Право на собственное имя

Не так давно пришлось мне быть на юбилее — пятидесятилетии одного поэта. Торжество было не слишком шумное, как и имя поэта.

Но все же прожил человек пятьдесят лет, тридцать из них, как говорится, отдал литературе, и общест­венность вполне справедливо сочла своим долгом отметить это явление. Издательство выпустило как бы итоговый сбор­ник стихов, газеты поместили статьи, в зале собрались кол­леги, друзья, любители поэзии и любители юбилеев, в фойе устроили выставку разнообразных публикаций виновника торжества. И на скромном этом юбилее я вдруг сделал не­ожиданное для себя открытие: подобного рода мероприятия иногда приятны, иногда чуть тягостны, но всегда необходи­мы. Пусть речи, пусть подарки — не в них суть. Главное в другом: хочет человек или не хочет, но в этот день он дер­жит ответ за все, что сделал, за все, что сделать не смог, и за все, что мог — да вот не сделал. Нужная штука юбилей! А с чего, собственно, затеял я этот странный разговор именно на страницах журнала «Советская эстрада и цирк»?

Объясню.

Дело в том, что, если судить по юбилеям (эстрадным авто­рам их, как правило, не устраивают), создатели конферанса, реприз и интермедий никогда не доживают до пятидесяти лет. Не это ли грустное соображение отвращает от эстрады молодых способных литераторов?

Правда, список эстрадных авторов, который привел Вл. Масс в своей взволнованной и умной статье «Слово в за­щиту эстрадного драматурга», включает имена и тех, кому за пятьдесят и, кажется, даже за шестьдесят. Имена эти, кстати, известны и уважаемы. Но разве только благодаря эстраде? Дыховичный и Слободской — поэты и драматурги, этим и известны. Б. Ласкин, Л. Ленч — писатели, репутации их явно литературного происхождения. Н. Эрдман — но ведь он на­писал еще знаменитый «Мандат»!

А вот попробуйте назвать имя литератора, который писал бы только для эстрады и именно этим был бы известен и именно за это любим! Вообще, сегодня эстрадный автор, как правило, обладает одной обидной и крайне неудобной особенностью — он безы­мянен. Не Иванов, не Петров и не Сидоров. Никто. Аноним. В лучшем случае, если конферансье окажется интеллектуа­лом и эрудитом, он где-нибудь посреди концерта, пока со скрежетом уволакивают за сцену рояль, торопливо перечис­лит два десятка фамилий. Причем хорошо, если просто пере­числит, а не вставит в стихи собственного производства, как делает это Борис Брунов — очень милый конферансье, кото­рый как поэт... ну, скажем, еще не раскрыл себя полностью.

Да и что за радость эстрадным авторам от этого упомина­ния скопом? В концерте были хорошие номера, были просто халтурные. Допустим, зритель даже ухватил на лету две-три фамилии — как ему догадаться, кто тут халтурщик, а кто по­рядочный человек?

— Если бы ты был таким  остроумным, как этот конфе­рансье, я бы для тебя ничего не пожалела.

Если бы речь шла только о том, что эстрадному автору крупно не додали славы — это еще можно было бы пережить. Но анонимность не только обидна — она, как мне кажется, еще и крайне вредна для эстрады.

Вл. Масс приводит предельно типичную историю: «...в жур­нале или газете появляется фельетон о низком качестве эст­радного репертуара. В фельетоне приводится с десяток самых неудачных реприз и малограмотных строчек из репертуара самых плохих эстрадных куплетистов... Читатели ужасают­ся... А немногочисленные, честно и талантливо работающие над эстрадным репертуаром литераторы чувствуют себя оп­леванными».

История абсолютно правдива. Но, вдумайтесь, насколько она нелепа! И разве возможно нечто подобное в литературе или живописи? Ведь ругают-то в фельетоне настоящих, под­линных, бесспорных халтурщиков. Так почему же чувствуют себя оплеванными честные и талантливые? Ведь когда вы­смеивают бездарного рифмоплета, разве хоть тень его пада­ет на Твардовского, Смелякова или Тихонова? Разве крити­ку, ругающего плохого художника, придет в голову странное соображение, что тем самым он может обидеть Сарьяна или Пластова?

Почему же на эстраде возможно такое? Почему халтур­щик и честный литератор связаны столь противоестественной круговой порукой? В искусстве существует древний, мудрый, справедливый принцип: каждому свое. Фамилия писателя — это как бы личное клеймо мастера. Он отвечает сам за себя. Прозаик, выпустивший новую книгу, ничего не выигрывает в глазах читателя от того, что прозу писал и Лев Толстой, но зато ни­чего не проигрывает от того, что прозу писал и Булгарин. Даже несправедливая критика не слишком страшит писате­ля: ведь в этом случае у него есть могучий защитник перед читателем — его собственная книга. Каждый, прочитав ее, легко поймет, кто прав.

