Чем темнее небо, тем ярче звезда. В.Дерябкин

Часть 1

Первым, кого я увидел в цирке на Ленинских горах после гастролей по Японии, был Олег Попов. Он сидел в фойе цирка и перебирал эскизы каких-то костюмов.

- Здравствуйте, Олег Константинович! - радостно крикнул я.

- А-а, Дерябкин! Привет, привет, японец! Мы уж тут думали: все, не вернешься, останешься там.

- Да, что вы, Олег Константинович, куда уж нам, казакам, от Россиюшки.

Находиться тогда, как сейчас говорят, ''под крышей'' такого популярнейшего в мире человека не каждому было дано. А, если вспомнить интервью в программе ''Время'' в день его пятидесятилетия, на вопрос корреспондента Олега Бобина: ''Кого вы считаете своим учеником?''- тот ответил: ''Дерябкина''. И он действительно когда-то прикрыл меня своей спиной.

Мы зашли в цирк, сели на мягкие поролоновые пуфики напротив репетиционного манежа.

- Ну что, Деряба, два месяца ты был на экране, а я сидел в зале. Теперь ты посиди в зале, а я буду на экране.

- В какую страну путь держите? - спросил я его.

- В Ю-гос-ла-ви-ю!

- А что за номера с вами едут?

- Твоего номера в программе нет!

- Да я уже понял. Ничего, посидим в зале. После 101 выступления за месяц и десять дней отдых не помешает.

Он стал перечислять номера.

- Олег Константинович, номера-то не сильные, за исключением двух-трех.

- А зачем они сильные, - хохотнул он, - чем темнее небо, тем ярче звезда!

Побыв еще некоторое время в Москве, я уехал работать в Лeнинград. Олег Попов остался готовить программу в Югославию. Самый мгновенный слух в цирке - это слух о предстоящем приезде иностранного импресарио. Тут начинался переполох.

Заморского импресарио в цирке ждали.

Все суетились, бегали, кричали,

Белили стены, дворик убирали,

Белье в гостинице артистам поменяли.

Я знал, что югослав приедет в Питер. И так же хорошо знал, что дорога мне туда закрыта, потому и не участвовал в этой обычной унизительной суете. Я прекрасно понимал, что мой медвежий номер им обязательно понравится.

В этот вечер медведь Герасим отработал без сучка, без задоринки. Аплодисменты слились воедино. Я видел смеющегося югослава, аплодирующего нашему выступлению. На следующий день руководители номеров, запланированные главком, были приглашены в ресторан гостиницы ''Ленинград''. Туда был приглашен и я. Владимир Цветкович протянул мне бокал шампанского: ''Ваш но- мер светский! Мы бы очень хотели, чтобы в этой программе были два ваших номера. Второй - ''Ладья ''Берлога'' - мы видели на утренней репетиции. Он тоже очень красивый''.

Я поблагодарил югослава за приглашение, наперед зная, что включить мои номера в программу Олега Попова им не удастся. Лучше бы, если бы я придумал какую-нибудь причину и отказался сам, но на это сил у меня не было, хотя я прекрасно знал, что мое согласие на поездку взорвет мои отношения с Олегом Поповым. Но такая уж сатанинская сила была в этих иностранных поездках. Чувствуя, что он все равно узнает, как все было, я решил опередить осведомителей. Поздно вечером позвонил ему в Москву сказать, что я якобы отказывался, но югославы упросили. И неожиданно наткнулся на его голос с оттенком хорошего настроения.

- Деряба, только что своей рукой вписал тебя в свою программу. Поедешь со мной, но с одним номером. Второй, скажешь: не го- тов.

- Спасибо, спасибо, Олег Константинович, - пресмыкающе зале- петал я.

- Ладно, жди телеграмму на отправку в Москву.

- Олег Константинович, может мне сразу из Ленинграда ехать в Чоп. Там на границе и соединимся. Зачем такие расходы? В Питере - погрузка, в Москве - разгрузка. Всего на три дня. Где смысл?

