Пришла за памятью о них

Я шел по направлению к Дому учащихся сразу по двум причинам. Во-первых, мне надо было найти место для Волошинского архива и во вторых, на всякий случай, а вдруг, там в подвале…

Еще раз из ее слов-

- У меня по всему белому свету разбросано (это Волошин говорил о материалах для музея). Есть и в общежитии училища, в подвале лежит где-то. Позвони им, спроси… Я позвонила. Ответил женский голос – ничего от архива не осталось, он все забрал.

А может быть я привезу сюда как раз то, что он отсюда забрал?   

Еще я вспомнил, что некоторые педагоги работали в подвале общежития. Там есть актовый зал, где удобно проводить занятия по мастерству актера. Откровенно говоря, мне нравится работать подальше от учебной части. Лишняя встреча с ними всегда чревата дополнительной нагрузкой в плане бумаготворчества. Надо вовремя заполнять журнал, составлять бредовые учебные планы, назначать дежурных в аудитории и т.д. и т.п. Как-то раз, буквально в начале учебного года, я решил заполнить журнал сразу на год вперед. Переписал по десять раз списки учащихся, проставил часы занятий, везде расписался (у меня для журнала специальная короткая роспись из одной буквы), даже проставил некоторым ученикам возможные пропуски занятий (в каждой группе есть перманентные прогульщики и так ли важно в какой именно день это произойдет) – так нет.

Учебной части и это не понравилось. С мыслями о том, что по любому лучше быть подальше от них, я приближался к общежитию или, дому учащихся. А еще, очень важная для меня причина, я курю и не собираюсь бросать. И особенно люблю курить, когда работаю, например, за компьютером или во время учебных занятий. И вот, гниды, из этой учебной части, они, бывает, не заглядывают месяцами, а стоит мне только закурить - тут как тут. Хоть увольняйся. Наконец-то осознав (а я в училище не один такой) что с нами, курильщиками, бороться нереально, отвели специальную комнату на первом этаже как раз для этого дела. И вот теперь, мы сидим и курим все вместе, а то, когда бы еще увиделись? Но чувствую, что чего-то не хватает. Что-то безвозвратно ушло и я совершенно не могу накуриться. А потом понял. Ушло чувство стрема. Но не только это. И это не главное. Я не могу просто так, сидеть и курить. Мне нужно еще и что-то при этом делать. Вернее, что-то делать и при этом еще и курить. А здесь, в подвале общежития, самое милое и спокойное место. Правда, тут сыровато, летом – жарковато, а зимой – холодновато, круглый год грязновато, темновато и… что это? Буквально из-под моих ног… крыса. Пробежала и юркнула в щель слегка приоткрытой двери. Это первая дверь в самом начале длиннющего подвального коридора. Пытаюсь открыть пошире, но что-то мешает. Какая-то корзина. Протискиваюсь с опаской, а вдруг этих крыс тут целая стая. В комнате темно и запах мокрой гнили. Щелчок выключателя и тусклый от пыли мигающий свет пугает сразу нескольких крыс. Бегут, хоть и в панике, но верной дорогой. По щели в стене у батарейных труб прямо в соседнюю комнату. Для них, я думаю, здесь все комнаты смежные. В одной из них, как я слышал, недавно нашли труп. Повесился комендант общежития. А еще недавнее, правда, где-то на лестничной клетке между этажами повесился студент. Говорят - от любви. Безответной. Ну, нет. По мне, так уж лучше, четыре раза развестись, чем один раз повеситься. Что я, собственно,  и сделал. А был ли, мальчик-то?  - послышался тщедушный голос Клима Самгина. Это он про мою четырехразовую любовь.

