Парфентьевна. ГУЦЭИ середина 80-х

Ко мне подошла Парфентьевна, маленькая худенькая женщина, и вручила какую-то бумажку:
– Вот возьми, по этому телефону позвонишь в «Центрнаучфильм». Там тебе остальное объяснят.

У нас, студентов, все, что касалось громких названий, типа "Мосфильм", «Останкино», или наименований московских театров, - всегда вызывало какой-то трепет и восхищение. Но для преподавателей это были просто названия, не более того. Ну что, например, Парфентьевне – какой-то «Центрнаучфильм»? Да она сама мама известного клоуна Майхровского, поэтому и относилась ко всему как знаменитая мама. Надо отметить, что ее любили практически все и беспрекословно слушались. Какую именно должность занимала она в училище, я себе смутно представлял, да и остальные студенты, думаю, тоже. Но мы знали, что Парфентьевна в курсе всего про всех: «Иванов, чего тут стоишь? Ты должен быть на физике…. Петров, почему вчера опоздал на немецкий?» - она шла по коридору и всегда знала, что кому сказать. И прятаться от нее тоже было бессмысленно: находила всех и вся где угодно, знала каждого по имени и фамилии, расписания занятий любой группы каждого курса.
- Спасибо, - сказал я, судорожно пытаясь догадаться, что бы это значило.
Ну, «Останкино» или «Мосфильм» – понятно: там мы всегда подрабатывали в массовках, но тогда и ехало пол-училища. А тут…. так с телефоном… и именно мне… Я побежал искать 2 копейки.
Внимательно выслушав по телефону длинный монолог, задав пару наводящих вопросов, я со всем согласился, повесил трубку и стал прокручивать услышанное в голове.

Когда-то, уже будучи студентом училища, я снимался в фильме о нашем учебном заведении. Говорили даже, что это уйдёт в Америку. Съемки проходили ночью, в разных костюмах; было интересно, весело и бесплатно. Бесплатно – это вообще любимая тема всех, кто что-либо предлагал студентам. «Представляешь, какое место! Ты там засветишься, тебя увидят!», - впаривали нам представители разных развлекательных мероприятий. Это работало, но только на первом и втором курсах. Потом мы перестали верить в сказки: единственные, кто нас замечал на таких выступлениях, были такие же любители приглашений «на халяву» засветиться и у них.
Сейчас мне предложили сняться в фильме за деньги. Но нужно было три человека. Я галопом шального рысака поскакал на третий этаж общежития - и сразу влетел к Игорю Пикулину.
– Слушай, Пикулин! - задыхаясь от волнения, плюхнулся на кровать. – Есть предложение сняться в кино, не в массовке, а в нормальных ролях! Там работы около 3 недель, в общей сумме платят по 7,50.
У Игоря в глазах запрыгали цифры - так быстро считать я не мог даже на бумажке. Но у него в голове четко высветилась какая-то сумма, которая ему, скорее всего, понравилась. Однако, мой друг недоверчиво прищурил глаза:
– Опять какой-то розводняк, как всегда?
– Да нет. Будем работать три раза по неделе, и если за первую не заплатят, - больше не поедем. Только вот еще третьего надо... Может, Масленикова возьмем?
– Нет. Ну его! Опять будет чистить пилочкой ногти, и говорить режиссеру: «Ах, оставьте, поручик!», - взмахнув рукой, Пикулин изобразил томного дворянина. – Он как в фильме снялся, так все еще из образа выйти не может.
– Ну, тогда давай Нарышкина, - не дожидаясь одобрения собеседника, я вскочил и побежал дальше. Тот (кстати, тоже Игорь) жил в конце коридора.

