Клоун Олег Попов спрятался ото всех в Германии

Один из самых известных цирковых артистов СССР вот уже 17 лет работает за границей и не собирается возвращаться.
 

Прямо под огромным желтым шатром — старинный рейсовый автобус. За рваными шторами — беспорядочно наваленные тряпки, пластмассовые цветы, огромные железные кружки, афиши и клетчатые кепки. Некогда знаменитые на весь мир клетчатые кепки. Помните фильм «Самая обаятельная и привлекательная»? Муравьева пыталась такую купить у Удовиченко, но отказалась от этой идеи после ехидного комментария Куравлева: «Сам Олег Попов к нам пожаловал!»

Сам Олег Попов сидит среди всего этого дурно пахнущего барахла за тысячи верст от России. Солнечный клоун, главный циркач Союза, обладатель всех цирковых наград.
Через несколько минут 77-летний артист раздвинет тяжелые прорезиненные кулисы и выйдет на пыльный красный ковер перед публикой малюсенького немецкого городка. Публика, наполовину состоящая из наших соотечественников, взорвется аплодисментами. Олег Константинович отработает четыре репризы и снова вернется в свой убогий вагончик. Все остальные артисты и вовсе живут в фургончиках за шатром. Раз в неделю этот табор снимается с места и перебирается в другой малюсенький немецкий городок. Понедельник — вторник на подготовку. Со среды по воскресенье — два выступления в день. По 2,5 — 3 часа. И так полгода без выходных…

Артисты и рабочие сцены похожи на загнанных лошадей. Это классическое средневековое шапито замутили голландские «чоповцы». Работают тут в основном русские, молдаване, белорусы… Весь бывший Союз. Платят скромно, поэтому россиян с каждым годом все меньше. Зато прибавились бразильцы на мотоциклах…

Фирменный знак — название. Уже 15 лет шапито передвигается под вывеской «Русский государственный цирк». «Слоном» тут — Олег Попов. Его действительно помнят в Европе. У него здесь есть свое прозвище. Он не Солнечный клоун, как раньше, а Счастливый Ганс…

«Комсомолка» спасла карьеру.

Мнусь у входа в автобус-гримерку.

— Ты, что ли, из Москвы? — Олег Константинович говорит с откровенно напускной строгостью. — Заходи, рассказывай.

Пробираюсь к пыльному дивану и сразу вру:

— Уютно тут у вас.

— Почему юрта? Обычная гримерка… — Попов часто пользуется этим приемом. Как будто не слышит. Получается смешно.

 — Знаешь, почему я согласился говорить?

— Клоун опускает голову и смотрит на свои красные носки и забавно короткие брюки. — В начале 50-х меня из циркового отчислили. Сказали, реприза у меня космополитичная. Так я написал письмо в «Комсомолку». Его напечатали, мне придумали номер-говно и восстановили!
А так бы не стал с тобой говорить.

— Не любите интервью давать?

— Постоянно даю! Во, смотри!

Олег Попов копается под клетчатым пальто и достает местную газету. Тут интервью с ним на полосу. По-немецки, конечно.

— Они меня все про политику пытают. А я говорю: нет. Не буду про политику. Только про цирк.

— Вы же в России не были с 1991 года…

— Но телевизор смотрю! У меня дома «тарелка». Все наши каналы. И все их каналы. Все смотрю, вот и знаю, как на самом деле.

— И кто больше врет?

— Ха… Да все, похоже…

Переломным для клоуна стал 1991 год. Его вместе с труппой бросил в Германии аргентинский импресарио.

— Ему все было позволено, — возмущается Попов. — Он же в партии был!

«Партиец» сбежал со всеми деньгами. Об этом как раз голландцы и проведали. Предложили контракт Попову. Через месяц. Возвращаться в Россию артист не стал.
— Всю жизнь на старость копил. Все деньги сгорели. А еще там эта — ГКЧП, что ли. 20 000 наручников приготовила. На меня хватило бы.
Месяц до начала жизни бродячего комедианта Олег Константинович прожил у своей новой любви Габриэль. Романтическая история знакомства, видимо, рассказана им многократно и отскакивает от зубов.

— Выступление. Она в проходе стоит. Я ей стул сказал из моей гримерки принести. После спектакля она пришла меня благодарить, а я телефон попросил. Неожиданно решился, это не в моем стиле. Других знакомых-то не было, и когда нас кинули, ей позвонил. Нет проблем, говорит, живи у меня.

Попов в 60 лет обрел новое государство, совсем другой цирк и новую супругу. На 31 год моложе себя.

Габриэль из небогатой семьи. Работала в аптеке. Сейчас она ассистирует мужу. И даже выступает с крысами. У них свой дом в городишке под Нюрнбергом.
— Родня ее меня приняла… Ну не очень хорошо, — признается Попов. — Такая разница в возрасте все-таки. Потом смирились все. Понравился… Семья для меня — это очень важно. Если в семье хорошо, все хорошо…

Звучит музыка, закончился антракт. Попов резко поднимает голову, как будто вспомнил что-то важное:

— Беги, беги на трибуну! Тигров смотреть!

