Похищение Гиппогрифа
Цирк то смеялся над задорными шутками клоунов, то замирал, восторженно следя за лошадьми прославленного дрессировщика Вильямса Труцци.
Их выход специально оставлен «под занавес». Под яркими лучами юпитеров блестят расчесанные квадратиками бока, на гордых головах красуются султанчики из перьев. Особенно хорош Гиппогриф, что в переводе на русский язык означает «Крылатый конь». Он действительно словно парит над манежем, грациозно перебирая тонкими ногами. Послушный малейшему, едва заметному жесту дрессировщика, конь ведет за собой остальных четвероногих «артистов».
Вот цепочка лошадей, до этого плавно огибающая манеж, ломается, и кони перестраиваются парами, потом четверками. Хлопбк шамберьера — и животные поворачивают к середине арены. Еще миг — и они взмывают свечками, ловко балансируя на задних ногах. Затем лошади вальсируют, красиво вышагивают, поднимая ноги в такт музыке. Сколько грации и даже элегантности в каждом движении! Наконец лошади склоняются в низком поклоне, и публика долго хлопает им.
Спектакль окончен. Опустели скамьи для зрителей, погасли прожекторы. Постепенно разошлись артисты, успокоились возбужденные выступлением животные. Цирк зати
х. Сторож еще раз обошел помещение, осмотрел запоры. Все в порядке. Теперь можно и перекурить. Пойти, что ли, к соседу, сторожу рынка, у него табак крепче.
...Нет хуже времени для дежурства в Московском уголовном розыске, чем томительные предутренние часы. От выкуренных за ночь папирос, от постоянных телефонных звонков голова словно мякиной набита. Не помогают ни крепкий чай, ни энергичное хождение по комнате. В то утро у руководителя одного из отделов Клоповского телефон не умолкал ни на минуту. И вот он затрещал снова. Звонил заведующий хозяйством цирка Фома Тимофеевич Лукин.
— Нет, вы только поймите, что случилось, — кричал он прерывающимся от волнения голосом. — Из цирка этой ночью увели четырех коней, в том числе труццевского Гиппогрифа, лучшую цирковую лошадь. Вы знаете сколько она стоит? Десятки тысяч золотом. А какой труд затрачен, пока вырастили и выучили такое чудо... Без Гиппогрифа невозможен спектакль. У нас уже распродано на сегодня полторы тысячи билетов. Люди вечером придут в цирк, а мы что же... Отправлять их обратно?
В ушах Клоповского еще звучал взволнованный голос Лукина, когда позвонили из Управления цирков. Разговор был о том же — о пропаже Гиппогрифа. Потом звонили из секретариата прославленного военачальника, большого любителя цирка, и вежливо справлялись, неужели муровцы не смогут до вечера отыскать знаменитую лошадь и придется отменять представление. После того как Клоповский ответил бог знает какому по счету приверженцу циркового искусства — кто бы мог подумать, что их так много, — он посадил к телефону одного из сво
их подчиненных:
— Отдувайся-ка тут за меня, а то совсем одолели, работать не дают.
Сегодня, когда лошадь в Москве в диковинку, и то нелегко было бы найти пропажу. Тем более трудно было это сделать тогда, в 1926 году. Одних только легковых извозчиков в ту пору была не одна тысяча. А ломовых сколько, а держателей частных конюшен!.. Сыщи-ка среди этакой массы лошадей украденную четверку. Да еще сыщи буквально за несколько часов, оставшихся до начала представления. Преступники могли перепродать лошадей барышникам или вывести за пределы города, пустить на мясо или спрятать до поры до времени в каком-нибудь укромном месте. Следы воров потерялись сразу же во дворе цирка, который примыкал к рыночной площади, истоптанной тысячами ног и копыт.
Чтобы обнаружить пропажу, надо было проделать большую работу: перекрыть все дороги, ведущие из города, оповестить дорожных рабочих и дежурных на железнодорожных переездах, привлечь к розыску работников отделений в Кунцеве, Лосиноостровской, Мытищах, Перове, Ухтомской и в других подмосковных районах, надо было, наконец, проверить всех мясников, торгующих кониной, — а их только в Охотном ряду десятки, — проверить всех легковых и ломовых извозчиков.
На розыск цирковых лошадей послали и молодого работника угрозыска Илью Александрова. Молодость не мешала ему быть одним из лучших оперативных работников. Коренастый, среднего роста, он был, как говорится, ладно скроен и крепко сшит.

Г. Ф. ТЫЛЬНЕР, И. А. ЛЯНДРЕС
Если говорить откровенно, новое поручение Александров принял не очень охотно: своих дел по горло. Но делать нечего, помочь товарищам надо. Ленивое осеннее солнце поднялось уже довольно высоко, а Илья не сделал еще и половины дел. Правда, он успел побывать на Конном рынке, на Каланчевке, у Белорусско-Балтийского вокзала, потолкался на Триумфальной площади, встретился с нужными людьми, послушал, о чем говорят около цветочного магазина на углу Рваного переулка — здесь почему-то всегда толпилось много уголовного люда. И вот теперь, несмотря на усталость, он бодро вышагивал по Цветному бульвару.
Там, где аллея делает едва заметный поворот, Александров обогнал высокого мужчину в темном костюме и суконном картузе. Под пиджаком — косоворотка, подпоясанная шнуром из разноцветных, когда-то ярких ниток. Брюки заправлены в сапоги. Это был известный в Москве легковой извозчик, или, как говорили тогда, «лихач».
