Путешествие эстрадоведа

Пребывание в трех польских городах было окрашено разнообразными оттенками исключительно положительных эмоций.

ВАРШАВА — КРАКОВ — ВРОЦЛАВ

Поезда не опоздывали, в отелях исправно действовали все втекающие и вытекающие удобства, по утрам без хлопот можно было съесть свою яичницу и выпить кофе, а самое главное, мне повезло с переводчиком. Юная Алиция Милоцка (сокращено — Алла, или Аля) была эрудирована, неутомима, внимательна к запросам «эстрадоведа» (назову себя так), приехавшего в Польшу всего лишь на девять дней.

Было еще несколько действующих лиц, причастных к осуществлению описываемой поездки. Обычно они незаслуженно остаются в тени. Но и Василий Григорьевич Усенко, и пани Щипаньска из двух министерств культуры, советского и польского, сумели так построить программу командировки, что статистический итог девяти дней одного года выразился в просмотре одиннадцати спектаклей и концертов, посещении пяти занятий в театральной школе, проведении восьми деловых и творческих встреч, не говоря уже о музейных «набегах», лицезрении потрясающих своей архитектурой старинных зданий, а также многочасовом изучении ландшафтов и селений из вагонных окон в поездах польских железных дорог.

Однако рассказывать я буду главным образом об эстрадных спектаклях 1988 года.

Варшавский театр «Сирена». Давно известный и по литературе, и по его гастролям в Советском Союзе. Театр, которым долгое время руководил Ежи Юрандот — известный поэт, драматург, сатирик, а теперь успешно возглавляет Витольд Филлер, объединяющий в одном лице и художественное, и административное руководство. И опять-таки мне повезло: в «Сирене» — премьера! Показывается представление «В зелено-золотом Сингапуре». Вам что-то напоминает это название? Ну конечно же, это несколько перефразированная строка знаменитого романса Александра Вертинского «В бананово-лимонном Сингапуре»! Спектакль в театре «Сирена» воскрешает эстрадное прошлое. Тут и инсценированные фрагменты дореволюционного быта — аристократического, купеческого, разночинного, — где присутствуют народные песни, романсы, пляски. Тут и просто концертное исполнение произведений этих жанров. И, конечно, конферанс.

Итак, мы в сравнительно небольшом зале. Собирается премьерная публика. Занавес к спектаклю, исполненный в стиле художников «Мира искусства», уже настраивает на восприятие иной эпохи, иных настроений. А когда после небольшой увертюры занавес раскрывается, мы оказываемся в обстановке гостиной или, может быть, музыкального салона начала века, где собирается публика, чтобы помузицировать, послушать певцов, потолковать о том о сем. Конферансье (Богдан Базука и Тадеуш Плучински) рассказывают о Вертинском, напоминают нам его романсы, напевают распространенные тогда русские песни. Балет исполняет «демоническое танго», а потом почему-то и лезгинку...

Но вот конферансье называет имя прославленного оперного певца Бернарда Ладиша — и в зале возникает овация. Чувствуется, что Ладиш не забыт (а он — на пенсии), что этот певец по-прежнему любим варшавскими театралами. «Славное море священный Байкал...», «Только раз бывает в жизни встреча», «Был бал...» — многие из этих песен и романсов называли «душещипательными» (об этом залу напомнили конферансье). Бернард Ладиш поет их с идеальным чувством меры, сохраняя стиль, но избавляя эти произведения от излишнего надрыва, от обязательной некогда «слезы».

Смена оформления. На сцене — костюмированный духовой оркестр. Мы с вами — в городском саду. Звучат вальсы «На сопках Манчжурии», «Амурские волны». Первыми, как всегда, возле играющего оркестра оказываются детишки. Они неуклюже пытаются вальсировать, разыгрывают между собой сцену ревности, оканчивающуюся «дуэлью». Затем появляются барышни и кавалеры. Среди них — молодой человек, владеющий искусством художественного свиста... Завершается первая часть программы развернутым дивертисментом. «Две гитары за стеной...» — поют солисты, поет хор, танцует балет. Занавес. Антракт.

