Песня всегда с человеком

Песня прозвучала с эстрады. Она вырвалась в эфир через голубые экраны телевизоров и динамики радиоприемников. Завертелась на диске пластинки, свернулась в тугое кольцо магнитофонной ленты. Началась дорога песни по жизни: то ли короткая, то ли длиною не в один год.

Многим людям, даже связанным с искусством, наш процесс работы над песней, работы композиторской, представляется упрощенным — в конце концов песня это не опера, не симфония, не концерт для фортепьяно с оркестром. Мол, эти «солидные» музыкальные формы требуют кропотливой многомесячной работы, а песня создается в порыве мимолетного вдохновения. Есть текст, пришла на ум мелодия, поси­дел у рояля — и, пожалуйста, готовый клавир! Читатели журнала «Советская эстрада и цирк», наверное, недоверчиво улыбнутся: нам-то композитор Аркадий Островский может этого не объяснять, мы-то знаем, как много труда требует любое хорошее произведение. Но, право же, сколько раз бывало: звонит певица или певец, говорит, что через несколь­ко дней уезжает в большую гастрольную поездку, просит новую песню. А когда честно признаешься, что ничего нового пока нет, обижается: «Аркадий Ильич! Напишите, ну что вам стоит...»

Стоит многого! Просто потому, что я, как и каждый из моих товарищей по профессии, не могу и не имею права от­носиться с холодной душой к своему делу, я не могу печь песни по графику, как блины. Наш труд, который «вливается в труд моей республики», предполагает и длительные раз­думья, и бескомпромиссную взыскательность, и законное желание успеха.

Песня достается композитору куда труднее, чем думают многие. Она должна быть не только отточена по форме, но и нести абсолютно ясную мысль. На мой взгляд, плохо, когда хочешь сказать в песне слишком много — и о том, и об этом: в таком случае неминуемо появляются рыхлость, расплыв­чатость образа.

Все мы, естественно, предполагаем, что для песни необ­ходимы хорошая музыкальная и литературная основы, но забываем порой, что они, то есть музыка и стихи, должны абсолютно подходить друг другу. Как в медицине существу­ют разные группы крови, так текст и музыка могут быть несовместимы. Стихи рассказывают, например, о спорте, о молодом задоре, даже ритм их маршеобразен, а в мелодии — совсем иные эмоции, она звучит лирически, задушевно. Мой воображаемый оппонент возразит: «Это же элементарно, так в практической работе не бывает». Но вот пример. Недавно ко мне и одному из моих коллег попали на стол стихи В. Семернина «Аист». На трогательные, проникновенные строки о том, как, по преданию, аист приносит людям детей, счастье, мы оба написали музыку. Только мой коллега создал весе­лую танцевальную пьесу, а я написал простую лирическую мелодию. Рассудили слушатели — и я оказался прав. Подчеркиваю: музыка моего товарища была очень хорошей, но к этим стихам не подходила.

Часто мне приходится слышать стандартный вопрос: «Что раньше создается — текст или мелодия?» Готовых рецептов здесь нет. Лично я, признаться, не очень люблю, когда мне приносят уже готовое стихотворение и предлагают написать музыку. Предпочитаю работать вместе с поэтом. Однако не­которые произведения, как, например, «Песня остается с че­ловеком» на слова С. Острового или «Мальчишки, мальчиш­ки...» (стихи И. Шаферана), написаны мной вслед за поэтом. В то же время цикл «А у нас во дворе» создавался мной и Львом Ошаниным одновременно. Мы много спорили, и под­час музыка заставляла что-то менять в тексте, и наоборот. Что поделать, бывает, и композитору приходится вторгаться в поэзию. Константин Ваншенкин до сих пор, наверное, на меня в обиде за то, что я вставил в его стихи «Как прово­жают пароходы» две строчки: «Вода, вода... Кругом вода...» И, действительно, может быть, стихотворение стало от этого менее цельным. Но в песне эти две строки показались мне необходимыми, так как они сосредоточивают внимание слу­шателя, заставляют его задуматься.

