Песня и стих

Имя Микаэла Таривердиева вошло в нашу музыку внезапно и стремительно. О неизвестном еще вчера композиторе после выхода фильма «Человек идет за солнцем» заговорили не только профессионалы-музыканты, но и зрители.

Композитор М. Таривердиев. Фото Ю. Зенковича

Заговорили о заразительной упругости ритма, неожиданности и динамичности чередования тем, о сочности фактуры. Музыка Таривердиева так и просилась на эстраду. Однако самым слабым местом партитуры оказалась песня. И некоторое время думалось, что будущее Таривердиева — в инструмен­тальной эстрадной музыке. Следующая большая удача композитора в фильме «Мой младший брат» только подтверж­дала эту мысль.

И вот, несмотря на такое начало, са­мое интересное, как мне кажется, сегод­ня в творчестве композитора — его вокальные сочинения. Я намеренно пользуюсь этим несколько академиче­ским термином, не говорю «эстрадная песня» или «эстрадный романс» потому, что понимание их Таривердиевым в зна­чительной степени индивидуально. С ус­тановившимися в последнее время тен­денциями он расходится прежде всего в определении места слова в музыке, в отношении между творчеством поэта и композитора.

Вот перечень имен поэтов, стихи ко­торых привлекают внимание композитора: Маяковский, Кирсанов, Мартынов, Винокуров, Вознесенский, Евтушенко, Ахмадулина. При всем разнообразии поэтических индивидуальностей их объе­диняют две существенные черты: на­пряженно-драматическое развитие мыс­ли и острый, необычный ритм стихов.

Микаэл Таривердиев неприязненно относится к стихам, которые, по его словам, имеют «квадратные размеры», то есть одинаковое число слогов в рифму­ющихся строках. Округлость строфы, ее ритмическая уравновешенность, плав­ность — то, что называется «песенностью стихов», — диктуют композитору куп­летную форму. Для Таривердиева всякое вокальное произведение, большое или малое, — непременно драма. И, согласно законам драматургии, оно имеет свою завязку, развитие, кульминацию и раз­решение. Таким образом, музыка связа­на не со стихотворным размером и эмоциональной окрашенностью темы (правило, которое породило странное деление песни на жанры: шуточная, лирическая, массовая, туристская и т. д.), а с драматической сутью, заключенной в произведении поэта. Вот почему то, что делают некоторые эстрадные компози­торы — пишут сначала музыку, а затем уже подбирают под нее слова, — совер­шенно неприемлемо для творчества Таривердиева.

Творческая лаборатория композитора, его манера работы над словом очень своеобразны. Но если говорить о новом, что привнес в уже сложившуюся тра­дицию Таривердиев, то прежде всего он свел воедино линию классического романса, оперного драматического речи­татива с некоторыми особенностями, присущими современной эстрадной пес­не. Вот почему, кстати говоря, многие песни Микаэла Таривердиева приобрели такую популярность среди слушателей и поются не только с эстрады, но и в быту. И вот еще одна особенность — в вокаль­ном творчестве композитора прослушиваются интонации и ритмы современного города. В песнях его сочетаются острота конфликтности, современность драматургии и современность художественного языка.

Стремясь выразить драму, изложен­ную в стихах, композитор подчеркивает ритмом и музыкальной строфикой мысль, заключенную в слове. Вернее, не в отдельном слове, а в целой строчке или даже фразе. Поэтому в песнях Таривер­диева подчас бывают длинные «перио­ды», где одно слово как бы нанизывает­ся на другое (что создает немалые труд­ности для исполнителя, вынужденного на одном дыхании петь длинные пасса­жи). Фразу от фразы, мысль от мысли, настроение от настроения композитор «отбивает» резкой сменой ритма, вне­запным крещендо, переводом мелодии в иной регистр. Все это и придает песням необычный музыкальный колорит, де­лает их язык сложным и напряженным не только для исполнителя, но отчасти и для слушателя.

