Право на свою тему

Делать заметки в блокноте прямо по ходу циркового представления непосредственно в кресле зрительного зала чрезвычайно неудобно. Однако разворачивающееся на манеже действо самым настоятельным образом требует если не беглого конспектирования, то хотя бы записи для памяти и последующего осмысления.

А на арене катится по репертуарным ухабам, хорошо знакомым специалистам и любителям цирка, достаточно традиционный «Вечер клоунады» («Клоуны среди зрителей!», «Зрители среди клоунов!», «Только пятнадцать дней!», «Десять клоунов на манеже одновременно!» — не напоминают ли эти зазывные вопли современной неуклюжей рекламы давние, полузабытые крики на раусах ярмарочных балаганов?).

Такие вечера, как правило, организуются не от хорошей жизни, а от отсутствия зрительского ажиотажа у билетных касс цирка. Ну а радует ли чем-нибудь зрителей целый десяток (?!) клоунов в манеже? Переходит ли в данном случае количество в качество? Увы, нет. Клоуны исправно месят тесто в позаимствованной у зрителя шляпе (классическое антре «Печенье»), поливают обильно друг друга водой (не менее почтенное по возрасту антре «Вода»!), делают и многое другое от чего заливались веселым смехом в свое время еще пра-пра-празрители... И сегодняшний зал тоже смеется. Еще бы, репертуар хорошо проверен временем! А как насчет репертуара современного? Есть и он. Или, во всяком случае, таковым он кажется организаторам описываемого представления. Вот такая, например, репризочка имеет место:

— Витек, — спрашивает один из десяти клоунов у другого из весельчаков, — отчего это ты все время улыбаешься?
— А я сегодня, — блещет искрометным юмором партнер, заранее подхихикивая, — обманул начальника железнодорожного вокзала!
— ?!?!
— А я взял билет на поезд — и не поехал! Ха-ха-ха!..

...Мда! Такая вот шутка, извините за выражение.

А что же зал? В зале, как писал один великий писатель по другому поводу, «народ безмолвствует». В полном соответствии со всеми существующими законами восприятия комического. И правильно. А что же можно сказать о таком репертуаре? Слов нет.

Итак, снова и снова возникает неразрешенная доселе репертуарная проблема.

Слово «репертуар» едва ли не самым первым произносится, пишется и печатается всякий раз, когда кто-либо возжелает устно или письменно порассуждать об искусстве клоунады. Этот, говоря современным языком, тандем неразрывен — репертуар и клоун. Но если о первом говорят с теми же интонациями, что и о хроническом больном, то о втором отзываются восторженно и уважительно, как об искусном враче-целителе. Репертуар уже почти традиционно считается ахиллесовой пятой клоунады, ее постоянно существующим временным недостатком. Не счесть теоретических копий, в щепы изломанных в жесточайших перманентных спорах о специфике клоунады и путях повышения качества клоунского репертуара. И споры эти все не утихают. А репертуар все еще не удовлетворяет...

Сегодня на цирковом манеже много клоунов, в абсолютном и подавляющем большинстве — коверных. О них-то и пойдет речь. И еще об их репертуаре.

...Эту клоунскую пару я видел впервые и фамилий молодых артистов не запомнил. Может быть, я увижу их снова, может быть они найдут к тому времени свое неповторимое лицо и свой репертуар — тогда уж обязательно я запомню их имена. Но пока что мне запомнилось другое: в одной из пауз начинающие коверные показывали умное и смешное антре, заимствованное у известных мастеров клоунады. А вот у молодых клоунов тот же самый материал, повторенный почти буквально, стал весьма тривиальной историей.

В чем же дело? Видимо, не только в различии артистического и жизненного опыта, а, скорее, в различии творческих индивидуальностей двух клоунских дуэтов, в том, что для начинающей пары это интересное антре — чужой репертуар.

Означает ли сказанное выше, что репертуар коллег абсолютно неприкасаем и решительно ничего из положительного опыта других артистов, ничего из репертуара старших товарищей новобранцы манежа не могут брать в свой актив? Против такой постановки вопроса решительно выступает история драматургии клоунады, ибо широко известны многочисленные факты репертуарных повторов, особенно в тех случаях, когда речь заходит о классической клоунаде! И бесчисленные поколения мастеров веселого цеха играли, играют и будут играть классические цирковые антре!

