|
|
По следам феномена
.jpg) В. С. ЗУБРИЦКИЙ
Это было пятьдесят лет тому назад.
1 ноября 1912 года на залитый светом манеж Петербургского цирка Чинизелли вышел мальчик в матросском костюмчике. Слегка вьющиеся пряди каштановых волос падали на широкий отложной синий воротник, окаймленный полосками белой тесьмы. Из-под прикрывающей лоб подстриженной челки смышленые ребячьи глаза доверчиво смотрели на публику. Вышедший за мальчиком атлетически сложенный мужчина Степан Александрович Зубрицкий, отец Володи, обратился к зрителям с просьбой выделить экспертов. Затем он предложил публике называть числа, которые Володя должен перемножить.
— Тысяча девятнадцать, — негромко произнесла одна из дам, сидевшая в обитой малиновым бархатом барьерной ложе.
— Девятьсот одиннадцать, — послышалось откуда-то сверху.
Володя записал мелом оба числа, одно под другим, и отвернулся от доски. Не прошло и минуты, как звонкий голос мальчика объявил:
— Готово! Получается девятьсот двадцать восемь тысяч триста девять.
Посыпались новые числа. По мере того как ребенок с необычайной легкостью преодолевал трудности подсчета, аплодисменты становились все более продолжительными. Петербургская знать, занимавшая ложи и партер великолепного цирка, увлеченно хлопала юному таланту.
А Володя уже перешел к истории. Отвечая на вопросы публики, он приводил хронологические даты, годы царствования, даты известных битв, важных исторических событий. «Браво, Володя!» — кричали с галереи.
После представления артистическая уборная Зубрицких была осаждена репортерами. Газетные ищейки вынюхивали сенсацию. Они хотели разоблачить хитрый трюк, с помощью которого отец и сын ввели в заблуждение публику. Ведь трудно поверить, чтобы такой малыш, едва год назад научившийся читать, мог самостоятельно производить сложные умственные операции над большими числами.
Но никакого фокуса не было!
—Господин Зубрицкий, — послышался сочный бас, перекрывший многоголосый шум газетчиков, — прошу вашего сына и вас в ближайшие дни посетить редакцию «Синего журнала», представителем которой я являюсь.
Помещенная в «Петербургской газете» рецензия на выступление юного гастролера начиналась следующими словами: «Вчерашний дебютант цирка Чинизелли, семилетний Володя Зубрицкий, может удивить даже седобородых академиков-математиков. Володя оказался феноменом...»
Через несколько дней Володя демонстрировал свои способности в редакции «Синего журнала». Высокий человек в золотом пенсне сунул мальчику плитку шоколада и, хитро улыбаясь, спросил:
— Что ты любишь больше всего, Володя? Наверное, сладости?
— Нет, — покачал головой мальчик.
— А что же? Вот тебе карандаш и бумага. Напиши свой ответ.
И Володя, немного подумав, взял карандаш. Медленно, нетвердым детским почерком он вывел несколько слов.
—Прекрасно! Господа, смотрите, что он написал: «Я люблю учиться и бегать». Замечательно! Мы дадим этот автограф нашего вундеркинда на странице журнала.
И невдомек было сотрудникам редакции, присутствовавшим на встрече, что несколько слов, написанных мальчиком, не были просто прихотью ребячьей фантазии. Это был крик изломанной детской души, заветная мечта ребенка, вполне естественная для его возраста. И мечта неосуществимая. Жизнь лишила даровитого Володю всех детских радостей. Ему не пришлось сидеть за партой, иметь друзей-сверстников, участвовать в веселых играх.
С того момента, как случайно обнаружились свойства замечательной памяти Володи, его способности к счету, судьба мальчика была решена бесповоротно. Одаренность ребенка была не более чем капитал, который может и должен приносить доход. Да разве и могло быть иначе в мире наживы, в царстве звонкого чистогана. Суровый и строгий отец не церемонился с ребенком. Он заставлял его выступать по нескольку раз в день: в кинотеатрах, в гимназиях, в институтах благородных девиц, на званых вечерах городской аристократии, развлекавшейся способностями «вундеркинда».