- Нет, - оборвал он меня, - грузись в Москву. Формироваться будем здесь.

- Ну, ладно, как скажете , - заискивающе произнес я.

Через несколько дней я поставил на платформу фургон с животными, а сам на ''Жигульке'' второй модели помчался вдогонку. По дороге я ломал себе голову и никак не мог понять, зачем он тянет меня в Москву. ''Что там формировать? Номера ничем не связаны между собой - обыкновенная дивертисментная программа: парад - пролог, да и они самые банальные. Ладно, что гадать. Главное - еду. Вот тебе и Цветкович - бывший баскетболист, - язвительно усмехнулся я, - подмял народного!''

В цирке на Цветном бульваре Олег Попов проводил последнюю репетицию парада. Настроение у артистов было хорошее. Они переговаривались, шутили, смеялись, да оно и понятно. Унизительное: утвердит партком или нет - позади. Загранпаспорта лежали у артистов в карманах.

Мы с Евгением Беляором - тогдашнем зятем Олега Попова - тоже балагурили. Жонглируя, Женя упустил булаву, хотел поднять, но я ее откинул в сторону. Он толкнул меня, и я упал. В этот момент подо мной будто бы прогремел огромной силы взрыв. Так зловеще прозвучал голос Олега Попова: ''Дерябкин, во-о-он с манежа!'' Цирк замер. Артисты застыли. Я быстро встал и пошел к форгангу, но ноги не слушались. Казалось, я весь горю, охваченный пламенем позора. ''Быстрее, быстрее, быстрее уходи! И не вздумай ему что-либо ответить грубо. Тогда тебе конец''. И тут вдруг только сейчас понял, зачем он вытащил меня в Москву: найти причину и выкинуть меня из программы. В ушах звучали слова: '' Твоего номера в программе нет… Ты был на экране, я сидел в зале… Чем темнее небо, тем ярче звезда!..''

Часть 2

Я зашел в приемную управляющего, когда Анатолий Андреевич Калеватов выходил из своего кабинета.

- А ты-то как здесь оказался? У вас же в цирке прогон. Что-то случилось?

- Попов выгнал меня с репетиции. Вот заявление. Я в Югосла вию не поеду!

- Ну, это ты зря. А как же ''хомячки''? - рассмеялся он, вспомнив рассказанный мною анекдот.

- Нет, Анатолий Андреевич, не поеду.

- Ну и зря: ''Волгу'' ''двадцать четвертую'' не привезешь. Все в этот день у меня не ладилось: я нервничал, нарушал прави- ла движения, меня тормозили гаишники. И, Бог знает у какого пос-та, я к своей беде добавил еще одну: потерял документы на машину.

На следующий день мой фургон отправили за цирк дожидаться разнарядки. А я, получив в ГАИ временное свидетельство, уехал восстанавливать техпаспорт. В Питере я пробыл недолго. Когда вернулся в Москву, то увидел в фургоне ящик, похожий на пианино.

- Это что еще за новость? - спросил я у ассистента.

- Не знаю. Борис Шварц привез и сказал, что Олег Попов велел поставить к нам. Да разве это новость? Новость то, что мы едем в Югославию!!!

Я взял отвертку и поддел несколько дощечек: внутри упаковки стояло новенькое черно-лаковое пианино. ''Вот почему мы едем! Пианино кому-то из югославов понадобились. Не хочет Попов в свой фургон ставить. Но можно же поставить и к Сосину, у него та- кой же. Не уверен он в нем - слабенький. Вдруг таможенники спро- сят: ''Чей? Есть ли в описи?'' Деряба, тот выкрутится, провезет. А если нет? - подумал я. Что говорить? Чей это груз? Нет, дружок, не надо мне такой Югославии. ''Не поедешь, не привезешь ''двадцать четверку'', - вспомнились мне слова Калеватова. Ну и не надо мне этой ''Волги''! "А ''Волга'' -то - самая престижная машина," - наста- ивал мой мозг. А если еще черная, да с затемненными стеклами, плюс непрокалываемый талон предупреждений - чистой воды обкомовская. Эх, была - не - была! Так хоть ''Волгу'' привезу, если все обойдется. А так ни ''Волги'', и Попов до конца жизни - враг. Ка- кая уж тогда жизнь!

