Песне - окрыленность

Давно известно, что легче дать обещание, чем сдержать его. Вот и мне пришлось воочию убедиться в этом, когда я согласился написать для журнала «Советская эстрада и цирк» статью о песне.

АНДРЕЙ ПЕТРОВ, композитор

Думалось, моя давняя любовь к песне и некоторый творческий опыт в этом жанре помогут справиться с такой задачей. Но, оказывается, можно лю­бить песни и даже сочинять их, не подо­зревая, что разобраться в том круге явлений, который охватывает понятие «Современная песня», довольно трудно. Отчасти в этом повинны музыковеды. Как ни парадоксально, но наши музы­кальные критики значительно успешнее освещают насущные проблемы сложных форм и жанров {как, скажем, опера, ба­лет, симфония, оратория), чем форм куда более скромных — в частности, песни. Между тем ее кажущаяся про­стота обманчива. Это хорошо знают те немногие композиторы, кому посчастливилось «простую» песню преподнести слушателям как подлинное произведение искусства.

Будучи практиком, я не рискую ни последовательно раскрыть перед читателем картину современной советской песни, ни делать какие-либо обобщаю­щие выводы. Но проблема этого, по су­ществу весьма трудного, жанра очень волнует меня. Вот почему я надеюсь, что высказанные здесь соображения в ка­кой-то степени могут быть интересны и широкому читателю и специалисту.

Едва ли не в каждом из периодов развития советской песни раздавались голоса, сетовавшие на неблагополучие песенного жанра. В одном случае это мо­гло быть излишнее увлечение лириче­ской темой, в другом — преобладание какой-либо одной ритмической формулы (например, вальса) и т. д. Таким обра­зом, песенный жанр не раз и не два уп­рекали в узости, однобокости.

Думается, что такого рода упреки не­избежны и вот почему. Во все времена песня — наиболее активный из всех му­зыкальных жанров — мобильно откли­кается на самые различные явления жизни. И если учесть, что «отклики» эти одновременно идут как по линии про­фессиональной, так и по самодеятельной, то позволительно образное сравнение, что песни растут, как грибы. Вполне естественно, что при интенсивности и быстроте этих откликов подавляющее большинство авторов подчас не имеет возможности творчески вжиться в об­разное содержание песни. Разумеется, великолепное произведение может поя­виться и «с ходу», но единичные удачи еще ни о чем не говорят. Дело, по-мое­му, в том, что осмысление всех положи­тельных и отрицательных тенденций происходит как раз позже самого песен­ного «разлива».

Но как бы критически ни относиться к нынешней «песенной продукции» в це­лом, нельзя не отметить одну основную тенденцию, положительно отличающую современные песни от песен более ран­него времени, скажем, эпохи 30-х годов. Тогда  (да и отчасти в 40-е годы) жанр резко разделялся на лирический и граж­данский. Сегодня мы наблюдаем взаимо­проникновение и взаимообогащение двух этих направлений.

Вряд ли, например, могла бы по­явиться в прежние времена песня А. Островского — Л. Ошанина «Пусть всегда будет солнце», где тема мира — тема огромного гражданского звуча­ния — передана не через лозунг или пла­кат, а отражена в плане личной (здесь — ребячьей) судьбы. И другие лучшие пес­ни сегодняшних дней, посвященные гражданской теме, одухотворены худо­жественно-поэтическим началом.

Если вспомнить многие лирические песни прошлых лет, то круг их тем и образов вращался преимущественно во­круг девушек у околицы, парней с гар­мошкой, веток черемухи или сирени. Эти песни были рассчитаны на слуша­телей, видимо, не очень интеллектуаль­ных, раз герои таких песен «выписыва­лись» людьми несколько ограниченны­ми. Таким образом, вторую положитель­ную тенденцию современной нам песни я вижу в том, что их авторы, обращаясь к самой широкой, массовой аудитории, представляют ее себе значительно более интеллигентной, духовно возросшей.