За несколько лет Володя исколесил чуть не все города европейской части России. Отец обзавелся уже собственным импресарио, а в Киеве на деньги, заработанные Володей, строился капитальный каменный дом.
Известный невропатолог и психиатр профессор Г. И. Россолимо в течение двух недель исследовал Володю и дал заключение о наличии у мальчика исключительно развитое «специфической зрительной и слуховой памяти, встречаемой весьма редко». Профессор показал ребенка своим студентам, а его отцу при прощании сказал:
— Я рекомендовал бы вам прекратить выступления Володи. Это может искалечить его психику. Мальчик должен учиться. Я слышал, что граф Сергей Юльевич Витте предложил вам устроить Володю в реальное училище на полный пансион. Напрасно вы пренебрегаете этим предложением.
Но Зубрицкий отец только сдержанно усмехнулся в ответ. Он уже прикидывал в уме, какой эффект даст помещение в афишах отзыва профессора.
А Володя плохо спал ночами. Едва он засыпал, как в отуманенном сном мозгу возникал стремительный хоровод цифр. Ему слышался злой шепот отца: «Считай скорее! Размазня!» Володе казалось, что он чувствовал прикосновение твердых холодных пальцев к уху. И мальчик судорожно отрывал голову от подушки и садился в постели, испуганно вглядывался в ночную темноту. Он не понимал, что с ним происходит. «Мама, где ты? — шептал ребенок. — Я не хочу умножать!»
Трижды вместе с братом Жоржем, который был на два года старше его, он пытался бежать от отца. Но каждый побег оканчивался неудачей. Отец, уходя, стал запирать мальчика на ключ...
Началась первая мировая война. Отец был мобилизован. Имя Володи Зубрицкого вскоре исчезло с афиш.
Прошли годы, трудные годы революции и гражданской войны, годы первых пятилеток. Только изредка в некоторых журнальных статьях встречалось упоминание о былом шумном успехе малолетнего математика Володи Зубрицкого. Говорилось о том, что он более не возвращался в цирк и служил во флоте...
Два года назад я задумал разыскать Владимира Зубрицкого. Удалось установить, что он живет в Киеве, и я списался с Владимиром Степановичем. Вскоре нам удалось познакомиться лично.
Невысокий человек в форменной фуражке и черной морской шинели, подтянутый, с почти юношески стройной фигурой. Коротко подстриженные усики. Ему еще нет шестидесяти лет. Трудно представить, что уже полвека назад его фамилия была известна в России.
—Ведь я начал свою трудовую жизнь с пяти лет, — поясняет Владимир Степанович. — Еще до обнаружения моих способностей к счету я вместе с отцом и Жоржем выступал в акробатическом номере. Я делал подряд
десять задних сальто с завязанными глазами, приходя каждый раз на подстеленный носовой платок. Это было очень трудно. В то время отец готовил к выступлению известную труппу акробатов Сосиных.
В неторопливой дружеской беседе мы словно перелистываем страницы далекого прошлого и времени, сравнительно более близкого.
...Весна 1918 года. Город Ейск. Володя вместе с братом записывается в батальон охраны революционного порядка. Володю не хотят принимать, мал еще. Но он набавляет два года к своему возрасту и тут, же проделывает несколько трудных упражнений с двухпудовой гирей. И ему поверили.
В следующем году он уже служит разведчиком на бронепоезде, курсирующем где-то между Ростовом и Батайском. Однажды в бою близ разъезда Койсуг выходит из строя проволочная связь. Артразведчик, взобравшись на семафор, засекает огневые точки белых и сообщает Володе данные для корректировки стрельбы. Тренированная память запечатлевает цифры так, как будто они написаны мелом на черной доске. Володя бежит к бронепоезду и безошибочно воспроизводит услышанные цифры.