Здесь, если кто-то к титулу прорвался,

Кольцо горящее пантерой пролетел,

То этот круг его рукой сужался,

Да Енгибаров же в таком кольце сгорел!

- вспомнил я слова из моей песни.- Будет, что будет! Поеду!''

Оставались считанные дни до нашего отъезда. Мой опальный фургон, стоявший за цирком, снова вернулся из маленького переулка на бурлящую автомашинами, рядом с цирком, дорогу. Олег Попов здоровался сквозь зубы. О пианино не заговаривал, дaвая понять: ''Что тут такого? Реквизит поставили.'' Я также делал вид, что тоже так думаю, хотя к этому времени я уже точно знал, что пиани- но Цветковича.

Нашу станцию Чоп, что граничит с Венгрией, мы пересекли благополучно. Все мои переживания были напрасны. Таможенники, приняв по две рюмочки ''Пшеничной'', закусив красной икоркой ''от

Герасима'', пожелав нам успешных гастролей, ушли.

С таможенниками двух - венгерской и югославской - границ мы расставались на брудершафт. ''Пшеничная'' мгновенно подписывала договора на прозрачные границы. А мой подвыпивший ассистент стал просить меня разрешить открыть ему пианино, чтобы сыграть им на прощание ''Подмосковные вечера''.

Белградский Дворец спорта '' Пионер'' полностью был готов к гастролям нашего цирка. Хоккейное поле застелили паласом, баскетбольная площадка превратилась в манеж, а под крышей Дворца повисли тросы, лонжи, мостики, напоминающие настоящий цирковой купол. Всюду висели цветные плакаты Олега Попова. До премьеры оставалось совсем мало времени. Три фургона с реквизитом и животными опаздывали, поэтому мы, приехав с вокзала, сразу включились в работу.

- Борис! - крикнул я инспектору манежа Олега Попова. - Забирайте свою контрабанду! Нам медведей не выгрузить! - и тут же осекся.

Борис посмотрел по сторонам. ''Вот, черт, как неудачно пошутил,- подумал я. - Он теперь Попову передаст. Но ведь я действительно пошутил. Теперь доказывай, а он еще и подкрасит. Ну не унижаться же и перед этой…

- Боря, я пошутил, не передавай Олегу Попову.

Через несколько минут пианино унесли получать гражданство Югославии. После премьеры в гардеробную к Попову на традиционную рюмочку, вторую, а там как карта ляжет, меня не позвали. За кулисами все быстро стихло, не слышно было обычного шума. Двери в гардеробные открывались и закрывались тихо. После премьеры всем хорошо понятно было, что с аплодисментами будет туго. На следующий день в газетах появились публикации о нашем цирке. Восторгов ни о программе, ни об Олеге Попове не было. Звездой Московского цирка они назвали медведя Герасима...

Гастрольная жизнь за рубежом у большей части артистов сводилась к одному - беготне по небольшим отдаленным магазинчикам и лавкам. Получали мы все одинаково немного. Заработав хоть эти, оставляли их там. Вот и получалось, что у них оставался и труд наш и деньги. В этой поездке артисты занимались тем же самым. У меня же была цель и возможность купить комиссионную машину. Вскоре моим ногам повезло: я набрел на небольшой автомобильный магазин. Познакомился с продавцом, а он знал, где такая машина продается.

Душкович с удовольствием пришел в цирк. После представления я привел его за кулисы, где он никогда не был, потому все увиденное его поражало и радовало. На прощание я подарил ему две бутылки ''Пшеничной'', и, пожонглировав четырьмя баночками красной икры, бросил их ему в пакет. Он же в свою очередь, держась двумя руками за двери такси, поклялся Иосифом Броз Тито, что я через два дня уеду от него на черной ''двадцать четверке''. И вот наконец настал тот долгожданный день, когда на территорию Дворца я въехал на своей ''чернехонькой''. На спидометре было всего 25 000 километров. Радости было столько, что мне казалось: вот-вот и я ею подавлюсь.

