, а там главный врач приема не вел, хотя больных множество, его вызвали на совещание, на котором обсуждался вопрос, как улучшить обслуживание населения. И случайно Попова принимали за врача, на него надевали врачебный халат и шапочку. Теперь швейцар Карболкин (Д.В. Добронравов) заставлял его вести прием.

Сделавшись «врачом», Попов на две половины распиливал совместителя, никак не успевавшего вести работу на двух службах, он разоблачал пьяницу, требующего больничный лист.

Приходил больной, которому слон наступил на ногу. Врач ему советовал попробовать поработать руками, и больной уходил на ходулях, опираясь на них руками.

Словом, это было развернутое клоунское представление, г0ко оцененное таким выдающимся драматическим акте-как М.И. Жаров23 Р В 1979 году Попов поставил в Москве в цирке на Воробье-тх горах обозрение, написанное им и Романовым: «Сказка о ВоПе и его работнике Балде» по сказке А.С. Пушкина.

В пестрых нарядах выходили девушки, и каждая из них несла красочный киоск. Так образовывалась ярмарка, на ней-то и дИЛ Поп (А.П. Алешичев) Балду (Попов): «Нужен мне работок - повар, кузнец и плотник».

Балда показывал свои способности: кидал в котел петуха; вынимал жареную утку, ударял по доске, а она превращалась в скамью, потом он усаживался на лошадь и уверял простофилю Попа, что удерживал ее между ног.

Чертей, с которых Балда собирал для Попа оброк, играли исполнители комического воздушного полета Вязовы, а фокусник Ю.П. Писаренко собирал со зрителей монеты, находя их в волосах, носу, ушах, за бортами пиджаков.

Нырнул Балда в воду, а там плавали русалки и фосфори-цирующие рыбы.

Дети, да и взрослые смотрели спектакль с большим удовольствием, и на следующий год его поставили в Ленинграде.

Работал Попов всегда много. Режиссер М.С. Местечкин писал. «Меня поражает по сей день неутомимость Попова, это не просто работоспособность физически сильного циркового артиста. Олег кипуч в своей повседневной деятельности. Все время изобретает новое, ищет неожиданности, оригинальные ходы, «точки», как мы выражаемся. Не будет преувеличением сказать, что в его деятельности он не знает покоя. Для него это жизнь, а не только работа, и мне часто приходилось наблюдать, как во время разговора, приятельской беседы он вдруг излагал новую мысль, навеянную случайным словом или сравнением, записывал в тетрадь, обсуждал со мной и с партнерами. Рождался новый трюк, новая реприза.

Как-то у Попова спросили: «Каким образом он добился такой известности?» Он ответил. «Я не знаю, как все это случи-л°сь, как я достиг известности, знаю только, что всегда много Работал, иной раз совершенно не видел публики, не слышал аплодисментов. Я чувствовал, что хорошо принимают меня, но я всегда был слишком поглощен своим делом, чтобы думать об этом. Я всегда думал лишь об одном: делай то или это, но дру. гое, чем принято обычно. Делай так, как никто еще не делал до тебя».

Олег Попов был целиком поглощен цирком, но любил также театр и кино. В числе его кумиров назовем выдающегося режиссера и театрального художника Н.П. Акимова, чьи спектакли отличались яркой выразительностью.

Попов мечтал сыграть драматическую роль в кинофильме или театральном спектакле, но когда С.И. Юткевич предложил ему роль в снимаемой им картине, вынужден был отказаться - в это же время назначалась гастрольная поездка цирковой труппы. А цирк всегда оставался на первом месте.

Шли годы и, конечно, O.K. Попов не молодел. Ему все труднее становилось играть того веселого и непосредственного человека, который принес ему славу. И тогда, разумеется, постепенно он начал изменять характер своего манежного персонажа. Менял костюм, грим, манеру поведения. Все очевиднее проглядывали черты клоуна-буфф, но так же веселого, непосредственного, обаятельного. И зрители, приходящие в цирк, не переставали любоваться Олегом Поповым - солнечным клоуном.

И в заключение приведем слова артиста, в которых, как кажется, выражено его творческое, а в большей степени - и жизненное кредо: «Моего героя зовут Олег Попов и, разумеется, у нас с ним много общего. Ну, например, мы очень ценим веселую шутку, острое слово, стараемся никогда не унывать, даже если здорово не везет. Я тогда говорю ему «Не пропадем, Олег Попов!» А он мне в ответ' «Конечно, Олег, все перемелется». Юмор, оптимизм, жизнерадостность - вот воздух, которым мы дышим, вот наше оружие против любых невзгод и неудач. И что самое главное - мы с моим героем больше всего на свете любим добрые улыбки людей, люди смеются, мы готовы плакать от радости»25

(В настоящее время Олег Константинович Попов живет и работает в Германии. В 2010 году он отметил свое 80-летие. - O.K.)

  оставить комментарий на форуме