Срываюсь, смотрю. Блин, какие тигры? Что я, тигров не видел? Но для Попова цирк — сказка, а тигры — ее основная часть.

Возвращаюсь. Попов сидит на диване и устало смотрит в одну точку. Рядом в такой же позе его помощник Владимир. Их взгляды не пересекаются. Они вместе с 1980 года. Владимир из Херсона. Говорит, больше никуда уже не устроится.

Олег Константинович поднимает голову:

— Давай завтра, а? Ночевать-то есть где?

Попов на правах пожилого человека и мэтра размещается в гостиницах. Но живет чаще всего все равно в своем автобусе. Он всегда в цирке. Утром застаю его в той же позе на том же диване. Только вместо красных несоразмерных башмаков — черные туфли. Поверх красных же сценических носков.

— Такая нагрузка, зачем она вам?

— Так, если ничего не делать, помрешь скорее.

— Но ведь уровень шапито явно не по вашим регалиям?

— А ты посмотри, как меня встречают! Свет гаснет, не видно еще ничего, а уже овации. Да и тяжеловато уже что-то другое делать. Был бы полтинник — можно было бы… Сейчас поздно. Директором я быть не хочу. Разве что худруком, режиссером. Это интересно.
— А в этом цирке не вы режиссер?

— Не-а… Зачем мне это?

— Мне кажется, что за один-два концерта в Москве получите больше, чем этот ваш безумный сезон в шапито…

— Понимаю! Знаю! Но не вернусь! Эти деньги кто понесет? Пенсионеры? А потом они голодать будут месяц? Нет, так не пойдет. Я бы и за копейки выступил. Но мне обидно.
— Да есть деньги у людей, никого вы не ограбите.

— Не знаю, может, я слишком честный, но не хочу. Обидно. Я вернусь, когда Путин скажет: возвращайтесь. Вот вам достойная пенсия. Достойная! Только не будет этого никогда…
Во всем партия виновата

У Олега Константиновича длинный список обид:

— Вот почему я, человек, который всю жизнь прославлял Москву, рекламировал ее, до сих пор не почетный гражданин Москвы? Отвечу. Никулин дружил с Лужковым и что-нибудь про меня да нашептал. Зависть — такая штука… Мне всегда завидовали. Один артист срывал мои плакаты и ногами топтал. А все почему? Потому что в партию я не вступил. Отсюда все и пошло.

— Неужели так тяжело было в партию вступить?

— Легко! Постоянно звали. Только у меня отец в тюрьме умер. И я до сих пор не знаю почему. Ты спроси у директора Второго часового завода, может, у него есть какие документы. Там странная история: якобы отец какие-то часы для Сталина испортил. Очень я хочу знать, что там на самом деле.

— Что у вас не срослось с Никулиным?

— Он же партийный! — Олег Константинович произносит это слово как приговор. — Ему все двери были открыты. А в цирке куда больше него разбираюсь. Я все здесь знаю! У меня опыт какой… Но без партийности никуда… Вот ему все и доставалось.
— Так ведь партии нет уже почти двадцать лет.

— Ну… А с цирком все равно плохо. Почему на Цветном никулинский сын? В Росгосцирке друг мой руководит — Мстислав Запашный. А все равно все так… Раньше школа была, как в балете. Вот мы и были в мире на первом месте. Сейчас нет школы. Я вот в Льеже был. Там цирковое училище. Смотрю, по коридорам ходит странная такая молодежь бандитского вида. Неужели студенты? Не-а! Оказывается, они уличных музыкантов, циркачей собирают и бесплатно ставят им номера! Представляешь! Вот у них и будет цирк. Потому что есть школы и желание.

— А у нас по ТВ сейчас все смотрят проект «Цирк со звездами». В никулинском, ой, простите, в Цирке на Цветном…

— А я смотрел. Отличный проект. Главное, что он цирк рекламирует.
— Вам часто в жизни гадости делали?

— Было. В 1981-м мне вручали в Монте-Карло «Золотого клоуна». Самая престижная в нашем ремесле награда. А тут, как назло, наши ввели в Польше военное положение. А оркестр на манеже — одни поляки. Ох уж они мне сыграли! Все, что можно было, напутали. Но я справился! Нам вообще везло… Когда Кеннеди убили, я в Америке был. Все говорили, что его русские убили, а нам шифроваться приходилось. А во время Карибского кризиса я как раз на Кубе выступал…

— Когда вы остались, получается, все связи оборвались?

