Похищение Гиппогрифа

Цирк то смеялся над задорными шутками клоунов, то замирал, восторженно следя за лошадьми прославленного дрессировщика Вильямса Труцци.

Их выход специально оставлен «под за­навес». Под яркими лучами юпитеров бле­стят расчесанные квадратиками бока, на гордых головах красуются султанчики из перьев. Особенно хорош Гиппогриф, что в переводе на русский язык означает «Кры­латый конь». Он действительно словно па­рит над манежем, грациозно перебирая тонкими ногами. Послушный малейшему, едва заметному жесту дрессировщика, конь ведет за собой остальных четвероно­гих «артистов».

Вот цепочка лошадей, до этого плавно огибающая манеж, ломается, и кони пере­страиваются парами, потом четверками. Хлопбк шамберьера — и животные повора­чивают к середине арены. Еще миг — и они взмывают свечками, ловко балансируя на задних ногах. Затем лошади вальсируют, красиво вышагивают, поднимая ноги в такт музыке. Сколько грации и даже элегантно­сти в каждом движении! Наконец лошади склоняются в низком поклоне, и публика долго хлопает им.

Спектакль окончен. Опустели скамьи для зрителей, погасли прожекторы. Постепенно разошлись артисты, успокоились возбуж­денные выступлением животные. Цирк за­ти

х. Сторож еще раз обошел помещение, осмотрел запоры. Все в порядке. Теперь можно и перекурить. Пойти, что ли, к сосе­ду, сторожу рынка, у него табак крепче.

...Нет хуже времени для дежурства в Московском уголовном розыске, чем томи­тельные предутренние часы. От выкурен­ных за ночь папирос, от постоянных теле­фонных звонков голова словно мякиной на­бита. Не помогают ни крепкий чай, ни энер­гичное хождение по комнате. В то утро у руководителя одного из от­делов Клоповского телефон не умолкал ни на минуту. И вот он затрещал снова. Звонил заведующий хозяйством цирка Фома Тимофеевич Лукин.

— Нет, вы только поймите, что случи­лось, — кричал он прерывающимся от вол­нения голосом. — Из цирка этой ночью увели четырех коней, в том числе труццевского Гиппогрифа, лучшую цирковую ло­шадь. Вы знаете сколько она стоит? Десятки тысяч золотом. А какой труд затрачен, пока вырастили и выучили такое чудо... Без Гип­погрифа невозможен спектакль. У нас уже распродано на сегодня полторы тысячи би­летов. Люди вечером придут в цирк, а мы что же... Отправлять их обратно?

В ушах Клоповского еще звучал взвол­нованный голос Лукина, когда позвонили из Управления цирков. Разговор был о том же — о пропаже Гиппогрифа. Потом звони­ли из секретариата прославленного воена­чальника, большого любителя цирка, и вежливо справлялись, неужели муровцы не смогут до вечера отыскать знаменитую ло­шадь и придется отменять представление. После того как Клоповский ответил бог зна­ет какому по счету приверженцу циркового искусства — кто бы мог подумать, что их так много, — он посадил к телефону одно­го из сво

их подчиненных:

— Отдувайся-ка тут за меня, а то совсем одолели, работать не дают.

Сегодня, когда лошадь в Москве в ди­ковинку, и то нелегко было бы найти про­пажу. Тем более трудно было это сделать тогда, в 1926 году. Одних только легковых извозчиков в ту пору была не одна тысяча. А ломовых сколько, а держателей частных конюшен!..   Сыщи-ка среди этакой массы лошадей украденную четверку. Да еще сы­щи буквально за несколько часов, оставших­ся до начала представления. Преступники могли перепродать лошадей барышникам или вывести за пределы города, пустить на мясо или спрятать до поры до времени в каком-нибудь укромном месте. Следы во­ров потерялись сразу же во дворе цирка, который примыкал к рыночной площади, истоптанной тысячами ног и копыт.

Чтобы обнаружить пропажу, надо было проделать большую работу: перекрыть все дороги, ведущие из города, оповестить до­рожных рабочих и дежурных на железно­дорожных переездах, привлечь к розыску работников отделений в Кунцеве, Лосино­островской, Мытищах, Перове, Ухтомской и в других подмосковных районах, надо было, наконец, проверить всех мясников, торгую­щих кониной, — а их только в Охотном ря­ду десятки, — проверить всех легковых и ломовых извозчиков.

На розыск цирковых лошадей послали и молодого работника угрозыска Илью Александрова. Молодость не мешала ему быть одним из лучших оперативных работ­ников. Коренастый, среднего роста, он был, как говорится, ладно скроен и крепко сшит.

Г. Ф. ТЫЛЬНЕР, И. А. ЛЯНДРЕС

Если говорить откровенно, новое поручение Александров принял не очень охотно: сво­их дел по горло. Но делать нечего, помочь товарищам надо. Ленивое осеннее солнце поднялось уже довольно высоко, а Илья не сделал еще и половины дел. Правда, он успел побывать на Конном рынке, на Каланчевке, у Бело­русско-Балтийского вокзала, потолкался на Триумфальной площади, встретился с нуж­ными людьми, послушал, о чем говорят около цветочного магазина на углу Рваного переулка — здесь почему-то всегда толпи­лось много уголовного люда. И вот теперь, несмотря на усталость, он бодро вышагивал по Цветному бульвару.

Там, где аллея делает едва заметный по­ворот, Александров обогнал высокого муж­чину в темном костюме и суконном карту­зе. Под пиджаком — косоворотка, подпоя­санная шнуром из разноцветных, когда-то ярких ниток. Брюки заправлены в сапоги. Это был известный в Москве легковой из­возчик, или, как говорили тогда, «лихач».