Колоритной сценой началось второе отделение спектакля. На сцене интерьер то ли трактира, то ли корчмы. За длинным столом пируют три бородатых русских купца, обслуживаемых расторопным половым. Трактир заполняется посетителями разного рода. Тут и чиновник, и гимназист, и шумная толпа цыган. Разгул постепенно принимает воистину купеческий размах. «Ямщик, не гони лошадей...» — песня сопровождается пляской (конечно, в присядку!). Не отстает от общей стихии и конферансье Богдан Базука, исполняющий «Очи черные» на другие (как я понял, более современные) стихи. Купцы вместе с половым истово пляшут под известную песню «Ехал на ярмарку ухарь купец!». Ну а в конце этого довольно продолжительного по времени эпизода одна из очаровательных цыганок пляской своей полностью подчиняет себе купеческое трио, и вот они поочередно пьют шампанское из ее туфельки, швыряются деньгами и вообще ведут себя так, как, судя по некоторым литературным источникам, должны были «гулять» купцы на Руси...

Давайте остановим на время «отснятую» в нашем воображении киноленту спектакля и на фоне купеческого «стоп-кадра» задумаемся об увиденном.

Изобретательно, ярко, динамично поставлена эта сцена. В ней заложена ирония, скорее, даже насмешка над поведением русских бородачей. Но почему же мне чего-то не хватает в трактирном эпизоде? Почему и зал реагирует на все это без смеха, без иронии, только улыбкой?

Дело, наверное, в том, что сами по себе эти песни, хотя и компрометировались частым исполнением в кабаках, все равно дороги всем нам как завершенные в себе лирические или плясовые музыкальные произведения. Под «Ехал на ярмарку...» весело плясали не только купцы и не только в трактирных стенах. Под «Мой костер» грустили и Пушкин, и Толстой, встречаясь с талантливыми цыганскими, исполнителями. Думается, что подобные песни, проверенные временем, сохранились до наших дней именно потому, что несли в себе нечто привлекательное для следующих поколений — обаяние мелодии, зажигательность ритма, содержательность стихотворного текста. У варшавян сценическая атмосфера эпизода пыталась подчинить себе эти песни, но, как мне показалось, оба этих слагаемых (обстановка и сами произведения) вступали в противоречие. Побеждали песни так таковые...

Однако включим снова наш «кинопроектор» и будем осматривать следующие номера премьерного спектакля.

Очаровательно изящным предстал перед зрителями хореографический номер, где действовали кот и две мышки. Балетные артисты одеты с ног до головы во все белое. Получается что-то вроде оживших — нет, не фарфоровых, а, скорее, гипсовых статуэток. У мышек и у кота все на своих местах — и ушки, и усы, и хвосты. Танцуют они в духе классического балета «с характерным уклоном». Ну а сюжет? Конечно, взятый из реальной жизни: как ни стараются подружиться кошки и мышки, ничего путного из этого не получается.

Опять песни, большей частью тоскливые, а конферансье иронически замечает по этому поводу: «Все как будто прощаются с чем-то. А с чем?..» И как взрыв, сметающий этот флер грусти, возникает музыка иного склада, иного ритма, и сцену заполняют участники спектакля, улыбающиеся, обаятельные, молодые. За стенами театра — сегодняшний день, и финальная маршеобразная мелодия как бы напоминает об этом...

Встреча с руководителем «Сирены» должна была состояться не в театре, а в редакции сатирического журнала «Шпильки». Витольд Филлер — поистине «Фигаро»: он успевает руководить театром и редактировать популярный журнал.

Беседа с энергичным руководителем «Сирены» началась по моей просьбе с исторического экскурса. Так же, как и во многих странах, в Польше строго охранялась монополия театров на сценические произведения. И только с 1868 года (на год позже, чем во Франции) парковым эстрадам и концертным кафе было разрешено вводить в свои программы элементы театрализации. Начало нашего века было ознаменовано созданием большого числа литературный театров-кабаре, основным зрителем которых являлась интеллигенция. Витольд Филлер, являющийся не только режиссером, но и историком театра, напоминает о наиболее известных в тот период кабаретных театрах. Это «Зеленый балоник» в Кракове, «Черный кот» в Варшаве. А после первой мировой войны самые известные актеры охотно сотрудничали с кабаре «Кви-про-кво», в деятельности которого заметную роль играл знаменитый польский поэт Юлиан Тувим,

«Интересно, — замечает пан Филлер, — что именно в Польше очень активно противостояли друг другу кабаре и варьете... Поскольку кабаре, как правило, является сатирическим, интеллектуально насыщенным театром, а варьете — развлекательным предприятием для определенного круга посетителей, про кабаре говорили, что оно «с умом, но без денег»... (Говорили, как я понимаю, с различными интонациями: кто — с презрением, кто — с сожалением, кто — с гордостью.) «Эта точка зрения,— утверждает Филлер,— жива до сих пор», и я тут же вспоминаю свой диалог с известной актрисой и руководителем театра «Комедия» — обаятельной и остроумной женщиной Ольгой Липиньской. Наш с ней живой диалог как бы споткнулся, когда я заговорил о некоторых других театрах. Пани Липиньска, по-видимому, строго охраняет границы театра от воздействия варьете.