В данном случае речь не идет о порою еще имеющих место слепых заимствованиях без разрешения авторов и исполнителей. Речь не идет и о беспомощных копиях и безвкусных поделках. Речь идет о том, что, пытаясь воссоздать до мельчайших подробностей известное произведение цирковой драматургии или беря на вооружение популярную репризу из репертуара товарища, каждый клоун обязан примерять ее на себя, осуществлять этакую «подгонку» чужого репертуара под свою индивидуальность.

Известно, что кое-кто из работающих в современном цирке клоунов брал в свой репертуар популярную репризу Ю. Никулина и М. Шуйдина, в которой они под зорким окном кинокамеры несколько дублей подряд таскали тяжеленное бревно...

Однако можно с почти полной уверенностью сказать, что все эти заимствования, видимо, являли собою повторение найденного. Почему? А потому, что только Ю. Никулин с его громадным кинематографическим опытом мог примерить на себя и партнера трагикомическую ситуацию, родившуюся непосредственно на съемочной площадке. В своей книге «Почти серьезно» Ю. Никулин очень мотивированно и убедительно это доказывает, объясняет природу рождения конфликта этой уморительно смешной сценки. И становится совершенно ясно, что никто другой упомянутую сценку играть с такой внутренней правдой не может. Не говоря уже о том, что и не должен.

Итак, право на тему. Существует ли реально это сугубо теоретическое понятие?

Когда одна из немногих работающих сегодня в манеже представительниц клоунской профессии И. Асмус (Ириска), не скрывающая, кстати, за мужской маской, как большинство ее подруг, своего подлинного лица, выходит на манеж с репризой о женщине, перегруженной домашними хлопотами, или с точным сатирическим портретом любительницы телефонной болтовни — все в ее работе точно и органично. Это ее, И. Асмус, репертуар.

В репризах же, где артистка делает то же самое, что могли бы делать и ее коллеги-мужчины, мы асе время невольно думаем о том, что перед нами милая женщина, которой по этой причине кое-какие клоунские трюки не к лицу, что ли... И дело тут вовсе не в ханжеских взглядах на появление в манеже женщины-клоуна. Тут весь вопрос в специфике мышления. Просто-напросто какие-то репризы и антре может показать любой коверный, а какие-то — только она, Ириска. Не нужно, конечно, видеть в сказанном и попытку ограничить репертуар актрисы сугубо женской тематикой. А следует видеть в сказанном только одно: репертуар И. Асмус не может и не должен быть похожим на репертуар любого из ее коллег.

История клоунады свидетельствует о том, что почти всякий раз, когда женщина избирает себе профессию клоуна (а бывает это чрезвычайно редко!), она использует в работе мужской образ или маску, сбрасывая ее лишь в самом финале представления. И удивленная публика, что-то такое-этакое подозревавшая, радостно аплодирует, вид вдруг посреди манежа прелестную, милую молодую женщину, и это вместо неуклюжего, но обаятельного недотепы мужского пола... Да, это уже, видимо, традиция: разудалое мальчишеское обличье Е. Можаевой или чудаковатость пожилого музыканта Е. Амвросьевой — возраст и характер персонажа тут не имеют значения, — маска остается мужской. Следовательно, таковым является и репертуар, ничем существенно не отличающийся от репертуара коллег-мужчин.



ЮРИИ НИКУЛИН и МИХАИЛ ШУЙДИН в репризе «Бревно»

Правда, манеж знает много примеров обращения коверных к гротесковому женскому образу: ну кто из них откажет себе в удовольствии повязать легкую косыночку и пройтись под смех зрительного зала по манежу «чарующей» походочкой, вгоняя в краску какого-нибудь парня в первом ряду?! И ведь всегда в этих случаях оказывается предостаточно тем для «женского» разговора с публикой. Но и комический эффект переодевания, конечно, значит очень много, он сам по себе высекает искру смеха.

Женщины-клоуны первоначальную стадию этого карнавального превращения на глазах у публики, как правило, опускают, сразу появляясь на манеже в привычной маске, они используют лишь эффект возвращения к числу представительниц прекрасной половины человечества.

И если И. Асмус решится когда-нибудь отойти от образа шаловливой девчонки, то трудно предугадать направление ее поисков и характер будущей маски, но это будет, конечно же, образ, рожденный из сплава актерской индивидуальности исполнительницы и ее нового репертуара.