— Нет-нет! Друзья остались. Родственники. Внук у меня в Москве, правнук. Дочка Ольга под Франкфуртом живет. Правда, друзья многие умерли уже. Возраст, сам понимаешь…
— Вы работаете буквально на износ! Но хотя бы чувствуете себя обеспеченным человеком?
— Это не работа для меня, а удовольствие. А деньги… Скажем так, когда я в магазин захожу, то на цены не смотрю. Выбираю сразу чего хочется. Вот и суди, обеспечен я или нет… Правда, я только о продуктовых магазинах. У нас с Габи дом свой, машина… Только, знаешь, хожу по магазину и ничего не хочу. Может, зажрался, а может, правда раньше все вкуснее было…

Я же не контра!

Олег Попов — как герой сказки об остановившемся времени. Он не был в России уже много лет и никак не хочет признать, что там все могло измениться. Он говорит о пенсии, а сам едва ли представляет, какой она может быть. Великий артист законсервировал себя в своем шапито, ему достаточно этих денег и этой публики. А Россия? На Россию он обижен и, кажется, немного ее побаивается. Впрочем, и Германия ему совсем не родная. От российского гражданства он не собирается отказываться.

— Понимаешь, язык я так и не выучил. Так, что-то знаю на бытовом уровне. Стыдно, конечно, немного. Я же гость тут. Надо уважать страну, где ты гостишь.

— У вашего поколения, наверное, особое отношение к немцам.
— Ну, конечно, я же голодал из-за них. Друзей терял, знакомых.
Такого натерпелись… Такое не забывается. И они помнят.

— Я слышал, вы книгу собираетесь писать.

— Ну собираюсь. Вот полгода у меня гастроли, потом полгода отдыхаю. Тогда и напишу. Иногда сажусь, набрасываю что-то.

— На компьютере?

— Нет, конечно. От руки. Я все сам привык руками делать. Я же слесарь. И всегда все для своих номеров делал сам. Никто тебе ничего не сделает так, как сам. У меня дома мастерская хорошая. Я люблю работать, придумывать что-то новое. Вот новую репризу сейчас готовлю. Видишь дерево?

Среди завалов костюмов и разного реквизита под тряпочкой в веселых цветочках — искусственная пальма.

— Даже лучше, чем «Лучик» будет. Про экологию. Сильная штука.

— Говорят, если человек пропадает, значит, запил. Как у вас с этим делом?

— Раньше выпивал, было дело. Но я же с проволокой работал, в номерах с акробатикой. Ну и рухнул однажды… Обошлось ушибами и вывихами, но с тех пор ни-ни. На работе. Дома-то другое дело, если в компании.

— Вы только не обижайтесь, но для меня вы всегда были странным клоуном… Ну не чувствовалось, что для вас главное — насмешить…

— Ну да. Насмешить можно по-разному. Публике иногда достаточно палец показать. Или пукнуть на арене. Мне кажется, в каждой репризе должна быть мысль, пусть и не слишком глубокая. Эмоция нужна.

— Олег Константинович, мое поколение вас помнит прекрасно. Хотя многие думают, что вас нет уже… Но молодые-то даже не знают… Обидно же.

— А мне! Мне как обидно! Не хочу жаловаться, не хочу, чтобы кто-то подумал, что я прошу чего-то. Но у меня и досада, и обида вот тут сидят. Я русский и русским помру. И много для своей страны сделал. А они… Сбережения сгорели, остались ордена — три Красного Знамени и один Ленина — да вот такая пачка грамот. Ну и кому все это нужно? Спасибо Путину, поздравил меня с 70-летием. Думаю, это хороший знак. Многие поняли, что что-то меняется в стране…

— Вы голосовать-то ходили?

— Нет. Но мне, кстати, и Медведев нравится. Хорошо, что молодой, что по стране ездит. Многое видит, наверное. Пусть только цены на хлеб не поднимает и пенсии нормальные сделает. О матерях же надо заботиться. Это же святое… Согласен? Тьфу ты, вот почитает кто, скажет, контра какая-то рассуждает. А мы же за свою родину переживаем, правда? Мы же русские, да?

Я согласно киваю.

— А знаешь, чем русские отличаются от немцев?

Олег Попов вскакивает, убегает за ширму, где стоят кровати, возвращается с бутылочками яблочной водки.

— За вас, — говорю.

— Нет. За встречу, за Россию.

Мы долго прощались. И я все пытался в голове оправдать этот добровольный поповский исход. Рабство. Побег… Как угодно назовите. Ну неправильно это! Все равно что Мадонна бы ездила в чес по России с группой «Корни»…
Может, думаю, это и есть великая мечта артиста — шапито, средневековье, возвращение к истокам… Попов сам эту красивую теорию громит:

— Цирк везде одинаковый. Что шапито, что стационарный…

Может, дело в гордости? Конечно. В страхе перед новой Россией? Не без этого, похоже… Но потом чувства обиды, досады и раздражения как-то сами ушли. И кошки перестали скрести на сердце… Наоборот. От осознания того, что где-то в немецкой глуши каждый вечер кумир детства собирает в корзинку свой знаменитый лучик, как-то тепло становится. Будь он, этот лучик, рядом, может, мы его и замечать бы перестали. А так вспомнишь, и хорошо… 

обсудить на форуме