Господи, какой кошмар – это я про то, что увидел в комнате. Естественно, сразу закуриваю. Да и вы, наверное, закурили бы, увидев буквально свалку бумажного хлама. Да если бы хлама. Поднимаю изгрызенный крысами пожелтевший листок – на нем  чернильный текст от руки – сверху, в самом начале, что-то совсем непонятное, конец какого-то слова – «…фия». Видно крысам что-то в этом слове не понравилось, и они его доедать не стали. А от того, что дальше, так совсем отказались: «… Я, Бауман Н. Э., родился…».  Да это же писал сам Бауман Николай Эрнестович – педагог по жонглированию, акробатики… да по любому жанру. Из содержания текста можно угадать и первое слово. Это «Биография», или, скорее - «Автобиография». И в этот момент я стал свидетелем немой сцены, подобно той, вы знаете, в финале «Ревизора». Только действующими лицами был не Городничий со своими подонками, а я сам и, снова пробежавшая где-то рядом, крыса. Чего в тот момент я боялся больше всего?  Попробуйте догадаться сами. Посмотрите на все моими глазами. Даю на прокат. Товар довольно дешевый – уже с плюсом три и цвета совсем не небесного. Зато видят не только что-то, а еще и как-то. Тесный ряд допотопных шкафов, их штук пять. На полках  тесно втиснутые, (как сказано), папки, журналы в подшивке и в рознице, фото альбомы и просто фотографии. Не в стопке, а скорее в охапке – бумажные свертки с конвертами от писем, частично обгрызенные и разметанные серпантином вакханальной трапезы. Торчащие ото всюду, тонкие и толстые рулоны плакатов. Заплесневелые местами, с поломанным багетом рамок и разбитым стеклом – картины и просто картинки. Два ящика и кофр – с отбитыми углами и обтесанными боками. Еще, у самой двери, корзина из соломы… Нет. Из соломки. Такая старая, но именно поэтому - на месте. И над всем этим обтрепанный и мокрый потолок.

Так чего, по вашему, можно бояться при виде всего этого? А вы что, не видите? Белая такая.  Ну… Правильно. С косой. Ей мало взять живущих. Пришла за памятью о них.

А еще я боялся, вам это может показаться странным, самого себя. Первой мыслью была – бежать. Не дай бог погрязнуть во всем этом. Это болото. Это самое настоящее болото. И тут я вспомнил всех своих бывших четырех жен. Строительство четырех дач и ремонты четырех квартир. Бездарных учеников из последнего выпуска. Постоянное выталкивание своих четырех копеек из дорожных пробок. А потом тесную давку в метро. Часы пик уже стали не часами, а сутками. Я со всеми четырьмя женами на одной, почему-то, узкой раскладушке. Мрачная зелень полотна на ней начинает рваться и, почему-то только я один, постепенно и, до противного медленно засасываюсь и засасываюсь… А может быть, чтобы выбраться из одного болота, нужно другое? Если одно подо мной, то другое может быть надо мной.

Я поднимаю руки  и открываю крышку верхнего ящика. Его стенки распахиваются в разные стороны и передо мной прекраснейший макет циркового шапито. Вторая за сегодняшний день немая сцена. Я на минуту представил себе чистую буквально после евроремонта комнату. Длинную столешницу в конце которой, у окна – этот макет. А за ним шторы небесного цвета. И эти пошлые слова: «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью…». Я глубоко вздохнул. «Былью» перепел на «пылью» и стал озираться по сторонам. Мешало тусклое освещение мигающей лампочки. Но удалось увидеть, что битого стекла навалом, а это отличный материал для заделывания крысиных норок. 

От крыс, конечно, можно избавиться, но от людей гораздо сложнее. Надо бы дверь прикрыть плотнее, повесить замок. Но прикрыть мешает эта старая корзина. Да что там, наконец. Взять и выбросить к чертовой матери. Зачем ей быть в компании с таким макетом. Открываю  - какой-то заплесневелый бумажный хлам, стекло, маленькая фотография… беру, достаю очки и… конечно же… а как иначе… лампочка отдала концы и свет погас. Кладу фотографию с очками в карман и по памяти  наощупь протискиваюсь в коридор. Ногой, что есть силы, пинаю корзину  и закрываю дверь. Поднимаюсь наверх, выхожу на улицу. Естественно, чтобы глотнуть свежего воздуха, сразу закуриваю. Достаю очки с фотографией. На ней изображен какой-то парень в одних плавках. Высоко подбросив мяч, он так же прыгнул ему вслед. Как будто хотел улететь вместе с ним. Фотография черно белая и какая-то совсем уж старая. Урна была рядом, но что либо выбрасывать из подвала не входило в мои планы. А потом, фотка такая крошечная – и место нашлось -  в моей визитнице. Так получается у меня по жизни, что если я чего-то серьезно захочу – это обязательно сбудется. На этот раз мне пришло в голову бредовое желание – стать заведующим методического кабинета.
 

Из архива курсов «Искусство движения».
Е.П. Чернов - кандидат искусствоведения

оставить комментарий