«Мы в «Сирене», — продолжает Витольд Филлер, — пытаемся соединить кабаре и ревю. У нас есть балетная группа, неплохой оркестр, в области сценографии используются приемы шоу. Наши авторы подобное соединение специально отражают даже в названии программ. Как вам нравится, например, название спектакля — «Секс и политика»?..».

По словам Витольда Филлера, спектакль «В зелено-золотом Сингапуре» не типичен для «Сирены». В нем нет той остроты, какую, скажем, можно встретить в повествовании про Остапа Бендера или в других программах театра. Но свидетельствую: и в ностальгически-ироническом «Сингапуре» без труда прочитывается сегодняшнее кредо замечательного театрального коллектива, очень популярного у варшавян.

КРАКОВ

Уже тридцать лет действует кабаре, расположившееся в самом центре Кракова. Называется оно по имени дома культуры, под эгидой которого находится. Имя это для нас кажется довольно странным — «Под баранами»...

Но и в Польше, и в Чехословакии, да и в нашей Прибалтике такая система названий, неформальных, забавных, легко запоминающихся, была очень распространена в свое время. Помню, как над дверями одного из рижских кафе когда-то мы обнаружили барельефное изображение верблюда и шутя стали называть это кафе «У верблюда». А потом выяснилось, что прежде это название было официально узаконенным.

Довольно активно занимаясь историей эстрады, я усвоил, что французские театры-кабаре подчеркивали сатирическую остроту программ оригинальным своеобразием своего интерьера. Стены того же «Ша нуар» были украшены самыми, казалось бы, несочетаемыми предметами, и эта несопрягаемость олицетворяла «кабаретный» (пестрый, разнообразный) характер представления. В маленьком подвальном помещении краковского кабаре «Под баранами» все соответствует подобной «классической» обстановке. Тускло мерцают дежурные электролампочки. Рядом с ними горят свечи. Ряды для зрителей состоят из разнокалиберных, несусветной формы стульев и скамеек без спинок. А над сценической площадкой висит так много всего, что в ожидании начала я добросовестно переписал в путевой дневник основные элементы «сценографии».

Итак: разноцветные тряпки, полиэтиленовые мешки, елочные украшения, металлическая труба от печки-буржуйки, кусок балюстрады от какой-то театральной декорации, «кружевные» остатки жестяных листов после штамповки из них чего-то нужного, сломанные часы, кукла, стул вверх ногами и т. д., и т. п. И вместе с тем, рядом — продуманная система прожекторов, кабинетный рояль (как его втащили туда через столь узкие двери — непонятно!), микрофоны, усилители, динамики. Сыро и, скажем прямо, холодно. (К концу программы стало сухо и тепло — зрительское дыхание сделало свое дело.) Сидим тесно: мешают собственные колени. Стаканы с напитками разного рода — в руках, поставить некуда. Ждем начала. ...На сцене откуда-то появился немолодой человек, весь облик которого сразу напомнил поэта Аристида Брюана, других французских кабаретистов, какими мы их знаем по рисункам Тулуз-Лотрека.

На голове Петра Скшимецкого — черная широкополая шляпа, которая, как видно, является своего рода «фирменным знаком» этого кабаретиста. И характер его поведения тоже перекликается с изначально заданным стилем. (Возвратившись домой, я прочитал о том же Брюане: «Расхаживая среди маленького пространства, приветствуя знакомых эпиграммой, а незнакомых принимая с легкой фамильярностью, он внезапно менял настроение...» Похожий, хотя и не совсем такой, стиль был и у Валиева в «Летучей мыши».) Скшимецкий поговорил с собравшимися о новостях, упомянул, в частности, о том, что советский военный ансамбль пел в резиденции самого папы римского, что поражение польских хоккеистов на Олимпиаде в Калгари — это «народная трагедия», и тут же на сцене появился одетый под хоккеиста, в шлеме, с клюшкой, весь перевязанный певец в сопровождении маленького вокального ансамбля. Были спеты жалостливые куплеты о том, как несправедливо его удалили за якобы примененный допинг, а ансамбль на мотив «Гаудеамуса» утверждал что-то вроде «Нет, нет, он не виноват...». Представление пошло дальше, постепенно набирая темп. Если за кулисами происходила заминка с выходом исполнителей, Скшимецкий громко возглашал: «Дыра!», подхлестывая тем самым зазевавшихся. Иногда о «дыре» вслух напоминали и зрители.