Великолепный мастер клоунады Карандаш никогда не играл репертуара своих коллег (а, наоборот, скажем прямо, бывало!). Большие артисты не делают этого не только из соображений цехового этикета, но еще и потому, что чужие репризы часто просто не отвечают образу, клоунской маске другого артиста. И потому еще, что они всем своим творчеством завоевали право на свой репертуар.
Тут, видимо, не место и не время давать какие-либо рецепты. Настоящие заметки — всего лишь размышления вслух о том, что давно уже стало притчей во языцех, то есть о репертуаре клоунады, о путях его совершенствования и осмысления. Ведь «зачастую клоуны не столько смешат, сколько раздражают» — писал в одной из своих статей в газете «Советская культура» профессор Ю. Дмитриев. И далее, говоря о причинах существования подобной ситуации, он указывал, что «...так как репертуар клоунов, во всяком случае многих из них, лишен значительных тем злободневности, построен на использовании старых приемов, то он представляется таким рутинным, что, право, бывает нет сил смотреть на тех, кто пытается смешить».

Всем давно известно, что у драматургии цирка должен быть конкретный адрес, как исполнительский, так и зрительский. Все знают, что работа драматурга с учетом творческих возможностей и склонностей актера сулит в конечном счете зрительский успех. И что несомненно не вызывает у клоунов восторга некий усередненный репертуар, адресованный всем и никому конкретно. Но ведь актер не может и не должен быть всеядным поглотителем любого репертуара. Тематика исполняемых реприз и антре должна быть актером завоевана, им лично заявлена. Должна быть... А всегда ли бывает? На практике бывает далеко не всегда. На практике в манеже то и дело встречается то самое явление, с которого и начинался настоящий разговор, — заимствование. Сплошь и рядом. И хорошо еще, если с разбором, с пониманием, с попыткой хоть как-то «привязаться» к заимствованному материалу.

Когда, скажем, клоун А. Марчевский в самой прямой связи со своим манежным образованием моноциклиста вводит в свои , репризы любимую им одноколесную машину, которой он владеет в совершенстве, то тут не возникает никакого противоречия с его клоунской маской веселого, разбитного, несколько чудаковатого и очень современного молодого человека, которому ничего не стоит объясниться в любви... самому обыкновенному микрофону, повязанному кокетливой косыночкой. А расшалившийся парнишка уже водит скрипичным смычком по обыкновенному венику, ухитряясь даже извлекать из него какие-то звуки, правда, мало похожие на музыку. Так любой трюк облекается артистом в плоть и кровь естественного поведения его героя, а это поведение непосредственно связано с характеристиками данной клоунской маски. Налицо, как мы видим, неразрывная логическая связь всех компонентов клоунского искусства. Поэтому так трудно представить себе этого известного мастера манежа в роли равнодушного копииста чужого репертуара, ибо это противоречит природе творчества А. Марчевского. И дело тут вовсе не в каких-то чрезвычайных качествах таланта этого артиста, ведь практически то же самое можно было бы сказать и о любом другом клоуне, радующем публику «лица необщим выраженьем».

Ну а что за клоунский дивертисмент демонстрировал зрителям десяток клоунов, о которых шла речь в самом начале? Какую самостоятельность репертуарного мышления продемонстрировали они? Да никакой... Это был (как бы это сказать помягче?) своеобразный «джентльменский набор», не несущий в себе ничего принципиально нового. Ведь упомянутое уже хрестоматийное антре «Печенье» вспоминается всякий раз, когда репертуарная проблема снова и снова берет исполнителей в железные тиски производственной необходимости.

Ни для кого не секрет, что классическая клоунская драматургия по целому ряду причин до сравнительно недавнего времени не имела традиции литературной записи. А устная форма распространения сохраняла лишь самую сердцевину, пружину движения сюжета, то есть собственно конфликтную ситуацию и событийный ряд, последовательность исполнения трюков, складывающихся в антре. Но детали-то каждый раз придумывались новые, подгонялись по исполнителю. Если же играть только сюжет, только трюки, то толку от этого не будет никакого.

Есть в повседневном обиходе хорошо известное выражение «вещь с чужого плеча». Это те самые мешком висящие пиджак или «безразмерные» брюки, на время позаимствованные у приятеля-акселерата, которые на улице могут вызвать лишь недоуменные взгляды прохожих, но зато на манеже такая одежда вполне привычна. Но это вовсе не означает, что в цирке следует использовать и драматургию «с чужого плеча». Репертуар, как говорится, надо бы шить по фигуре... Драматургии «с чужого плеча» на манеже делать нечего.

АНАТОЛИЙ ЖИТНИЦКИЙ

оставить комментарий