Как раз в этот-то момент и въехал во двор автобус с нашими артистами. ''Эх, черт! - подумал я. Как некстати, сейчас начнутся обмороки. Деваться было некуда - все увидели, что я первый стал обладателем ''двадцать четвертой'' ''Волги''.

В антракте я подошел к Станиславу Черныху поболтать о покупке. Рядом с его пъедистало-реквизитом Валерий Горячкин - партнер жены Олега Попова - готовил номер к работе. Я незаметно для него спрятал небольшой магнитофончик, использовавшийся в их музыкальном номере. Обнаружив пропажу, он стал носиться по всей закулисной части и никак не мог вспомнить, где он его оставил. Прозвенел третий звонок. Черных, глядя на Горячкина, отворачивался только, чтобы не расхохотаться - такой уж жалкий вид был у него.

- Отдай, - шепнул мне Станислав, - а то еще с ума сойдет со страха.

Улучшив момент, я положил магнитофон на место, но он все же заметил. Раскрасневшийся быстро подошел ко мне.

- Я скажу Олегу Константиновичу, что ты номер мог сорвать.

- Что-о?! Да, пошел ты… Еще будешь меня пугать им. Это ты его бойся, ты у него работаешь, а мне бояться нечего, я ему ничего плохого не сделал.

Свет в зале погас, пушки высветили оркестр, зазвучала музыка, - началось второе отделение. ''Вот еще одна твоя неудачная шутка,- сказал я себе. - Теперь жди своего второго отделения.'' После представления долго ждать не пришлось. Как только зал опустел, тот же зловещий голос Попова прокричал: ''Дерябкин, зайди в гардеробную!'' Постояв немного у двери и собравшись духом, я зашел. Попов разгримировывался. Не поворачиваясь, резко сказал:

- Если ты посылаешь моих партнеров, значит ты посылаешь и меня. Все. Закрой дверь с той стороны. И нав-сег-да.

Я снова, как в Москве, не обронив ни слова, вышел, но дверь закрывать не стал. Через несколько минут она, зло хлопнув, будто выстрелила мне в спину. Стало понятно: это окончательный разрыв и, что обойти мне его так и не удалось. Теперь по возвращению до- мой меня будут ждать далекие сибирские цирки. ''Пусть Аляска, Сибирь, рудники, - думал я , - только бы не видеться с ним, не заискивать, не унижаться. И это все ради того, чтобы быть под прикрытием его клетчатой крыши.''

А что уж перед силой преклонялся,

Так тут уж, недруг, ты меня прости.

В манеже потому и жить остался,

Иначе здесь таланта не спасти.

Обессиленный, я сидел у себя в фургоне. Медведь подгребал под себя только что засыпанные, свежие опилки. Он готовился ко сну. Я сунул ему в клетку два яблока, подбросил несколько поленушек в печку ''буржуйку.'' Вдруг сорвал со стены плакат Олега Попова, схватил ручку, и без остановки, будто бы кто-то мне диктовал, стал записывать:

Натаскаю дров,
затоплю я печь.
Соберу все зло,
чтоб в печи той сжечь.
Раскалилась печь,
и горит в ней зло.
Приложил ладонь -
не идет тепло.

. Глянул я в окно,
а вокруг бело.
Из трубы печной
валит пеплом зло.
Ярче печь гори,
освещай окно.
Видишь, на снегу
черное пятно.

Буду день топить,
буду ночь топить,
- Все равно не дам
- злу на свете жить.
Югославия, Белград, ноябрь 1981 Санкт-Петербург, Большая Пушкарская, ноябрь 2000 Владимир Дерябкин Тел. 346-09-51

Югославия, Белград, ноябрь 1981