Эстрадный автор, напротив, никакой ответственности пе­ред зрителем за свои произведения не несет — разве что чи­сто платоническую. Пишет плохо — никто не знает, что это именно он пишет плохо. Пишет хорошо — никто не знает, что это именно он пишет хорошо. Зато эстрадный автор несет ответственность за чужие про­изведения, точнее, за средний уровень слова на эстраде. Большинство пишет талантливо — значит, и он талант. Боль­шинство халтурит — значит, и он халтурщик.

Как известно, обезличка никогда не доводит до добра. В искусстве — тем более. Это, может быть, главная причина, по которой молодые литераторы, обладающие редким и своеобразным талантом эстрадности, на эстраду идут крайне неохотно. Правда, Вл. Масс пишет, что недавно в строй эстрадных драматургов влился довольно-таки мощный отряд молодых литераторов. Он называет Д. Арканова, Г. Горина, М. Розов­ского и других.

Не хочу быть мрачным пророком, но боюсь, что это всего ляшь сладкая иллюзия. Боюсь, что А. Арканов, Г. Горин и М. Розовский как влились в этот отряд, так из него и вы­льются. Они выступили с пьесами, печатают рассказы и фельетоны в журналах. Познав радость и тяжесть персональ­ной ответственности, вряд ли захотят они вновь надевать проклятую шапку-невидимку, вновь доказывать знакомым, что те, которые на эстраде халтурщики, — это не они... Кста­ти, если поэту или прозаику, как я уже говорил, несправед­ливая критика не так уж страшна, то для эстрадного автора неправедная хула прямо-таки убийственна: ведь ему в силу той же анонимности нечего представить на объективный суд зрителя... Ну, ладно. Без фамилии честному эстрадному автору пло­хо. Но, может, на эстраде по-другому просто нельзя? Без крыльев, например, тоже плохо, — а ведь терпим, ведь хо­дим, хотя куда привлекательней было бы летать.

Но так ли уж неизбежна и неотвратима анонимность? Прежде всего трудно согласиться с Вл. Массом, когда он утверждает, что зритель не хочет и не может знать имя эст­радного автора — иначе представление потеряет свою доход­чивость и убедительность. Имена авторов можно печатать в программе, рассказывать о них в конце представления. Да и неужели зрителю не интересно знать, кто еще до Ю. Тимо­шенко и Е. Березина создал литературные образы Тарапуньки и Штепселя — ведь началось-то именно с этого. Разве мы теряем хоть что-нибудь, узнав ненароком, что великолепные монологи Гамлета еще до Э. Марцевича и В. Рецептера создал некий В. Шекспир?

Между прочим, недавно мне пришлось побывать на двух подряд эстрадных концертах, и я увидел, что и сами эстрад­ные исполнители относятся к именам авторов по-разному. Одни их вообще не упоминают, другие, как уже названный Борис Брунов, из самых лучших побуждений предъявляют зрителям пятнадцать котов в одном рифмованном мешке. Зато третьи почтительно и не без гордости объявляют: «Вла­димир Маяковский, Сергей Есенин, Исаак Бабель, Михаил Луконин, Евгений Винокуров, Булат Окуджава, Новелла Мат­веева, Феликс Кривин...». Закономерность тут совершенно ясна: если имя писателя любимо, если оно создает в зале обстановку доброжелатель­ности, актер охотно использует и это средство воздействия на зрителя.

Однако эстрада, мне кажется, должна стать не только по­требителем, но и создателем литературных репутаций. Кста­ти, такая работа быстро «окупится». Возьму пример из смеж­ной области. Какое-то время назад певцы и певицы (или кон­ферансье), к счастью, не забывали объявить слушателям имя молодого, неизвестного еще композитора. А сегодня имя Александры Пахмутовой помогает неизвестному исполните­лю сразу же вызвать расположение зала...

Точно так же могли бы, мне кажется, вызывать располо­жение зала имена Хазина, Рацера, Константинова, Гиндина, Рябкина, Рыжова, Жванецкого, Камова, Успенского и дру­гих талантливых литераторов, давно уже заслуживших пра­во на индивидуальную репутацию у зрителей. У нас часто устраиваются — и это очень хорошо! — твор­ческие вечера известных эстрадных исполнителей. А разве нельзя время от времени устраивать творческие вечера эстрадных писателей? Такие вечера подняли бы и уважение к ним, и их ответственность за свою литературную продукцию.

Однако, мне кажется, анонимность эстрадных авторов — лишь внешняя сторона гораздо более серьезной проблемы. По существу, вопрос стоит о месте писателя на эстраде. Нужен ли эстраде писатель? Не просто автор, покладистый и непритязательный, помогающий актеру в его нелегком тру­де, а именно писатель, художник, творец, создатель образа. Легче всего счесть этот вопрос риторическим, даже не­сколько лицемерным и без рассуждений ответить железным «да!»

Но давайте будем откровенны: многие популярные испол­нители, и не просто исполнители, а подлинные артисты, ма­стера, вполне обходятся сегодня без писателя. Пользуются услугами полуквалифицированных людей, способных быстро «подложить» текст под любой замысел, или готовят свое­образный салат, разрезая и смешивая, порой варварским спо­собом, вполне качественные литературные произведения, или, на худой конец, пишут сами. (Я говорю, разумеется, не об актерах-литераторах, таких, как, например, Елизавета Ауэрбах, пишущих для себя, а об актерах-нелитераторах, тоже тем не менее пишущих для себя.)