— Дядя  Леша, здорово! Знакомых не узнаешь!
— А, Илья, здравствуй.
— Не слышал, дядя Леша, что в цирке этой ночью случилось?
— Нет. А что?
— Да лошадей кто-то украл. Очень уж дорогие. Сегодня им выступать надо, а их уже, может быть, обдирают где-нибудь. Ес­ли что узнаешь, не мешкай, сразу же сообщи. Где меня искать, знаешь...

И они расстались. А часа через два при­бежала к дежурному МУРа запыхавшаяся девушка.

— Мне нужен Александров. Очень ну­жен!

Спустившись, Илья увидел незнакомую девушку. Она смущенно теребила платок.

— Я — Лиза, дочь дяди Леши, — сказа­ла она, смущаясь. — Меня отец послал. Он ждет вас около Сандуновских бань. Велел поторопиться...

Илья Александров, Алексей Костров и еще три работника МУРа сразу же поспе­шили к месту свидания. На углу Рахманов-ского переулка они увидели дядю Лешу. Тот, не переставая возиться с хомутом, про­шептал проходившему мимо Александрову:

— Спеши на Рождественский бульвар, семь. Там у мясника Соляка вроде бы твои лошади. Не опоздай...

...Почти вбежав под глубокую арку ворот дома номер семь, оперативные работники чуть не сбили старушку, согнувшуюся под мешком, на котором алели пятна крови.

— Бабуся, где тут Соляк живет?
— Тоже за мясом торопитесь? — заме­тила старушка. — Нынче его у Соляка много. И не шибко дорого продает.  Вон там за угол повернете, увидите...
— Соляк — немолодой уже, низкорослый мужичок в тюбетейке и длинном, похожем на халат пальто, надетом прямо на нижнее белье, сначала отказывался:
— Что вы, граждане, никаких лошадей видеть не видывал, — суетился он, стара­тельно пряча чуть раскосые черные глаза за редкими ресницами. Однако отпирался он не долго: лошадей в сарае не скроешь. Вот они, красавицы. Особенно хороша та, что стоит в углу, нервно пританцовывая.
— А четвертая где? — спросил Илья.
— Э, начальник, совсем немного опоз­дал, — ответил Соляк и показал на шкуру, что висела на жердине.

— Бегом к телефону, — приказал Илья одному из своих помощников, — звони Клоповскому. Да заодно и в цирк сообщи, пусть приезжают за своим сокровищем. А вас, гражданин Соляк, прошу в дом, про­токол составим...

Алексей Костров уже заканчивал про­токол, когда дверь рывком распахнулась и в комнату влетел запыхавшийся человек.

— Где Гиппогриф? — еще с порога за­кричал он. — Жив?
— Вы кто? — спросил Илья.
— Я Лукин, завхоз цирка! Мне сообщи­ли, что лошади найдены. Давайте их сюда!
— Петраков, — позвал Илья оператив­ного работника, — пройди с товарищем.

Лукиным и понятыми, предъявите ему ло­шадей для опознания, а мы пока закончим оформление. Обыск закончился довольно быстро. Но­вого он ничего не дал. Только в задней тем­ной комнатушке муровцами был обнару­жен человек, лежавший на кровати и тихо стонавший. Когда с него скинули потрепан­ное одеяло, оказалось, что это известный муровцам карманник по кличке «Обезьяна».

— А ты как сюда попал?

И тот рассказал. Вчера вечером он «ра­ботал» у подъезда цирка. Уже совсем стемнело, когда подошли двое: один высо­кий, ходит как-то бочком, другой малень­кий, быстрый. «Хочешь, говорят, зарабо­тать?»

Дело предстояло немудреное. Надо бы­ло залезть ночью через маленькое оконце в цирковую конюшню — до него даже тот, длинный, не доставал — и открыть внутрен­ние запоры на дверях. «Обезьяна» взобрал­ся на плечи высокого и кое-как дотянулся до окошка. А когда лошадей вывели на ули­цу, конокрады попросили помочь им увести животных. Одна лошадь все гарцевала да пританцовывала. Он и помог. Все было хо­рошо, пока не дошли до этого двора. Три лошади прошли через ворота спокойно, а четвертая, та, что гарцевала, никак не хоте­ла идти в черный тоннель арки. «Обезьяна» сдуру вскарабкался на нее и стал дергать за уздцы. А лошадь как взовьется на дыбы! Короче говоря, повредил себе «Обезьяна» шейный позвонок.

Но это выяснилось уже потом, в больни­це. А пока Лукин и подоспевшие из цирка жокеи уводили лошадей, Гиппогриф все косил большими красивыми глазами да пританцовывал. Уходя, Лукин долго жал руки муровцам и уговаривал:

— Приходите, товарищи, на вечернее представление! Лучшие - места оставим. Сколько вам нужно — десять, пятнадцать, двадцать?
— Спасибо, Фома Тимофеевич, — отне­кивался Илья. — И рады бы, но времени нет. Лошадей-то мы нашли, теперь похити­телей искать надо...

Вскоре конокрады были задержаны. А в Московском уголовном розыске еще долго вспоминали о том, как выручали цир­ковую лошадь по имени Гиппогриф.
 

ГЕОРГИЙ ТЫЛЬНЕР, ИЛЬЯ ЛЯНДРЕС

Журнал Советский цирк. Апрель 1968 г.

оставить комментарий