Очень важное условие массового успеха песни — совре­менность ее звучания. Даже если мы пишем о событиях дав­но минувших лет, рядом с датой действия должна отчетливо проступать дата появления песни. Например, о Великой Оте­чественной войне песни создаются ныне совсем по-новому, по-другому. Меня могут упрекнуть в забвении традиций. А я отвечу, что лучшие традиции советской песни полностью подтверждают этот тезис. «Песня о встречном» Д. Шостако­вича, «Марш веселых ребят» И. Дунаевского — мы можем точно, не заглядывая в справочники, сказать, когда они соз­даны. В то же время сравните «Мы — красная кавалерия» Д. Покрасса и «Тачанку» К. Листова, и вы сразу убедитесь, как дистанция времени определила творческий почерк ком­позиторов.

Еще одно непременное условие — обязательно должна чувствоваться национальная принадлежность песни. Совет­ский композитор должен отличаться, например, от англий­ского по интонационному звучанию своих произведений. Я не люблю и не могу принять стеклянных салонных мело­дий без национального лица. Именно потому и стали класси­кой нашего жанра многие песни В. Захарова, И. Дунаевско­го, В. Соловьева-Седого, М. Блантера, А. Новикова, С. Тули­кова и многих других композиторов, что у них есть свое национально своеобразное лицо. Послушаешь их, и уверенно скажешь: «Да, это написал советский композитор!»

Почему я подчеркиваю мысль об идейной ответственности композитора перед слушателями? Дело в том, что и пошлая песенка может быть выписана мастерски, ладно звучать, иметь запоминающуюся мелодию. Только вреда от нее куда больше, чем от бездарной поделки.

Мы справедливо гордимся золотым фондом советских патриотических и гражданских песен, оказавшим большое влияние на развитие песенного искусства не только у нас, но и за рубежом. Раньше нас справедливо упрекали за то, что мы мало создаем бытовых танцевальных мелодий, легкой инструментальной музыки. Теперь произошел своеобразный «перебор» — подчас мы слишком увлекаемся модными тан­цевальными мелодиями, которые, конечно, нужны, но не в таком безмерном количестве. Я не хочу сказать, что сейчас не создаются песни большого гражданственного звучания. Они есть, но хочется, чтобы их было больше.

И еще одно замечание. С некоторых пор с чьей-то легкой руки даже стали путать разные жанры и выдавать танце­вальные мелодии за песни. Между тем смешно, на мой взгляд, предъявлять к незатейливым танцевальным мело­диям те же требования, что и к песням высокого граждан­ского звучания. На молодежном вечере поют совсем другие песни, чем на демонстрации. Все хорошо к месту!

Вспомните, сколько досталось Ю. Саульскому за злопо­лучного «Черного кота». Однако же эта мастерски сделанная танцевальная мелодия вполне исправно выполняет свои функции — она шутливо, по-доброму рассказывает людям о нелепости стародавней приметы. Под музыку Сеульского приятно танцевать, она легко запоминается, и именно поэто­му (а не из-за мнимых «пошлых» качеств) песенка завоевала большую популярность.

В то же время сколько «жучков-халтурщиков» спекули­рует на любви людей к танцевальным мелодиям, протаски­вая на эстраду ремесленнические поделки, безвкусицу, пош­лятину, выдаваемую за «последний крик моды». Мы не име­ем права оставлять их зловредную деятельность без внима­ния. И не только потому, что их «творчество» пользуется порой незаслуженным успехом.

Двадцать третий съезд КПСС еще раз поставил перед деятелями литературы и искусства вопрос об эстетическом воспитании нашей молодежи. Музыка приходит в жизнь человека с детства, он слышит ее дома, в пионерском лагере, в поезде, на прогулке, в кино. Независимо от желания она проникает в душу каждого. Но ведь мелодии не приклеишь ярлык — «детям до шестнадцати лет слушать воспрещается». Поэтому все, что сопровождает человека с детства — произ­ведения изобразительного искусства, фильмы, музыка, — должно быть самого высокого качества. Тем более песня — самый   массовый музыкальный жанр!