– Нарышкин! В кино будешь сниматься? – влетая, выпалил я.
– Когда и где? – если касалось всевозможных выступлений, он был, как говорится, - всегда готов!
– Прекрасно! Завтра в 5 на манеже. Приедет женщина и все расскажет.
Одевшись как клоуны, в назначенное время следующего дня мы сидели и ждали "смотрин". У Пикулина опять возникли смутные сомненья:
– Чё мы вырядились, как идиоты? Сидим тут, а она приедет и скажет - не годится…
– Ну и что? - раздраженно ответил Нарышкин, – пойдем и переоденемся.
Я смотрел на нас, и чего-то мне в общей картине не хватало.
– Слушайте! А давайте наденем фраки, и будем как трио!
Сказано – сделано. Ассистенту режиссера, которая вскоре подошла и увидела нас в соответствующем виде, наша идея понравилась. Мы недолго обсуждали детали, но договорились, что завтра нас будут ждать возле гостиницы «Советская».

– Как мы вас узнаем? – спросил я.
– Мы будем на белом «рафике».
– А вы возьмите флаг, взберитесь на автобус и размахивайте им. Так мы вас точно заметим, – с серьезным видом произнёс я.
– С каким ещё флагом? - не поняла наша собеседница.
– Ну, если нет флага, просто станьте на автобус и размахивайте руками, – добавил Пикулин, придавая своему лицу не только серьезный, но и умный вид.
Нарышкин, глубоко вздохнул. Он не любил, когда мы разыгрывали людей. «Сейчас Игорь начнет острить по поводу моих ушей», – мелькнуло у него в голове.
– А Нарышкин помашет вам в ответ ушками! – воскликнул Пикулин.
– Нет, ребята. На автобус я не полезу и флагом махать тоже не буду, – как- то резко закрыла тему ассистент режиссера. На том и разошлись.

В общаге развернулась длинная дискуссия на тему ушей Нарышкина, и почему они не дают спокойно жить Пикулину. Дело дошло почти до скандала, но я уговорил обоих друзей больше эту тему не поднимать. В конце концов, Пикулин таки извинился:
– Прости, Игорь. Я больше ничего не буду говорить про твои уши.
Немного помолчав, он встал и прошёлся по комнате.
– Не, ну правда. Классные у тебя ушки!
– С этой минуты я с тобой больше не разговариваю! - пригрозив указательным пальцем, Нарышкин хлопнул дверью. Никто из нас тогда не знал, что впоследствии они будут долгие годы работать как клоунская пара…
Первый съемочный день проходил где-то под Москвой. Погода стояла весенняя, съемки были скучные. То, что делали мы, было еще скучней: какие-то проходки, нелепые позы, и так весь день.

– Не съемки фильма, а глупая фотосессия! – взорвался Нарышкин.
Осматривая окрестности съёмочной площадки, мы нашли какую-то заброшенную усадьбу. Залезли в окно, чем спровоцировали прибежавшего сторожа: он орал изо всех сил, что хочет нас застрелить из ружья, которого у него, кстати, не было. Но собаку таки на нас спустил. Мы парни цирковые – от собаки убежали. В общем, развлекались, как могли, разбавляя скучный съемочный день.
Второй и третий, впрочем, как и остальные, не очень отличались: мы могли и хотели показать все, на что способны, но это никого не интересовало. Неделя съемок закончилась, с нами рассчитались, и мы поехали в общагу. О чем были отснятые сцены, кто мы в них и, вообще, о чем сам фильм - мы так и не поняли. Александр Николаевич Марутян, наш режиссер, что-то рассказывал о сюжете ленты, но это не очень вдохновляло.
– В мае поедем в Ленинград, - сказал он, прощаясь. – Так что, до встречи.

На носу были летние экзамены. Наше трио обошло всех преподавателей и со всеми договорилось – нас отпустили. Осталась одна – Илья Яковлевна. Если я скажу, что это легенда циркового училища, то не преувеличу ни на йоту. «История цирка» – так назывался предмет, который она преподавала. «История цирка» - звучали магические слова из уст студентов, и все слушавшие цепенели от страха. В учебном процессе это был не просто предмет, а тяжёлый рок, висящий над учащимися неподъемной глыбой. Сколько бы ты не читал и не учил, всё равно знал очень и очень мало.
– Вот будете в Париже в «Зимнем цирке», там, в фойе, висит фото. Обязательно посмотрите! – говорила на лекциях Илюшка (как ласково называли ее студенты) так, будто Париж - где-то в Подмосковье.
– А в Лувре будете - то посмотрите другое, - она произносила это, как само собой разумеется, вроде мы живем не в закрытой стране, и поехать в Париж - нечего делать. Интересно то, что, когда через много лет я ступил на территорию Лувра, первое, о чём подумал, было: «Надо же! А ведь Илюшка совсем не шутила!»
Милые наши преподаватели, мы вас всегда очень любили, но по-настоящему стали ценить лишь годы спустя…