— Дядя Леша, здорово! Знакомых не узнаешь!
— А, Илья, здравствуй.
— Не слышал, дядя Леша, что в цирке этой ночью случилось?
— Нет. А что?
— Да лошадей кто-то украл. Очень уж дорогие. Сегодня им выступать надо, а их уже, может быть, обдирают где-нибудь. Если что узнаешь, не мешкай, сразу же сообщи. Где меня искать, знаешь...
И они расстались. А часа через два прибежала к дежурному МУРа запыхавшаяся девушка.
— Мне нужен Александров. Очень нужен!
Спустившись, Илья увидел незнакомую девушку. Она смущенно теребила платок.
— Я — Лиза, дочь дяди Леши, — сказала она, смущаясь. — Меня отец послал. Он ждет вас около Сандуновских бань. Велел поторопиться...
Илья Александров, Алексей Костров и еще три работника МУРа сразу же поспешили к месту свидания. На углу Рахманов-ского переулка они увидели дядю Лешу. Тот, не переставая возиться с хомутом, прошептал проходившему мимо Александрову:
— Спеши на Рождественский бульвар, семь. Там у мясника Соляка вроде бы твои лошади. Не опоздай...
...Почти вбежав под глубокую арку ворот дома номер семь, оперативные работники чуть не сбили старушку, согнувшуюся под мешком, на котором алели пятна крови.
— Бабуся, где тут Соляк живет?
— Тоже за мясом торопитесь? — заметила старушка. — Нынче его у Соляка много. И не шибко дорого продает. Вон там за угол повернете, увидите...
— Соляк — немолодой уже, низкорослый мужичок в тюбетейке и длинном, похожем на халат пальто, надетом прямо на нижнее белье, сначала отказывался:
— Что вы, граждане, никаких лошадей видеть не видывал, — суетился он, старательно пряча чуть раскосые черные глаза за редкими ресницами. Однако отпирался он не долго: лошадей в сарае не скроешь. Вот они, красавицы. Особенно хороша та, что стоит в углу, нервно пританцовывая.
— А четвертая где? — спросил Илья.
— Э, начальник, совсем немного опоздал, — ответил Соляк и показал на шкуру, что висела на жердине.
— Бегом к телефону, — приказал Илья одному из своих помощников, — звони Клоповскому. Да заодно и в цирк сообщи, пусть приезжают за своим сокровищем. А вас, гражданин Соляк, прошу в дом, протокол составим...
Алексей Костров уже заканчивал протокол, когда дверь рывком распахнулась и в комнату влетел запыхавшийся человек.
— Где Гиппогриф? — еще с порога закричал он. — Жив?
— Вы кто? — спросил Илья.
— Я Лукин, завхоз цирка! Мне сообщили, что лошади найдены. Давайте их сюда!
— Петраков, — позвал Илья оперативного работника, — пройди с товарищем.
Лукиным и понятыми, предъявите ему лошадей для опознания, а мы пока закончим оформление. Обыск закончился довольно быстро. Нового он ничего не дал. Только в задней темной комнатушке муровцами был обнаружен человек, лежавший на кровати и тихо стонавший. Когда с него скинули потрепанное одеяло, оказалось, что это известный муровцам карманник по кличке «Обезьяна».
— А ты как сюда попал?
И тот рассказал. Вчера вечером он «работал» у подъезда цирка. Уже совсем стемнело, когда подошли двое: один высокий, ходит как-то бочком, другой маленький, быстрый. «Хочешь, говорят, заработать?»
Дело предстояло немудреное. Надо было залезть ночью через маленькое оконце в цирковую конюшню — до него даже тот, длинный, не доставал — и открыть внутренние запоры на дверях. «Обезьяна» взобрался на плечи высокого и кое-как дотянулся до окошка. А когда лошадей вывели на улицу, конокрады попросили помочь им увести животных. Одна лошадь все гарцевала да пританцовывала. Он и помог. Все было хорошо, пока не дошли до этого двора. Три лошади прошли через ворота спокойно, а четвертая, та, что гарцевала, никак не хотела идти в черный тоннель арки. «Обезьяна» сдуру вскарабкался на нее и стал дергать за уздцы. А лошадь как взовьется на дыбы! Короче говоря, повредил себе «Обезьяна» шейный позвонок.
Но это выяснилось уже потом, в больнице. А пока Лукин и подоспевшие из цирка жокеи уводили лошадей, Гиппогриф все косил большими красивыми глазами да пританцовывал. Уходя, Лукин долго жал руки муровцам и уговаривал:
— Приходите, товарищи, на вечернее представление! Лучшие - места оставим. Сколько вам нужно — десять, пятнадцать, двадцать?
— Спасибо, Фома Тимофеевич, — отнекивался Илья. — И рады бы, но времени нет. Лошадей-то мы нашли, теперь похитителей искать надо...
Вскоре конокрады были задержаны. А в Московском уголовном розыске еще долго вспоминали о том, как выручали цирковую лошадь по имени Гиппогриф.
ГЕОРГИЙ ТЫЛЬНЕР, ИЛЬЯ ЛЯНДРЕС
Журнал Советский цирк. Апрель 1968 г.
оставить комментарий