Первый зритель

В новом году цирк открывает свои двери для публики в одиннадцать часов утра пер­вого января, когда начи­нается детский утренник.

Разумеется, и штат цирка и артисты собираются несколько раньше. Да и допуск зри­телей в огромное и сложное помеще­ние цирка совершается за некоторое время до той минуты, как заиграют увертюру музыканты, перекрывая своей мелодией возбужденный го­мон голосов в зале...  Однако в первый день этого го­да в многостворчатые двери кругло­го здания стук раздался, когда еще не было и десяти. Стук то усиливал­ся, то замирал на время. И далеко не сразу его услышала бригадир би­летеров, солидная и пожилая Мария Степановна — в далеком прошлом стройная    акробатка   Мэри    Стюард (группа Стюард — партерная акроба­тика и антипод). Мария Степановна с сердитым лицом подошла к стек­лу, составляющему значительную часть двери,  говоря  заранее:  

— Кто это там надумал хулиган­ничать?.. А то ведь и дружинников вызвать  недолго...

«Хулиганил» — то есть, собствен­но говоря, громко стучал в дверь — мальчик лет восьми в опрятной кур­точке с синтетическим меховым воротничком и форменкой фуражке школьного типа. В руках у него трепетала на зимнем ветру зеленая бу­мажка: билет. Мальчик, видимо, не слышал суровых слов билетерши и, со своей стороны, произнес крайне вежливо:

— Тетенька, пусти меня... у меня билет есть...

Мария Степановна осмотрела через стекло первого зрителя в данном году и строго сказала:

— Ты куда пришел?
— В  цирк.   Вот же  у меня  билет же! — поспешно  отозвался  парнишка и  еще  раз  помахал  зеленой  бумаж­кой.
— А когда начало — знаешь?
— Ага,   Знаю.   В  одиннадцать...
— А сейчас сколько?
— Наверное,  уже давно одиннад­цать!

Мария Степановна повернула ле­вую руку так, чтобы мальчик мог увидеть циферблат часов на ее за­пястье.

— Без четверти десять. Ясно те­бе? Пойди, мальчик,  погуляй,  пойди, пойди! И раньше, чем через час, не думай  даже  возвращаться!
— Тетя, что же я буду делать це­лый час?!
— А мне какое дело? Съешь мо­роженое,  если хочешь...
— У меня денег не хватит, чтобы целый   час   есть   мороженое...   Арти­сты уже пришли?
— Никто   еще   не  приходил.   Сту­пай, мальчик, не задерживай меня, у меня — работа...
— А звери?
— Что — звери?
— Звери уже пришли?
— Какие звери?
— Да ваши   же: которые пред­ставляют...   Львы там, тигры, потом эти — как   их? — они еще рыбу гло­тают...   моржи...  нет, тюлени.  Приш­ли?.. то есть приплыли?
—Звери у нас  ниоткуда  не при­плывают.  Они  и живут здесь  на  ко­нюшне. Иди, мальчик!
—Тетенька, тогда дайте я со зве­рями поиграю   пока...   Я тихо буду. Ни  дразнить, ни кормить не буду... Я только посмотрю на них.

Мария Степановна только махну­ла рукой и отошла от двери. Маль­чик подумал-подумал, вздохнул и по­плелся прочь. Вернулся он минут че­рез восемь, доедая растаявший кир­пичик мороженого. Правой рукой он держал подле губ размокшую бумажку, с которой капало сладкое молоко. Поэтому приходилось дер­жаться в сильно изогнутой позе — вроде как человеку, который, опер­шись о борт судна, кричит в мор­скую даль, приложив ко рту паль­цы наподобие рупора. Свободной рукой паренек снова принялся стучать — на  сей  раз тихо  и деликатно.

И снова билетерша  появилась  не сразу. Ее лицо было еще суровее.

— Ты — опять? — выговорила она, сдвинув брови.
— Так   я   же   ж   еще    ничего    не смотрел у вас в цирке, тетечка.
— А  сколько    времени  теперь — как ты думаешь?
— Я   думаю   это...   я  думаю,   уже давно одиннадцать часов. Я хочу по­ смотреть  на артистов...
— Не ври,   мальчик.     Нехорошо врать   с   этаких   лет. Ты прекрасно знаешь, что  с  тех   пор,   как  ты   нас всех   напугал  своим  стуком, прошло минуты три...
— Как же — «минуты три»,  когда я   успел  съесть   два  эскимо,    потом клюквенного  мороженого,   стаканчик и потом это уже доедаю — молочное за 13 копеек...
— Не    знаю,   что   ты   там    дое­даешь, только уходи! Не мешай нам работать!
— Тетенька,  а  что  вы  работаете? А? Интересно же... Может, я вам луч­ше помогу...
— Тебе сказано: придешь в поло­вине одиннадцатого.
— А сейчас сколько?
— Не притворяйся,  что не знаешь.  Тебе  отлично   известно,   что сейчас девять часов... пятьдесят две... нет, три минуты...
— Ну вот видите, тетенька...
— Я  вижу только,  что ты  совсем бессовестный.
—Тетенька, пустите, я больше не буду...
— Что — не буду?
— Рано  приходить  не буду. Чесссс-слово!  А сейчас я только посмотрю  на  звериков  и...