– Жовнир, говорить будешь ты.
Наше трио выстроилось в шеренгу.
– Илья Яковлевна, мы тут вот… ну, нас в кино пригласили, и мы… ну, в общем…, как бы… мы все возьмем с собой… ну, там книги…, всего неделя, учить будем… Это в Ленинград и назад…., да и не долго, но все равно..., – красноречиво, складно и доходчиво начал говорить я. Потом это же предложение повторил ещё 5 раз, меняя слова местами.
До Илюшки дошло единственное: они что-то просят. А просят студенты всегда одного – отпустить с занятий.
– Нарышкин, поблажки не будет. Даже при всем твоем таланте! – заключила она и… отпустила нас с миром. Так быстро с ней, по-моему, еще никто не договаривался.

В Ленинград приехали на поезде сами, так как вся команда была уже там. Из трех дней мы были заняты на съёмочной площадке только один. Наше гениальное актёрское мастерство должно было раскрыться в следующих сценах: Игоря Нарышкина посадили в мусорный контейнер, меня и другого Игоря поставили за угол. По сценарию, мимо мусора пробегает девочка, Нарышкин, открывая крышку, её пугает, а мы должны просто выглядывать и делать удивлённо-глупые лица. Тот, кто проводил летом время в мусорном контейнере с закрытой крышкой, поймет, почему Нарышкин с каждым дублем играл всё эмоциональнее. Когда его, в конце концов, достали множеством дублей, он вместо „Бу-у-у!“ орал "А-а-а-а!!!“, причем на весь Ленинград. Сполна насладившись нашей игрой, режиссер в полдень отпустил нас на все четыре стороны.

Мы с Пикулиным рванули в Эрмитаж впитывать в себя красивое, доброе, вечное, а Нарышкин – по магазинам искать материал для костюма. На следующий день было принято решение поехать в Петергоф, но Игорь опять подался в магазин за материалом. Вокруг причала, с которого отходили катера на Петергоф, все утопало в молодой зелени и цветочках. До следующего рейса оставалось много времени, поэтому мы сели на скамейку, закрыли глаза и стали нежиться весенним теплом.
– Слышь, Жовнир, может, не поедем? Давай возьмем винца и просто посидим на солнышке…
Я знал, что если Пикулин сейчас сделает недовольную гримасу и начнет чесать себе грудь, значит все: решение он уже принял, дело только во времени.

– Купим бутылочку, выпьем прямо тут, а потом поедем, – согласился я на компромисс. Солнышко так хорошо пригревало, что вставать не хотелось. Я открыл глаза: Пикулин вглядывался вдаль в поисках магазина, два пальца царапали волосатую грудь...
Минут через 10 мы снова сидели на той же лавочке, в руках имели два бумажных стакана с «Пепси», а в пакете - бутылку вина. Отпивали пепси, понемногу тайком добавляли туда вино: хоть спиртное и куплено за свои деньги, его все равно нужно было прятать.
Вскоре подошел корабль. Измерив взглядом длину очереди за билетами, Пикулин попытался мне объяснить, что вторая бутылка будет более разумным, а главное – более приятным, решением, чем тут париться. Мне же выпитого хватало сполна: вино довольно ощутимо ударило в голову; а в этой части организма оно на хорошие мысли почему-то не наводит:
– Пошли, – толкнул я Пикулина и кивнул на собравшихся иностранцев. – Пройдем вместе с ними.
–Так, Жовнир. Начинается! Ты опять втягиваешь меня в какую-то аферу.