Конечно, многое зависит здесь и от поэта. Текст песни должен быть не просто хорошим, а очень хорошим, чтобы его и без музыки можно было читать с радостью и волне­нием. Это должны быть настоящие, полноценные стихи. Между  тем на эстраду, на радио, на телевидение еще про­никает некая категория людей, создающих третьесортную литературную продукцию. Их ремесленничество наносит нам большой   идейный   и   эстетический   урон.

Теперь об исполнителях. Мне порой говорят: «Вам хоро­шо — ваши песни исполняют Клавдия Шульженко, Муслим Магомаев, Эдуард Хиль, Майя Кристалинская, Иосиф Коб­зон, Ирина Бржевская, Тамара Миансарова. Разве могут эти исполнители   не   создать  песне  успех!..»

Что ответить на это? Конечно, мне очень приятно, что та­кие признанные мастера берут мои песни для своих выступ­лений. Всегда хочется, чтобы именно они создали тот свое­образный эталон исполнения, по которому песня войдет в жизнь, ибо эти артисты тонко улавливают замысел автора. Однако значит ли это, что любую песню, исполненную Хилем или Кобзоном, Шульженко или Миансаровой, сразу запоют все? Нет, На основании моей долголетней работы в эстрадном оркестре, руководимом Леонидом Осиповичем Утесовым, я убедился, что в программе концертов надолго удерживались только по-настоящему хорошие песни. Много лет поет Утесов произведения В. Соловьева-Седого, Б. Мокроусова, М. Фрад­кина, Н. Богословского, М. Табачникова, Е. Жарковского и других композиторов, а мало удачные песни, может быть, тех же самых авторов исполнитель сам снимал с программы через две-три недели. Более того, разве не засверкал новыми гранями талант Клавдии Шульженко, когда она включила в программу песню Эдуарда Колмановского и Евгения Евту­шенко «Вальс о вальсе»!

Таким образом, содружество поэта, композитора, исполни­теля — это всегда тесный творческий союз, требующий от каждого из них высокого профессионального мастерства.

И еще одна проблема: кого предпочесть — исполнителя с незаурядными вокальными данными или артиста, пусть и не обладающего большим голосом, но умеющего хорошо до­нести песню до слушателя. Конечно, в идеале нужны и го­лос, и актерские данные. И надо отметить, что у нас такому идеалу соответствует все больше и больше мастеров эстрады. Как-то я был в Центральном Доме работников искусств на творческом вечере Эдуарда Хиля. В первом отделении он пел классические романсы, во втором — песни. Разносторонность таланта обернулась глубиной, оригинальностью и свежестью исполнения.

Сейчас вошло в обычай, что почти каждый солист высту­пает со своим эстрадным ансамблем, большинство которых состоит из высокопрофессиональных музыкантов. Но иногда даже у самых квалифицированных инструменталистов про­является одна и та же неверная тенденция: они считают, что авторское изложение недостаточно модно. Тогда допускается оркестровка, порой прямо противоречащая содержанию про­изведения. Недавно я слышал, как «Молодежная» И. Дунаев­ского исполнялась в ритме твиста, что отнюдь не улучшило мелодию. Если же к такому методу «подгонки» песни под один из модных танцевальных ритмов прибегают менее про­фессионально подготовленные ансамбли, впечатление остает­ся, мягко говоря, удручающее.

Мы гордимся, что наши песни поют. И мы хотим, чтобы пели только хорошие песни. Наша советская действитель­ность настолько многообразна, что представляет для творче­ства поистине необозримый простор. И сегодня каждый из нас — композиторов, поэтов, исполнителей — должен чувствовать свою все возрастающую ответственность за то, что­бы наши слушатели знали и любили песню, чтобы в огром­ном песенном потоке они умели отличить хорошее произ­ведение от плохого.
 

А. ОСТРОВСКИЙ, композитор, заслуженный деятель искусств РСФСР

Журнал Советский цирк. Август 1966 г.

оставить комментарий