Но тут же замечу: хотя музыкальный язык композитора и непрост, это никогда не становится для него самоцелью. Поэтому при самой сложной музыкаль­ной структуре песни слова ее мы слы­шим превосходно и успеваем не только понять их, но и вникнуть в содержание. Я останавливаюсь на этом специально, ибо за последнее время в некоторых эст­радных песнях музыкальная (и особенно ритмическая) изощренность столь вели­ка, что слово отходит куда-то на третий план, теряет смысл, становясь частью ударно-ритмических элементов мелодии. Например, в популярной песенке «Буратино» твистовый ритм и скандирование слогов     («Бура-бура-бура-тино!») разламывает слова изнутри, лишая их не только связей с другими словами и фра­зой в целом, но и естественности. От бесконечного повтора слогов имя Буратино распадается на два совершенно но­вых слова: «бура» и «тина», и это лишает песню смысла.

В работах Микаэла Таривердиева то­же есть повторы одного и того же слова. Однако, что очень важно, нет автома­тизма музыкального и ритмического, напоминающего «заевшую» пластинку. Повторяя слово, композитор продолжает развитие начатой интонации, усиливает ее или ослабляет, нагнетает драматизм, подчеркивая важность слова для пони­мания музыкального и логического це­лого. В песне, написанной на стихи Евге­ния Винокурова, есть, например, такой повтор:

«Дым в окно врывается
Хлопьями белесыми,
Поезд в ночь врезается
Острыми, острыми, острыми
колесами.
Буфера, качаяся,
Звонко бьются блюдцами...»

Трижды  повторяя  слово   «острыми», Таривердиев   передает   в   мелодии   все убыстряющийся   ход   поезда.   С   другой стороны, в музыке выражено понятие «остроты» колес. И наконец, троекрат­ный повтор слова подводит слушателя к ощущению качки и звона, о которых говорят следующие строчки. Поэтому-то Микаэл Таривердиев, говоря о своем от­ношении к слову, определяет два поня­тия его ритма: того, который имеет фо­нетическую основу (то есть ритм звучания слова), и смыслового (ритма жизненного понятия или явления, во­площенного в слове). Варьируя их, ком­позитор проникает далеко в глубь сти­хотворного образа поэта.

Многие авторы песен ценят в стихах прежде всего ритм, а не мысль. Очевид­но, отсюда появилось нелепое деление поэтов на «песенников» и «непесенни­ков». Первых не издают и не читают, а на слова вторых редко пишут песни. Композитор Таривердиев не работает с поэтами-«песенниками». Песенность ритма стихов ему не нужна: он ощущает внутренний ритм стиха, связанный с остротой и драматизмом заключенной в нем мысли, даже иногда нарушая при этом внешний ритм. Он делает строчки разной длины, скрывает существующие рифмы. В песнях его мы постоянно находим то, что в теории   стиха   называется «анжанбеман» — то есть перенос окончания фразы или мысли с конца од­ной строки на середину следующей.

Интерес композитора к драматизму мысли, лежащей в основе стихотворе­ния, столь велик, что в какой-то момент должен был наступить следующий этап — отказ от рифмы. И действитель­но, Микаэл Таривердиев сделал этот шаг: первым опытом были скирли — басни в прозе А. Малишевского. Сейчас композитор продолжает работать над прозаическими текстами. Сравнение песен, написанных на слова стихотворе­ний, с речитативами, основанными на чистой прозе, поражает! Композитор столь же свободно оперирует прозой, как и стихом. Мало того, его речитативы, основанные на прозаическом слове, так же эстрадны, как и песни в стихах.

Я, разумеется, не претендую на роль пророка, но, возможно, наступят време­на, когда песенная округлость, упро­щенность стихотворного ритма не будут обязательными условиями для успеха в вокальном жанре эстрады. Содружество искусств — словесного и музыкально­го, — бывшее в пору античности непре­менным условием существования как литературы, так и музыки, восстановит­ся на современной основе.

В этом процессе, если ему суждено произойти, несомненно сыграют свою роль сочинения Микаэла Таривердиева, получат развитие его неустанные поиски в слиянии образов — словесного и музы­кального.
 

Ан. ВАРТАНОВ, кандидат искусствоведения

Журнал Советский цирк. Июнь 1966 г.

оставить комментарий