Незаметно подкравшись к интуристам, мы улыбались налево и направо, при этом умудряясь делать "морду кирпичом" - к этому-то нам не привыкать. Толпа медленно всасывалась по трапу на борт корабля, билеты ни у кого не проверяли, так как это был специальный вход. Мы добрались с ветерком, бесплатно слушая немецкую речь и наслаждаясь видом с верхней палубы.
Прибыв на место, решили дальше не испытывать судьбу, поэтому вышли из немецкого подданства и купили билеты на экскурсию за родные рубли. Потом весь день ходили между золечённых фигур и статуй, из которых во все стороны лились тонны воды. Таких красивых фонтанов наши глаза не видели никогда в жизни. Во дворце было не менее богато и роскошно. Затуманенные яркими впечатлениями, мы от души лицезрели эти красоты,.

Как Пикулин не уговаривал меня среди роскоши и злата Петергофа поддерживать градус, я не соглашался. Посему в гостиницу возвратились почти трезвые. Нарышкин уже был там.
–Только про ушки не начинай, – предупредил я Игоря. Как ни странно, он меня послушался.

Утром следующего дня вся съёмочная команда дружно и весело загружалась в автобус. Мы отправлялись с Приморск, название которого говорило о месторасположении города. Ничего не подозревая, я расселся в первом ряду, директор и режиссер - рядом.
– Здесь сидит наша актриса, исполнительница главной роли, - намекнул Александр Николаевич, чтобы я пересел назад.
– У меня там коленки не помещаются, – жалобно начал я. – И разве она такая толстая, что мы с ней тут не…
Я не договорил. В автобус вошла та самая исполнительница главной роли. Эффектная и красивая, примерно моего роста и возраста, она поздоровалась со всеми, просканировала взглядом с головы до ног мою персону и, не сказав ни слова, села рядом. Судя по тому, как присвистнул в мой адрес весь автобус, думаю, не стоит объяснять, что мне было более чем приятно от такого соседства. Девушка, мило улыбаясь, переговаривалась с Марутяном. Дорога была неблизкая, разговоры закончились, и она повернулась ко мне:
– Меня зовут Вера Сотникова.

– А меня Олег. Жовнир Олег, – почти как Джеймс Бонд сказал я.
Мы говорили о фильме, о театре и природе, но темы исчерпались, и мою собеседницу стало клонить в сон.
– Я положу голову тебе на плечо? – спросила она. Мои уши с трудом верили услышанному. Вера склонилась на меня, – и в наш адрес снова послышался свист, посыпались банальные шуточки…
В Приморск въехали уже под вечер.

*** ***
Городок спал, окунувшись в белые ночи. Гостиница, в которой мы поселились, представляла собой обыкновенный дом, где номерами были квартиры. Директор, оператор и режиссер, наша неразлучная троица, жили в другом отеле, ну а вся съёмочная команда разместилась здесь, по разным этажам. Меня, Пикулина и Нарышкина поселили в отдельную квартиру.
Обстановочка, скажем так, была скромненькой, но нас вполне устраивала. В каждой комнате даже было по телевизору. Включив один из них, я начал искать программы: пару русских и несчётное количество финских поочередно появлялись на экране.
– Мы что, недалеко от Финляндии? - спросил я громко.
– Она за горизонтом, - отозвался с балкона Пикулин, – наш шофер говорил, что тут граница – рукой подать, да и город этот раньше был шведский, потом финский…