Но сразу же хочу обратить внимание на одно обстоятельство. Говоря о новых песнях, адресованных интеллектуальной и, безусловно, массовой аудитории, я вижу эту положительную тенденцию скорее всего в поэтическом тексте, но не везде и не всегда — в музыке. Нельзя забывать, что наряду с музыкантами-мастерами (в частности, А. Пахмутовой, А. Островским, Э. Колмановским, А. Бабаджаняном, О. Фельцманом, М. Фрад­киным) сегодня существует большая группа авторов иной профессиональной «ориентации». Это — Б. Окуджава, Н. Матвеева, Ю. Визбор, Ю. Ким и дру­гие. Во многом именно Б. Окуджава стал родоначальником современного умного, тонкого текста песни, едва ли не он пер­вый ввел в этот непритязательный жанр философскую тему. Между тем о их музыке этого, к сожалению, не скажешь. Музыка Н. Матвеевой, к примеру, редко подымается до уровня ее же само­бытных и возвышенных стихов.

Позволю себе небольшое отступление от темы разговора. Так, по-видимому, исторически сложилось, что литератур­ная культура и образованность народа у нас пока еще выше музыкальной. Чем же иначе объяснить, что даже основной «потребитель» песни — наша молодежь старшеклассники, студенчество, да и не только студенчество), отлично понима­ющая, что такое рифма хорошая и риф­ма плоская, со знанием дела разбираю­щая поэзию Блока, Есенина, Маяковско­го, Рождественского, Вознесенского и Евтушенко, бывает нередко нетребова­тельна к музыке песен? А ведь как ча­сто популярными становятся песни, му­зыкальная образность которых явно грешит против хорошего вкуса, песен, по теме сегодняшних, но основная музы­кальная интонация которых звучит как нелепый анахронизм, как более чем странная реминисценция прошлых сти­лей.

Подобное явление вызывает тревогу, ибо оно налицо в творчестве даже неко­торых композиторов-профессионалов. Как ни странно, но самый мобильный жанр музыки, самый чуткий на все но­вое в жизни советских людей, оказывается наиболее консервативным в вы­боре выразительных средств. Бывает, что в песнях, рожденных сегодня, пред­ставлен целый букет интонаций и мело­дических оборотов, истоки которых от­носят нас порой так далеко назад, что диву даешься. Причем, каждый такой случай ассоциируется вовсе не с лучши­ми песенными образцами того времени. Удивляет обилие песен, бытовая зазем-ленность которых готова подавить лю­бые ростки свежего, нового. Вероятно, многим писать так проще: сбыт этой продукции (тем или иным путем) обес­печивается, а окрыленность, романтика песни — этим, мол, пусть занимаются смельчаки.

Убежден, что в наших современных песнях обязательно должен присутствовать поиск новых интонаций, новых ме­лодических форм.

Ревизии может быть подвергнута, по-моему, и сама форма старого купле­та, столь традиционная для песни, но ревизии бережной и, безусловно, творческой. Возможно, это в известной степени и спорно, но форма старого купле­та, когда на одну и ту же музыку поют­ся разные слова, представляется мне се­годня несколько примитивной, сковы­вающей фантазию композитора. Может быть, где-то следовало бы варьировать сопровождение каждого куплета — для подчеркивания определенного настрое­ния, логического развития образа в тек­сте. Разве это не способствовало бы углублению смысла песни, не вносило бы в нее разнообразие, свежесть? Или стремление к «ломке» самой куплетной формы, когда в песню вводится речита­тив, когда вся ее музыкальная ткань словно бы стремится к песне-балладе, песне-романсу, — разве это не один из правомерных путей обновления жанра, крепко связавшего свою судьбу с геро­ем — современником, умным, волевым, романтичным?!