В июле 1918 года он получает осколочное ранение головы и сильную контузию. Выздоровев, Зубрицкий продолжал воевать с белыми.
До 1921 года Владимир Степанович служил во флоте. Затем вернулся в Киев. За что взяться? Он отгоняет внезапно мелькнувшую мысль о возвращении в цирк. Слишком много тяжелых воспоминании, обиды за изломанное детство рождает эта мысль. Нет, это невозможно! Но он молод, полон сил, крепок, не забыл акробатику и работу за штангой, прекрасно плавает...
И Владимир Степанович поступает матросом-спасателем на станцию Общества спасения на водах. Через два года он уже старшина станции, позже становится председателем Киевского окружного общества ОСНАВ.
—Вы спрашиваете, почему я избрал именно эту специальность? — задумчиво говорит Владимир Степанович. — На это трудно ответить. Первый раз я спас тонущего еще в 1917 году на реке Кубани. Это был Артем
Дарацуев, ныне живущий в Москве. Вы понимаете, какая это огромная радость — возвратить жизнь человеку.
И после небольшой паузы добавляет:
—А я всегда любил и люблю людей...
В тяжелые годы Великой Отечественной войны коммунист Владимир Степанович Зубрицкий снова на фронте. Военная судьба забрасывает его в отряд волжских тральщиков. Фашистские головорезы рвутся к Волгограду. Самолеты противника ночами на парашютах спускают донные мины, чтобы преградить дорогу нашему флоту. Исключительно опасна борьба с невидимым врагом, затаившимся под толщей речной воды. Возле Каменного яра впервые удалось поднять фашистскую «новинку» — грозную магнитно-акустическую мину. Она не поддается обычным приемам траления. Мина может пропустить над собой девять кораблей и взорваться под десятым. Необходимо было найти способы ее обезвреживания. Из Москвы на Волгу прибывает крупный профессор физик.
— Новые мины противника, — говорит профессор политруку Зубрицкому, —располагают двумя важными приборами: прибором срочности и прибором кратности.
Вот данные об этих приборах. Но почему вы ничего не записываете, товарищ Зубрицкий?
— Я все запомнил, — смущенно отвечает политрук. И, заметив недоумение профессора, быстро достает блокнот из командирского планшета.
В феврале 1943 года — новое ранение. После излечения Владимира Степановича направляют в учебный Отряд подводного плавания на должность парторга. Лишь после ряда рапортов он добивается в сентябре 1944 года отправки в действующий флот, в одно из подразделений Днепровской военной флотилии, в дивизион бронекатеров. Он является участником беспримерного перехода флотилии с Днепра на Одер, одним из тех, кто обеспечивал прорыв вражеской обороны на Границе Германии и наступление на Берлин.
В 1954 году В. Зубрицкий уходит в отставку в звании капитана 3-го ранга. Ненадолго возвращается он к спасательной работе, которую превосходно знает и любит по-прежнему. Но дают себя знать старые ранения и контузия. Временами становится трудно ходить. Пришлось уйти на инвалидность. Но вот болезнь дала Небольшую передышку. И Владимир Степанович едет в Москву, чтобы решить вопросы, касающиеся организации спасательного дела. Не поддаваться болезни, биться с нею до последнего, не размагничиваться! В этом он видит теперь свой партийный долг.
—Недавно я смотрел один фильм, — говорит Владимир Степанович, — там есть хорошая песня о тревожной молодости.
Пока я ходить умею,
Пока я глядеть умею,
Пока я дышать умею,
Я буду идти вперед?
— Да, хорошая песня, — присоединяюсь я. — Эта песня о вашем поколении, прожившем тревожную молодость. О вас эта песня, Владимир Степанович!
Л. ЭЙДЕЛЬС
Володя ЗУБРИЦКИЙ. 1912 ГОД
.jpg)
Журнал ”Советский цирк” май 1962г
|
|
|
Подписаться на
рассылку сайта: |
|
|
|
|
RSS 