Я крутил ручки телевизора, пытаясь его настроить: звук есть – изображения нет, или наоборот – изображение, но без звука. Наигравшись вдоволь, понял, что не стоит тратить время, и вышел на балкон посмотреть на Финляндию. Точно определить который час, было сложно. На горизонте, над силуэтами леса, закатное солнце оставило розово-голубоватое светящееся небо. И было это сияние такое манящее и светлое, что мы оба заворожено стояли и молча любовались.
– Нам бы еще историю цирка поучить…– донеслось из комнаты и вернуло нас в реальность. Перекусив, мы разбрелись по своим кроватям, но через пять минут уснули с книгами, так и не прочитав ни строчки.
Утром поехали на съемки, которые проходили на берегу залива. Всё как обычно: установили камеру, рассказали, кто что должен делать, и стали снимать дубли один за другим. Весь берег был усыпан громадными валунами; создавалось впечатление, что их кто-то преднамеренно разбросал повсюду, а наша задача как раз и заключалась в том, что бы ловко бегать между ними за девушкой.
– И по песку, и по воде, а завтра еще и по лесу, – честно предупредил нас режиссер.
На следующий день обещанное воплотили в реальность: тройка накрашенных мужиков петляла по лесу, также наполненном большущими булыжниками, некоторые из них были величиной с одноэтажный дом.
– Ребята, а вы сможете забраться на этот камень и смешно сползать вниз? – почесывая бороду, вслух размышлял Марутян.
Стали пробовать. Получилось не то, что плохо, а как-то... ужасно плохо. Но тут нас троих озарила идея: один Игорь будет очень медленно, как бы опасаясь высоты, сползать вниз, я стану спускаться быстро и ловко, а второй Игорь вылетит из-за скалы и пролетит над нами.

– Вылетит? Пролетит? Каким образом? Ребята, вы в своём уме?
Мы смотрели на режиссера, съемочная группа смотрела на нас. В каком-то месте наши мысли никак не сходились.
– Вам нравится или нет??? – вспылил Нарышкин и его глаза раздражённо сверкнули.
– Звучит, конечно, неплохо, но... – участники съёмки уставились на нас, не понимая как это осуществить.
– Нам нужен мат и трамплин. Отпустите и мы принесем их со школы.
Режиссёр махнул на нас рукой и стал готовить следующую сцену. Когда мы появились в лесу с матом и надувной камерой вместо трамплина, вся группа была в шоке. Директору фильма это нравилось всё меньше и меньше, но нас, одержимых, уже было не остановить.
- Готовы! Мотор!

Включалась камера. В кадре появлялся Пикулин и, оттопырив зад, медленно спускался, цепляясь за выступы маленькой горы. За ним появлялась моя скромная особь: прыгая, словно горный козел, влево - вправо, я быстро и ловко оказывался на земле. Тут в действие вступал наш третий актёр. Нарышкин разгонялся, отталкивался от накачанной автомобильной камеры, пружинил, пролетал над каменной глыбой и приземлялся кувырком на мат. После такого длинного полета кувырок почти не притормаживал, и его несло дальше – дальше было дерево (странно, но в этом лесу деревья были повсюду) – съёмочная группа получила еще один шок, у директора защемило под ложечкой…
Мы с Пикулиным посмотрели, как от удара бренного тела нашего партнера листва посыпалась с дерева, и с трудом подавили смех.
– Прикинь, Жовнир, – полушепотом сказал Игорь, – он сейчас встает, а у него уши отлетели.
Сдерживать смех становилось все труднее.
– Угол надо поменять! – почесывая свою "репу", стал передвигать мат Нарышкин. – Давайте еще раз.
На втором прыжке он бы летел долго и далеко, но помешало небольшая мелочь: Игорь не попал на мат. То есть, он вроде бы и попал, но на самый край, поэтому упавшие листья теперь летели в обратном направлении. Съёмочная группа уже начала понемногу привыкать к постоянным стрессам, но директор привыкать не желала.
– Все! Хватит! – в панике она решила прекратить эту вакханалию. – Меня из-за вас в тюрьму посадят!

