Подвал. Е. Чернов

В поисках места для занятий, я вспомнил, что некоторые педагоги работали в подвале общежития. Откровенно говоря, мне нравиться работать подальше от учебной части. Лишняя встреча с ними всегда чревата дополнительной нагрузкой в плане бумаготворчества. Надо вовремя заполнять журнал, составлять учебные бредовые планы, назначать дежурных в аудитории и т.д. и т.п. Как-то раз, буквально в начале учебного года, я решил заполнить журнал сразу на год вперед. Переписал по десять раз списки учащихся, проставил часы занятий, везде расписался (у меня для журнала специальная короткая роспись из одной буквы), даже проставил некоторым ученикам возможные пропуски занятий (в каждой группе есть перманентные прогульщики и так ли важно в какой именно день это произойдет) - так нет.

Учебной части и это не понравилось. С мыслями о том, что по любому лучше быть подальше от них, я приближался к общежитию или, дому учащихся. А еще, очень важная для меня причина, я курю и не собираюсь бросать. И особенно люблю курить, когда работаю, например, за компьютером или во время учебных занятий. И вот, гниды, из этой учебной части, они, бывает, не заглядывают месяцами, а стоит мне только закурить - тут как тут. Хоть увольняйся. Наконец-то осознав (а я в училище не один такой) что с нами, курильщиками, бороться нереально, отвели специальную комнату на первом этаже как раз для этого дела. И вот теперь, мы сидим и курим все вместе, а то, когда бы еще увиделись? Но чувствую, что чего-то не хватает. Что-то безвозвратно ушло и я совершенно не могу накуриться. А потом понял. Ушло чувство стрема. Но не только это. И это не главное. Я не могу просто так, сидеть и курить. Мне нужно еще и что-то при этом делать. Вернее, что-то делать и при этом еще и курить. А здесь, в подвале общежития, самое милое и спокойное место. Правда, тут сыровато, летом - жарковато, а зимой - холодновато, круглый год грязновато, темновато и… что это? Буквально из-под моих ног… Крыса. Пробежала и юркнула в щель слегка приоткрытой двери. Это первая дверь в самом начале длиннющего подвального коридора. Открываю с опаской, а вдруг их целая стая. В комнате темно и запах мокрой гнили. Щелчок выключателя и тусклый от пыли свет пугает сразу нескольких крыс. Бегут, хоть и в панике, но верной дорогой. По щели в стене у батарейных труб прямо в соседнюю комнату. Для них, я думаю, здесь все комнаты смежные. В одной из них, как я слышал, недавно нашли труп. Повесился комендант общежития. А еще недавнее, правда, где-то на лестничной клетке между этажами повесился студент. Говорят - от любви. Безответной.

Ну, нет. По мне, так уж лучше, четыре раза развестись, чем один раз повеситься. Что я, собственно, и сделал. А был ли, мальчик-то? - послышался тщедушный голос Клима Самгина. Это он про мою четырехразовую любовь. Господи, какой кошмар - это я про то, что увидел в комнате. Естественно, сразу закуриваю. Да и вы, наверное, закурили бы, увидев буквально свалку бумажного хлама. Да если бы хлама. Поднимаю изгрызенный крысами пожелтевший листок - на нем чернильный текст от руки - сверху, в самом начале, что-то совсем непонятное, конец какого-то слова - "…фия". Видно крысам что-то в этом слове не понравилось и они его доедать не стали. А оттого, что дальше, так совсем отказались: "… Я, Земцев Фирс Петрович, родился…". Да это же писал сам Земцев Фирс - педагог по жонглированию. Из содержания текста можно угадать и первое слово. Это "Биография", или, скорее - "Автобиография". И в этот момент я стал свидетелем немой сцены, подобно той, вы знаете, в финале "Ревизора". Только действующими лицами был не Городничий со своими подонками, а я сам и, снова пробежавшая где-то рядом, крыса.

Чего в тот момент я боялся больше всего? Попробуйте догадаться сами. Посмотрите на все моими глазами. Даю на прокат. Товар довольно дешевый - уже с плюсом три и цвета совсем не небесного. Зато видят не только что-то, а еще и как-то. Тесный ряд допотопных шкафов, их штук пять. На полках тесно втиснутые, (как сказано), папки, журналы в подшивке и в рознице, фото альбомы и просто фотографии. Не в стопке, а скорее в охапке - бумажные свертки с конвертами от писем, частично обгрызенные и разметанные серпантином вакханальной трапезы. Торчащие отовсюду, тонкие и толстые рулоны плакатов. Заплесневелые местами, с поломанным багетом рамок и разбитым стеклом - картины и просто картинки. Два ящика и кофр - с отбитыми углами и обтесанными боками. Еще корзина из соломы… Нет. Из соломки. Такая старая, но именно поэтому - на месте. И над всем этим обтрепанный и мокрый потолок.

Так чего, по-вашему, можно бояться при виде всего этого? А вы что, не видите? Белая такая. Ну… Правильно. С косой. Ей мало взять живущих. Пришла за памятью о них.

А еще я боялся, вам это может показаться странным, самого себя. Первой мыслью была - бежать. Не дай бог погрязнуть во всем этом. Это болото. Это самое настоящее болото. И тут я вспомнил всех своих бывших четырех жен. Строительство четырех дач и ремонты четырех квартир. Бездарных учеников из последнего выпуска. Постоянное выталкивание своих четырех копеек из дорожных пробок. А потом тесную давку в метро. Часы пик уже стали не часами, а сутками. Я со всеми четырьмя женами на одной, почему-то, узкой раскладушке. Мрачная зелень полотна на ней начинает рваться и, почему-то только я один, постепенно и, до противного медленно засасываюсь и засасываюсь… А может быть, чтобы выбраться из одного болота, нужно другое? Если одно подо мной, то другое может быть надо мной. Я поднимаю руки и открываю крышку верхнего ящика. Его стенки распахиваются в разные стороны и передо мной прекраснейший макет циркового шапито. Вторая за сегодняшний день немая сцена. Начать - половину сделать. Битого стекла навалом, а это отличный материал для заделывания крысиных норок.

Чернов Е.