Мария Степановна, как и давеча, молча отошла в глубь вестибюля. Мальчик как-то не то икнул, не то захлебнулся, глядя ей вслед, и про­изнес с большим чувством:

— Вот зараза!

Но так как гнев его был крайне сильным, то прозвучало это так:

— Фот сараса!

Следующий «заход» произошел еще через десять минут. Мальчик уже не осмелился стучать, но он так выразительно прилип лицом к стек­лу, что Мария Степановне, глянув на дверь, сперва даже испугалась этой чудовищной маски с растекшимся носом и деформированными губами. Прервав на самом интересном ме­сте беседу с коллегами (худая лило­во-черноволосая Лидия Кондратьевна рассказывала, как во время име­нин ее ударил собственный зять), Мария Степановна приблизилась к двери. Она пригрозила парнишке пальцем, этим же пальцем указала на циферблат своих часиков и уда­лилась. Мальчик с трудом отодрал от хо­лодного стекла свою физиономию, повздыхал немного и сделал корот­кий круг перед фасадом цирка... Но его влекло к дверям, словно желез­ную песчинку к магниту, и очень ско­ро он опять рассматривая мерцаю­щую за прозрачной дверью глубину, где зажглись уже тусклые фонари и началось какое-то еще не совсем внятное движение...

Ох, как медленно текло время! Парнишке казалось, что с тех пор как он впервые постучал в эти без­надежно запертые двери, прошло не менее суток. А из дома он ушел, наверное, на той неделе... Кроме то­го, съеденные на улице четыре пор­ции мороженого сильно остудили парня. Он стал дрожать все чаще и резче. Появилось даже нечто вроде икоты...  Вдруг захотелось  домой. И тут Мария Степановна нетороп­ливо открыла двери. Мальчик спер­ва не поверил своим глазам. Но вход был открыт! Все также дрожа и всхлипывая, первый зритель приблизился и хотел перешагнуть ту грань, что отделяла цирк ото всего остального мира. Но здесь суровая билетерша остановила его.

— А билет? — потребовала она голосом, в котором уже звучала уве­ренность в отсутствии билета у зри­теля.

Бормоча; «я же вам его показы­вал, тетечка!», парнишка стал шарить по карманам. Но билет исчез. Маль­чик  ужасно   заволновался.  Он   краснел и бледнел, засовывая озябшие пальцы во все возможные места, где мог бы спрятаться этот коварный пропуск в рай... Не было билета! Гримаса плача возникла на лице у ребенка. А билетерша, повторившая уже несколько раз «я так и думала!», внезапно замолчала и протянула ру­ку к латунным пальмовым ветвям, украшавшим фуражку школьника; зеленая бумажка каким-то чудом за­цепилась за фигурное очертание этих ветвей. Мария Степановна сама отцепила билет от фуражки, надорвала его по линии контроля и вернула владельцу:

— Ладно,  иди уж...

Сразу повеселев, мальчик вошел в фойе, которое подковой окружало арену и амфитеатр. Изредка по это­му плохо освещенному помещению проходили какие-то люди — из числа работников цирка. Портреты знаме­нитых артистов и фотографии, изо­бражавшие их выступления, неясны­ми пятнами покрывали стены. Сверху доносились нестройные звуки музы­кальных инструментов: очевидно, уже пришли оркестранты. Вдруг раз­далось грозное рыканье льва или тигра. Заржала лошадь. Мальчик впитывал в себя эти звуки с восторгом. Ни с чем несрав­нимый запах цирка восхищал его, хотя от запаха немного щекотало в ноздрях и щипало глаза. В глубине фойе — у поворота к тому месту, где тяжелый занавес ставил преграду и взорам и праву зрителей идти даль­ше, виднелся свет в огромном прое­ме без дверей. Оттуда раздавались бойкие женские голоса. Мальчик до­шагал до проема и прочитал над ним на вывеске, укрепленной к крон­штейну: «буфет». И точно: столики и стулья, прилавки и витрины с бу­тербродами, конфетами, бутылками открылись перед ним. Опрятные женщины в передниках и кокошни­ках из белого шелка уже хлопотали здесь, громко разговаривая между собой... Мальчик пересчитал свои деньги. Сумма, оставшаяся у него на обрат­ный путь, позволяла ему выпить ста­кан газировки, что он и сделал. За­тем первый зритель в этом году вы­шел опять в фойе. Там стало гораздо светлее и появились другие облада­тели билетов. Детские звонкие голо­са зазвенели вдруг в разных концах цирка.

И тогда первый зритель понял, что скоро уже ему предстоит это чу­до: смотреть цирковой спектакль! Мальчик в момент забыл все невзго­ды длительного ожидания. Занавес, прикрывающий вход в амфитеатр, уже раздвинули, и многоцветный ко­вер, покрывавший арену, поманил к себе нашего любителя искусств. Гля­дя вперед, как зачарованный, он по­шел навстречу ковру и арене, и бессветным еще фонарям, и многочис­ленным канатам, тросам, трапециям и иным орудиям будущего спектак­ля, висевшим высоко под куполом цирка.
 

Журнал Советский цирк. Январь 1965 г.

оставить комментарий