Она стала быстро и нервно говорить режиссеру текст нам непонятный. Тот, всё ещё пребывая в оцепенении, соглашался, кивая одобрительно головой. Мы с Пикулиным скрылись за камнем, чтобы никто не видел, как нас от смеха сводит судорога…
Но у Нарышкина падения спровоцировали повышение адреналина, и, соответственно, – прибавление смелости. Весь в листьях, он вдруг эмоционально и громко стал объяснять всем, что он в училище еще и не так падал. Однако, никто не хотел представлять себе, как это "еще и не так", поскольку того, как "было сейчас" всем хватило больше, чем надо. Началась базарная словесная перепалка.
– Так! - заорал новоиспеченный каскадер. – Не мешайте работать! Отойдите в стороны и молчите! Я беру всю ответственность на себя! А вы, – ткнул он пальцем в обалдевшего режиссера, – ее не слушайте!
Потом этим же пальцем он тыкал в каждого присутствующего и объяснял, кто что должен делать. Забираясь на исходную позицию, наш "каскадер" продолжал свой истеричный "крик души", из-за глыбы отрывкам долетало: "Душегубы… совдеп… задыхаюсь… бездари…. с кем я работаю…" Однако словарный запас быстро иссяк и "диссидент" замолчал.
Теперь шок постиг и нас, про остальную группу и говорить не стоит. Мысленно я уже собирал вещи, у Пикулина смех сменился подсчетами: цифра в голове очень сильно уменьшилась в размерах…
Над лесом эхом пронеслось:
– Мотор!
Все стояли на исходных позициях там, где им приказал быть наш новый "советник по спецэффектам". Полет был выше, дальше, и удачное приземление вызвало аплодисменты. Все облегченно вздохнули.
– На сегодня все! Завтра в девять автобус возле гостиницы.
Мы потащили "каскадёрский реквизит" обратно в школу.

По пути в отель набрели на красивую католическую церковь. "Кирха Святой Марии Магдалины" – прочитали вывеску, и рядом еще что-то на финском. Обойдя вокруг и погладив ладонями массивные бурые камни, из которых она была выстроена, мы потопали дальше.
– Сначала зайдём в магазин, купим еды, а потом сядем наконец-то учить "Историю цирка", – переживал за экзамены наш бунтарь. Узнав у прохожего дорогу, мы направились за покупками. "Баня", – прочитал я вывеску на каком-то здании. Отколовшись от своих спутников, рванул посмотреть часы работы.
– До девяти открыто! – радостно сообщил я. – Полотенца можно взять, прямо там, – продолжая сиять, соблазнял попутчиков.
Конечно, передать всю прелесть русской бани (а тут, наверное, была настоящая финская) для жителей Орла и Воронежа было нелегко. Однако, талант моего языка подбивать всех на приключения был неоспорим: взвесив нудное чтение книг и всего часочек жару в бане, чаша весов определённо перевесила на пользу последнего.
– Но сначала в магазин.
Благо, он был всего в нескольких метрах отсюда. Я и Нарышкин долго дискутировали, что еще взять кроме колбасы и хлеба. Пикулин уже был в винном отделе и чесал волосатую грудь. Его очаровывало не сколько изобилие ассортимента – вино да водка – столько то, что там абсолютно нет очереди. Мы подошли к нему:
– Давай деньги. Сложимся на троих и закупим продуктов.
– Ну, так давайте и винца тогда возьмем, – достал он кошелек.
– А может, все-таки, поучим историю цирка? - прозвучал неуместный вопрос.
– А что? Конечно, поучим! Нальем по стаканчику и будем учить.
– После баньки, да? – не отступал я от намерений попариться.
– Окей. Одну бутылочку?
– Нууу…. На троих-то бутылочки мало, это ж не водка. Давайте на каждого по одной.

Мы полезли в карманы за деньгами. В расчеты внесли хлеб, колбасу, консервы и сложили все деньги в протянутую ладонь Пикулина. Ладонь сжалась, отвернулась, еще что-то пересчитала и после этого протянулась навстречу продавщице:
– Семь бутылок вина!
Нарышкин и я обреченно переглянулись.
– А как же история цирка? – каскадера, видать, здорово шарахнуло, и он перестал понимать этот мир.
– Теперь можно и в баньку! – наш финансист аж подпрыгнул от радости.
Дорогой к бане мы зашли в лес наломать себе веников, делали это кто как мог; потом на обочине нашли ещё кусок проволоки, которой обмотали рукоятки. Как я и обещал, в бане получили вафельные полотенца.
Раздевшись, отправились прямиком в парилку. Тёмная и закопченная, она наполнялась стонами и кряхтениями заправских парильщиков. Один поддавал пару, а все остальные яростно хлестали себя по бокам. Войлочные шапки и рабочие рукавицы говорили о том, что это не просто любители, а настоящие специалисты, которые понимают толк в деле. Для таких профессионалов веник в бане – как скрипка для скрипача.