Несколько слов о ритмической сторо­не дела, роль которой в песне особенно велика. В определенные эпохи главен­ствовали ритмы вальса и марша. Они остались и сегодня, но на вооружение песенников пришли еще и новые для нас зарубежные ритмы: ча-ча-ча, самба, твист, босса-нова, медленный рок-эн-ролл. Проникновение этих ритмов я на­хожу вполне естественным и отнюдь не страшным. Важно только, чтобы, впи­тывая исполнительские и творческие тенденции зарубежной музыкальной культуры, современная советская песня не снижала своей идейной направленно­сти, оставаясь верной лучшим традици­ям любимого народом жанра. При на­личии этих основополагающих момен­тов нечего бояться, что песня написа­на, допустим, в ритме твиста. Иначе го­воря, эти «заводные» ритмы, которыми сейчас так увлечена молодежь, не долж­ны стать самоцелью.

Затронув вопрос о популярности, я хочу оговориться, что речь пойдет не о сомнительной популярности, выпадаю­щей на долю иных песен. Мы, профес­сионалы (композиторы и музыкальные критики), обрушиваем на такую песню лишь словесный поток, оперируя при этом малоубедительными для широкого круга любителей понятиями, как «пош­лость», «вульгарность» и т. д. Право же, бряцая таким оружием, мы, по сущест­ву, не только не компрометируем «кра­мольную» песню, а скорее способствуем ее популяризации. Вероятно, методы борьбы с пошлостью и вульгарностью в песенном творчестве должны быть ины­ми.

Меня в данном случае волнует истин­ная, а не мнимая популярность композитора. Случается, что, завоевав извест­ность у массового слушателя, компози­тор после этого словно только и делает, что разрабатывает раз найденную им зо­лотоносную жилу. Но поначалу свежие краски очень скоро начинают блекнуть, тускнеть. Отсюда и перепевы когда-то удачно найденных музыкальных обра­зов, интонаций. Я убежден, что компо­зитор, которого любят и ценят, который дорожит своей популярностью и довери­ем слушателей, должен вести их вперед, в неизведанное.

И еще очень важным представляется мне вопрос своей темы. И. Дунаевский, В. Соловьев-Седой и другие наши ма­стера дороги нам не только неповторимым творческим почерком, музыкаль­ной индивидуальностью, но и своей гражданской темой. Это же отличает и лучшие песни А. Пахмутовой, Э. Колмановского, А. Островского и некоторых других. Сочинение таких песен, как «Главное, ребята, сердцем не стареть», «Песня о тревожной молодости», «Дев­чонки танцуют на палубе» и «Геологи» в творчестве А. Пахмутовой — далеко не случайность. Композитор-гражданин должен найти в многообразии жизнен­ных явлений самую близкую себе тему и сделать ее ведущей, главной, своей. И именно такой, «пахмутовской» стала для слушателей тема молодежи, ее ро­мантических порывов, устремлений в неведомые и трудные дали. Разумеется, подобная приверженность одной теме вовсе не должна означать для компози­тора наложения пут самоограничения. Разве не знаем мы «другой» ту же Пах­мутову? Но есть, к большому сожале­нию, немало композиторов, не только не задумывающихся над своей темой, но удивительно легко и бездумно сочиняю­щих: вчера — в стиле, допустим, Соловь­ева-Седого, а сегодня — в манере аме­риканского твиста; иначе говоря, ком­позиторов, вовсе не обеспокоенных от­сутствием творческой индивидуальности.

Мы много говорим о судьбе песни, о ее путях к сердцам слушателей, но бываем подчас весьма неразборчивы в вы­боре ее исполнителей. Между тем каждая песня требует своего толкования. Не обязательно одного, но обязательно сво­его. У нас же сплошь да рядом одну и ту же песню можно услышать в испол­нении артиста и артистки, певца с голо­сом и певца «безглосого» («микрофонного»). Но в искусстве эстрадной песни — свои закономерности. А об этом либо за­бывают, либо попросту не знают. Иначе говоря, я хотел бы подчеркнуть, как важен для исполнителя (а следователь­но, и для автора песни) не просто хоро­ший, высокохудожественный, а именно свой репертуар.

