Пантомима Древнеримского цирка

Один из «отцов церкви», «бла­женный»  Августин,  предавая проклятию зрелища    римлян, писал полторы тысячи лет назад, что демоны, опасаясь прекращения заразы  цирка,  послали миру бедствие, доставляющее  безмерную радость самому дьяволу, — пантомиму.

Но «святой» заблуждался  в своей слепой «христианской» ярости. Цирковую пантомиму создали не какие-то «демоны», а такие же люди, как, в конце концов, и сам Августин. Как же исторически создавалась пантомима, нашедшая впервые пол­ное, хотя зачастую и жестокое выражение на аренах цирков и амфитеат­ров  Древнего Рима? На стенах «Пещеры трех братьев», находящейся во французском департаменте Арьеже и обитаемой, как установили археологи, еще в каменном веке, были обнаружены древней­шие рисунки — пляшущие люди в ма­сках различных животных. Исполняя такие пляски, человек думал, что они будут помогать ему в промысле и скотоводстве. Позднее, празднуя «воскрешение божеств», олицетворяющих силы природы, и надевая во время плясок маски этих богов, люди счита­ли, что они заботятся о плодородии своих полей.

Так, в далекие от нас времена воз­никли зачатки пантомимы, и уже в ту пору жрецы, устроители подобных публичных зрелищ, понимали, что ус­пех их во многом зависит от творче­ской фантазии отдельных исполните­лей. Поэтому, когда слишком затяги­вались «священные» пляски, перед собравшимися появлялся богатый на выдумки весельчак, который, прыгая и танцуя, восхищал зрителей своими импровизациями. Такие весельчаки были предшественниками древнегреческих и древнеримских мимов и ны­нешних цирковых клоунов. В мимах — танцевальных подража­ниях бытовым сценкам с примитивно-комическими масками хитрого про­стака, неуклюжего слуги, лекаря-шарлатана, любителя чужих жен, а также со все более внедряющимися маска­ми-карикатурами на богов и героев — появлялись и со временем складыва­лись сатирические и юмористические элементы цирка. Наряду с плясками, декламацией и пением в программу театральных представлений вводились дрессированные животные; широко использовались акробатические номе­ра и разные шутовские приемы — пощечины, показывание языка, стукание лбами и нарочитый клоунский   плач.


На фото. Бои гладиаторов в Древнем Риме

Пляски, исполняемые в мимах у древних греков и римлян, были очень пластичны и ритмичны, это способст­вовало возникновению на их основе пантомим. Подобно балету наших дней, пантомимы ставили своей зада­чей передать сложные душевные пе­реживания людей, их нравы и деяния одними только жестами, мимикой. Лукиан, известный древнегреческий пи­сатель, говорил, что не без основания жители Римской империи называют искусных танцоров «пантомимами», то есть «восподражателями». Театральная пантомима была тем последним звеном в создании панто­мимы цирка, которое привлекло осо­бое внимание постановщиков зрелищ на римской арене. В отличие от ми­мов сюжетами для пантомим слу­жили мифологические сказания или полулегендарные исторические собы­тия. Перед восхищенными зрителями как бы оживали в танце образы хоро­шо знакомых статуй богов и леген­дарных героев, образы стенных и вазовых росписей. Это было уже нечто новое, значительное, начавшее даже соперничать с состязаниями колесниц и боями гладиаторов. По­этому пантомима была включена и в программу цирковых зрелищ.

Об одной такой пантомиме — о пастухе Парисе, вручившем золотое яблоко красивейшей из богинь, Вене­ре, — рассказал писатель Апулей в романе «Золотой осел». Это представ­ление в амфитеатре города Коринфа тоже было танцевальным и мало чем отличалось бы от театральной панто­мимы, если бы не изумительное мастерство цирковых декораторов и оформителей сцены. Все действия пантомимы происходили на выстроен­ной из дерева высокой горе, склоны которой были обсажены кустами и деревьями, с вершины струился ру­чей, а по его берегам щипали траву козы. Когда же представление закан­чивалось,  с  горы  устремлялся  поток вина, смешанного с благовониями, а вслед за тем гора внезапно исчезала под   ареной. К подобным эффектным приемам организаторы зрелищ прибегали весь­ма часто. В специально устраивае­мых подземельях цирков и амфи­театров они размещали людей и различные сценические приспособле­ния, с помощью которых можно было выдвигать наверх или же уби­рать вниз все декорации вместе с актерами. Например, по ходу дейст­вия одной из пантомим на арене несколько раз вырастал сказочный сад со сверкающими золотыми куста­ми и ароматными фонтанами, с раз­личными редкими животными, появ­лявшимися тоже из-под земли.