Открылась дверь, и порог парилки переступили три тела атлетического сложения с волосами до плеч. С охапкой зеленых веток, словно с букетами, мы выглядели как три жениха на свидании. Взоры из-под шапок обратились в нашу сторону, и воцарилась тишина. Пикулин стыдливо прикрывал себя громадным кленовым кустом. "Канадец хренов, – подумал я про себя, – откуда он взял клен? Я же говорил – березу или дуб".
– А вы, ребята, не погорячились с вениками? – съехидничал кто-то из темноты.
Мы определенно выпадали из общей картины. "Сейчас я им покажу!" – проснулась во мне гордость заядлого посетителя бань. Мы с достоинством полезли на верхнюю полку. Присутствующие осмотрительно раздвинулись в стороны – от беды подальше. И тут начался мой выход. С видом профессионала я стал поливать камни, не забывая хлестать себя со всех сторон. Оба Игоря не совсем понимали, почему тут так жарко, но хлестали себя тоже. Наши соседи по парилке медленно потянулись к выходу. От веток отрывались листья и летели вниз. Когда в парной наступила настоящая осень, и вместо наших веников в руках были розги, на полку упал последний кленовый лист. Потом – Пикулин, за ним Нарышкин. "Пожалуй, хватит", – подумал я, одиноко стоя наверху.
Вытащив наружу еле живых приятелей, я обдал их холодной водой, чем и привел в чувства. Одевшись, мы поплелись домой: я был счастлив, но остальные так и не поняли, зачем они согласились.
– У нас же в номере есть ванна, – рассуждали Игори философски. Торчащие уши у одного из них краснели, как два солнца…

Уже в гостинице, по дороге к своей квартире, встретили Сергея, тоже актера театра и тоже из главной роли нашего фильма.
– Заходите к нам, поужинаем вместе, – предложили мы.
– Хорошо, я сейчас позову остальных. У вас есть что-то выпить?
– Есть, но немного, – успел вставить обладатель полной сумки спиртного.
Пока раздвигали стол, я притащил второй телевизор и поставил их друг на друга: на нижнем включил звук, а верхний показывал картинку. Как я сразу-то не догадался! В комнате зазвучало Европой, входящие члены съемочной группы никак не могли понять, как это телевизор работает только у нас?

Каждый принёс с собой все, что мог: стол заиграл изобилием закуски и количеством бутылок вина одного сорта, поскольку во всем городе другого просто не было. Вокруг стола садились, кто где хотел, Вера в спортивном костюме, то ли по-привычке, то ли ещё почему-то, села снова рядом. Обстановка была дружественная, но немного напряженная: в чисто мужской компании все крутилось вокруг единственной женщины, а она, держалась свободно, но и к общению сильно не стремилась. Мы выпили вина и стали рассказывать, кто такие и откуда взялись на съёмках фильма. Узнав, что мы клоуны из циркового училища, наша компания очень обрадовалась.

– Да вы что! – ликовала Вера. – Я обожаю клоунов! Все лицедеи Полунина мои друзья.
Напряжение моментально спало, мы болтали о театре, о цирке, о клоунах, было легко, весело и интересно. Обилие вина дало о себе знать. Нарышкин, шатаясь, достал свою сумочку с фокусами и встал посреди комнаты. Оказалось, что он не только акробат, но еще и классный фокусник: ему снова удалось удивить команду, но на этот раз приятно.
– Теперь ты, – легонько толкнула меня соседка.
Я вышел на центр комнаты, раздвинул стулья и стал показывать пантомимы. Решив не отставать от нас, дабы не блекнуть на общем фоне, другой Игорь лихо облокотился на стул и рассказывал Вере, как мы живем в общаге:
– Да у нас там видео, телевизоры, магнитолы японские...
Подвыпившая Вера вежливо улыбалась, не понимая, зачем он ей это говорит.