И давайте будем откровенны и дальше — зритель таких исполнителей принимает, и часто неплохо. Порой какая-ни­будь басня про тещу идет куда лучше, чем серьезные, глубо­кие стихи. Тем не менее, мне кажется, будущее на эстраде все-таки за писателем. Ближайшие соседи эстрады уже решили для себя этот во­прос. Современное кино просто немыслимо без писателя, хотя профессиональный сценарист, конечно же, куда лучше раз­бирается в пресловутой специфике. Но теперь уже всем ясно,что сила замысла, глубина проникновения в жизнь, свежесть взгляда — тот фундамент, без которого самое высокое про­фессиональное мастерство режиссера, оператора, актеров ока­жется бесплодным.

— А у вас какой творческий профиль, коллега?
— Я — эстрадный автор.

Интересно, как их кассир различает? По гонорарам.

Посмотрите на афиши современных театров — инсцени­ровки романов, повестей и даже поэм составляют едва ли не половину репертуара. Конечно, пьеса, выдержанная в кано­нических формах, гораздо легче располагается на сцене. Но театр охотно идет на крупные неудобства во имя все той же глубины.

Два основных вопроса, стоящих перед любым художни­ком, — что нести и как подать. Как подать — этот вопрос эстрадный актер решает сам, и, как правило, достаточно ква­лифицированно. Что нести — здесь ему не обойтись без пи­сателя.

Но в качестве кого писатель может прийти на эстраду? Варианты существуют разные. Во-первых, он может просто остаться самим собой. Стихи Маяковского, рассказы Бабеля или Зощенко, написанные для чтения глазами, порой только выигрывают, придя на эстраду. Во-вторых, писатель может сам трансформировать свое произведение для исполнения вслух. Пользующиеся колос­сальной популярностью на эстраде песни Булата Окуджавы и Новеллы Матвеевой — собственно, не песни в обычном по­нимании слова, а поэзия, окрыленная музыкой, жанр, будто специально созданный для эстрады.

Но стихотворение, рассказ, песня — это лишь номер на эстраде, и он не решает дело в принципе. А как быть с кон­ферансом, диалогом, интермедией, пародией, остротой? Мож­но ли надеяться на то, что придет наконец талантливый, серьезный писатель и станет делать то же самое, что делает сегодня любой эстрадный автор — только получше, так ска­зать, похудожественней? Думаю, что на это ни малейшей надежды нет. А главное, из-за этого просто не стоит огород городить. Поставьте писа­теля в положение эстрадного автора — он и станет эстрад­ным автором. Дело ведь тут не только в таланте, но и в по­ложении.

Существует классическая, десятилетиями проверенная форма эстрадного представления — концерт. В последнее время активно развивается и другая форма — эстрадный спектакль. Не все поиски в этом направлении удачны. Тем не менее рискну предсказать эстрадному спектаклю боль­шое будущее. Так вот настоящий эстрадный спектакль, про­низанный единым замыслом, с продуманным эмоциональ­ным графиком, с парадоксальными композиционными пово­ротами, с исподволь возникающей глубинной идеей, мне кажется, непременно потребует писателя, подлинно эстрадного писателя, не просто литературного работника, но творца.

Показательно, что и на самодеятельной сцене эстрадный спектакль завоевывает все более прочное место рядом с  эстрадным  концертом. Эстрадные спектакли, например, студии МГУ «Наш дом» существуют уже немало лет, выдерживают десятки платных представлений при постоянных аншлагах. И не случайно вместе с молодыми режиссерами руководят этой студией мо­лодые эстрадные писатели Марк Розовский и Виктор Славкин. Как не случайно, думается, единственным в Москве про­фессиональным эстрадным театром руководит писатель Вла­димир Поляков.

Дальнейшее развитие именно эстрадного спектакля — это, разумеется, лишь мое предположение. Но вообще поиск но­вых форм, новых тем, новых образов — не предположение, а неизбежность, без этого искусство погибает. И вот тут-то, в этом поиске, писатель на эстраде незаменим. Если эстрада довольствуется уже достигнутым, путь ее, мне кажется, будет печальным путем потерь. Она начнет терять наиболее квалифицированного зрителя, терять лучшие сценические площадки, терять уважение к самой  себе. Но вряд ли это случится. То, что уже сегодня эстрадная молодежь тянется к настоящей литературе, упрямо несет на сцену, радует и обнадеживает. Любовь обычно бывает взаим­ной— видимо, и настоящая литература скоро потянется к эстраде.

Тогда, я думаю, вопрос об анонимности авторов отпадет сам собой. Эстрадный писатель получит наконец законное право на собственное имя. И, кстати, юбилеи эстрадных пи­сателей будут устраиваться не реже, чем юбилеи известных поэтов. А народу в зал при этом будет набиваться, может, еще больше — ведь эстраду у нас любят.


ЛЕОНИД  ЖУХОВИЦКИЙ

Журнал Советский цирк. Апрель 1968 г.

оставить комментарий