На фото. Так выглядела пантомима на арене Колизея (вариант реконструкции)

Управление сценическими механиз­мами было доведено до поразитель­ного совершенства: подмостки и кулисы опускались и поднимались беззвучно, соединялись и разъединя­лись безошибочно. Но если какое-нибудь сценическое превращение на арене почему-либо не удавалось ма­шинистам, то их тут же ждала тяжелая расплата — их использовали в номере с   участием   диких   зверей. Животным в пантомимах древне­римского цирка отводилась видная роль, но чаще всего их попросту уби­вали среди всех этих хитроумно сделанных  декораций.  Однажды  слоны, с которыми сражались на арене цир­ка вооруженные воины, даже вызвали жалость зрителей. По воспоминаниям очевидцев, смертельно раненные аф­риканские исполины вздымали хоботы к небу и исторгали столь плачевный рев, что казалось, будто слоны при­зывают на помощь богов и взывают о мщении. Но где же богам было думать о животных, когда уничтожению во вре­мя представлений подвергались и люди — не только гладиаторы, звероборцы или участники «потешных» сражений, но и сами действующие в пантомимах лица. Кому-то из устро­ителей цирковых пантомим пришла в голову мысль: на фоне пышных деко­раций обращать в зрелища казнь провинившихся рабов или преступни­ков, включая ее для большей занима­тельности в мифологическую или исто­рическую пантомиму. Претворение этой мысли в действительность озна­чало уже не безобидное танцеваль­ное «всеподражание» (пусть даже по­рой непристойное), а настоящие мучения   и   смерть.

Вот несколько примеров.

Легенды сохранили римлянам имя их мужественного предка Муция Сцеволы. Во время войны с этрусками Муций проник в лагерь врагов, чтобы убить их царя, но был схвачен. Его принуждали выдать сообщников и угрожали страшными пытками, но от­важный юноша сам положил правую руку на горящие угли жаровни и, хотя рука горела, не издал ни стона. Все это показывалось в Колизее — с той лишь разницей, что под конец представления из одежды Сцеволы вдруг вырывалось пламя, которое поражало и без того испытывавшего ужасные муки человека. Так сказание о мужественном поступке было ис­пользовано для постановки варвар­ского зрелища. Аналогичный харак­тер имели и многие другие пантоми­мы   римского   цирка. В представлении о выходящем из «преисподней» певце Орфее на арене появлялся человек, играющий на ли­ре. Природа, казалось, была очарова­на его игрой: скалы, прислушиваясь, подвигались к нему, деревья склоня­ли ветви, над ним порхали птицы, окружали животные. В финале же этой сценки Орфея разрывал на куски медведь.

На фото. Сценические приспособления для показа  пантомимы в Колизее (вариант  ре­конструкции)

По словам поэта Марциала, в цирке показывали и пантомиму о поимке одного из самых знаменитых в то время разбойников. Поэт подробно описал, как распяли на кресте испол­нителя роли разбойника, как его тер­зали и разрывали на куски  дикие звери. По-видимому, для своего успо­коения Марциал замечает, что чело­век, казненный для забавы столь страшным образом, был и в самом деле святотатцем, отцеубийцей или же поджигателем. Чтобы вызвать у публики еще боль­ший интерес к пантомимам, находили подобные же роли и для женщин. Исполнительницами этих ролей назна­чали рабынь или преступниц. Харак­терным примером может служить пантомима о Пасифае. По просьбе критского царя бог моря Посейдон прислал для жертвоприношения великолепного быка, но царь принес в жертву другого, более худшего быка. Тогда разгневанный бог сделал так, что жена царя, Пасифая, полюбила красивое животное, как мужа... Гогот зрителей выразительно подтверждал, что на арене все происходило так же, как и в мифо­логической «действительности».

Древние римляне презрительно от­зывались о других народах как о варварах. Писатель Теренций Варрон, имея    в виду    цирковые    зрелища, однажды гневно сказал в адрес своих соотечественников: «А сами вы разве не варвары, что бросаете людей из растерзание зверям ради своего увеселения?!» Впрочем, цель римских пантомим, как и вообще большинства зрелищ цирка, заключалась не только в чудо­вищных методах увеселения. Это была особая зрелищная политика сената и императоров, направлен­ная на отвлечение масс от полити­ческой борьбы и вместе с тем демонстрировавшая мощь рабовладельческого строя, беспощадного к своим врагам, прежде всего к восстававшим рабам. Недаром государ­ственный деятель и писатель Плиний Младший расточал всевозможные по­хвалы императору Трояну за зрели­ща, которые «не расслабляют душу людей...». Вот как возникли и вот чем являлись далекие предшественники тепе­решних феерических представлений — пантомимы древнеримского цирка.

В. БРАБИЧ,   Г. ПЛЕТНЕВА

Журнал Советский цирк. Апрель 1963 г.

оставить комментарий