…Много лет спустя, сидя у Пикулина в гостях у его собственного бассейна, на Канарских островах, куда он переехал жить, так же выпив вина, я стал ему припоминать тот случай.
– Знаешь Игорь, а Вера ведь стала знаменитой.
– Жовнир, веришь, мне до сих пор за себя стыдно…

Но тогда ему стыдно не было. Вино закончилось, и мы вдвоём пошли на поиски нового: с деньгами ходили по номерам и спрашивали, кто нам продаст хоть бутылочку. Наконец нашли открытую дверь, около которой никого не было, мы окликнули хозяев, но ответа не последовало. В спальне на кроватях лежало два неподвижных тела, и я толкнул одно из них. Невнятно бормоча, оно что-то произнесло; показав деньги, я спросил, есть ли вино?

- Ааа... ээээ... бери все..., – махнуло тело рукой и уснуло.
Осмотревшись по сторонам, я увидел сумку, из которой торчало 4 бутылки.
Взяв их, положил деньги на стол, и собрался уходить. Игорь тем временем срывал сушеную рыбу с балкона.
– Ты что? Зачем?
– А, че? Он же сам сказал - бери все, вот я и беру...
На столе в углу комнаты лежала кучка сахара-песка, долго не раздумывая Пикулин насыпал себе в карман пару горстей. В свой номер мы вернулись как герои: в чужом городе в 4 часа ночи раздобыли вина еще и сушеную рыбу с сахаром.
– Ой, да вы просто волшебники! – воскликнула единственная дама нашей компании. – Только вот к рыбке пива бы...
Я отправился опять на поиски. Пикулин, прихватив пустые бутылки, отнёс их нашим соседям, у которых мы вино купили. Пиво, конечно, нашлось, однако, зачем он отнес пустые бутылки, я понял только утром…
На следующий день за стеной дело доходило до драки – все обвиняли друг друга в том, что кто-то втихаря выпил остальное вино, пока приятели спали.

– Это чтобы посмеяться, – пояснил вчерашний сдавальщик бутылок.
Но его самого поутру на смех уже не тянуло, а как раз наоборот. Оторвав свои чугунные головы от подушек, мы стеклянными глазами осмотрели комнату. Вчера тут было всего шесть человек, но сегодня создавалось впечатление, что, как минимум, – сорок. Причем, каждый принес с собой мусор и разбросал его по комнате. Про запах и говорить не стоит: вино, пиво и сушеная рыба, – кто знает, меня поймет. Чешуя от рыбы была, как конфетти после Нового года, – везде: на полу, на стенах и даже на потолке. Осмотрев одним глазом это зрелище не для слабонервных, моя тяжелая голова потянулась назад, упала на подушку и снова уснула. Пикулин даже не пошевелился. Нарышкин, как единственная совесть в этой квартире, на полусогнутых ногах медленно, очень медленно, пошел наводить порядок. Прошел час.
– Вставайте! – приказал он нам.

От безысходности и отсутствия выбора нам пришлось послушаться, еле-еле встали, умылись, оделись. Я собрал в стопку все книги, которые валялись под кроватями, и держал их в руках, никак не соображая, куда же их деть. Мой мозг еще находился под влиянием вчерашней дури и веселухи.
Вдруг распахнулась незапертая дверь, и на пороге комнаты появились главная троица – директриса, режиссер и оператор. Они ворвались резко, дабы не отказать себе в удовольствии лицезреть нас жалких, застигнутых врасплох – не ждали??? Но, увы, в очередной раз их постиг шок: в чистой комнате стояли три одетых, готовых к работе, юноши. Книги в моих руках придавали нам еще и одухотворенный вид…

Оператор повернулся к режиссеру и произнес:
– Может нам теперь работать только с циркачами? За мою длинную практику первый раз вижу, чтобы артисты не пили, а читали книги…

Олег Жовнир

оставить комментарий