В этом плане я отдаю предпочтение Э. Хилю. У него не только своя манера пения, свой актерский облик, но и свой репертуар. Он не боится включать в программу произведения малоизвестных авторов, если их песни отвечают его творческим устремлениям. Хочу доба­вить, что Э. Хиль еще и потому идеальный для меня эстрадный исполнитель, что, обладая хорошим голосом, он пре­восходен и в серьезной камерной лите­ратуре — в песнях и романсах Бетхове­на, Шуберта, Шумана, Мусоргского, Ка­балевского, Свиридова. Выходит, «фи­лармония» ничуть не мешает «эстраде», а, наоборот, при наличии подлинного таланта обогащает ее.

Коснусь вопроса инструментовки пе­сен. Давно стало привычным исполнение песен на эстраде в сопровождении ин­струментального ансамбля. И вот тут-то зачастую наблюдаешь такое, что никак несовместимо с настоящим искусством. Если композитор ограничился клавиром (преимущественно голос и фортепьяно), то дальше, увы, каждый руководитель эстрадного ансамбля поступает, как бог на душу положит. Дело доходит до того, что можно и не узнать оригинала в слишком вольной и свободной инструментовке иного «соавтора». Чаще всего любую такую песню оркеструют стан­дартно, на один и тот же состав. Но разве в искусстве музыки может быть такая нивелировка? Разве у определен­ной эстрадной песни не должна быть своя определенная инструментовка? Возможно, что в одном случае для ак­компанемента необходим симфониче­ский оркестр, а в другом — только гитара.

В связи с этим я вспоминаю перво­начальную партитуру Подмосковных вечеров» В. Соловьева-Седого: соло муж­ского голоса — женский хор а cappella —  небольшой инструментальный ансамбль. По мысли автора, немалое значение здесь придавалось ансамблю женских голосов, И можно не сомневаться, что мгновенно возникшая широчайшая по­пулярность этого чудесного произведе­ния во многом обязана именно такой его вокально-инструментальной редак­ции, сразу же обеспечившей художест­венно совершенное звучание песни.

Какой же вывод? А вывод один: ком­позитор должен сам писать первый ва­риант, который явился бы своеобразным эталоном для последующих оркестро­вых версий песни. Тогда (при наличии разнообразия в инструментальных ан­самблях) не будет столь «диких» отклонений от оригинала, какие приходится слышать до сих пор.

Не стану повторять прописных истин о том, что песню у нас любят и ценят и что сегодня она все решительнее за­воевывает симпатии даже тех возраст­ных категорий, которые раньше счита­лись «непесенными». Нужно ли специ­ально говорить о том, какую огромную эстетическую пользу приносят фестива­ли и смотры песен в нашей стране. Мож­но только пожелать, чтобы к 50-летию Советской власти — знаменательной го­довщине в жизни нашего государства — мы провели у себя Международный му­зыкальный фестиваль социалистических стран, где бы в творческом соревновании встретились лучшие песни мира.

...Я написал все это под впечатлением XXIII съезда КПСС, быть делегатом ко­торого мне выпала великая честь. На съезде много внимания уделялось идео­логии, литературе и искусству, их огромной роли в построении коммуниз­ма.

Песня — один из ведущих и самых доступных жанров музыкального искус­ства. Арсенал ее образов и выразитель­ных средств неисчерпаем. И в осущест­влении грандиозных планов, намечен­ных XXIII съездом Коммунистической партии Советского Союза, творческий труд каждого композитора-песенника представляется мне столь же почетным и плодотворным, как труд ученого, рабочего, колхозника.


Журнал Советский цирк. Июль 1966 г.

оставить комментарий