Несколько раз исполнение песенок посвящалось кому-то из сидящих в зале (знакомым и незнакомым). Луч прожектора высвечивал лицо гостя, а певец или певица адресовали содержание песни именно этому слушателю. Одного из посетителей певица заставила встать с места, утянула на сцену, а потом тот по воле артистки исчез за кулисами до конца программы. (Но «подсадки» здесь не было: в зале осталась скучать в одиночестве его спутница.)

Но что же все-таки являлось содержанием представления? В основном злободневные песенки — сольные и ансамблевые. Реже — разговорные монологи и интермедии. И еще — несколько инструментальных номеров, исполняемых, как правило, от «образа». Пели и драматические актеры, и популярные (судя по приему публики) эстрадные исполнители — Данута, Тамара (фамилии здесь не всегда принято называть). Среди драматических артистов запомнился молодой Хайдецкий (а тут я, наоборот, не успел уловить имя). Он привел всех в восторг, виртуозно исполнив песенку о бюрократизме от лица барышни, печатающей на машинке. Хайдецкий имитировал машинопись и пластически, и средствами звукоподражания. Имитировал в бешеном темпе, успевая переводить каретку машинки, пропевать весь текст, бросать на кого-то кокетливые взгляды.

Я должен заметить, что двадцать шесть номеров программы (она длилась почти три часа без перерыва) обеспечивались значительно меньшим числом исполнителей. Артисты (кроме местных «звезд») выходили на эстраду по два-три-четыре раза. Одна очень музыкальная девушка-подросток (вероятно, учащаяся музыкального училища) появлялась со скрипкой и от своего имени и в старинном польском костюме, исполняя народную мелодию, и «в образе» маленькой девочки, наивно исполняющей гривуазные куплеты (стародавний прием). Она же аккомпанировала певцам, играла в ансамблях, словом, если можно так выразиться, «ее было очень много»! Подобное бывает, когда собирается узкая актерская компания и, постепенно разойдясь, удивляет и удивляет друг друга своими разносторонними талантами. Собственно говоря, так и родилось кабаре, ведь его программы сначала не предназначались ушам и глазам сторонней публики, а существовали, как говорится, для «внутреннего употребления». Эти традиции и поддерживаются в какой-то мере Петром Скшимецким в подвальчике «Под баранами». Но я поступил бы нечестно, если бы миновал те моменты, которые вызвали у меня неприятие. Они связаны с политической или эстетической бестактностью.

Конечно, природа сатирических жанров предполагает остроту постановки любых проблем. Но если эта острота оборачивается недружелюбным зубоскальством, значит, потеряно чувство меры и вкуса, потеряно ощущение времени и политической ситуации. Ну зачем надо было высмеивать памятник советскому маршалу И. С. Коневу, коль скоро всем известно, что ему лично и руководимым им войскам мир обязан спасением города-музея Кракова от полного уничтожения в годы второй мировой войны? Зачем некоему Алеше Авдееву (видимо, нашему соотечественнику, оказавшемуся в Польше) исполнять разбитную «Песенку веселых эмигрантов» про очутившихся в Нью-Йорке «тетю Хаю и Борю Сичкина» в соседстве с одной из умных, ироничных песен Владимира Высоцкого? Конечно, дело не в том, чтобы ратовать здесь за применение запретительных способов со стороны «главы фирмы». Но все-таки у меня создалось впечатление, что программа «Под баранами» строится по модному ныне принципу «самообслуживания» — кто захотел, тот и выступил.

И тем не менее я получил от трехчасового представления «Под баранами» не только любопытную информацию, но и удовольствие от пребывания в столь редко сейчас встречающейся атмосфере творческой непринужденности.

Моя командировка по срокам оказалась специально спланированной так, чтобы можно было хоть несколько дней побыть на этом фестивале. Ни с кем из устроителей я не встречался: не было времени, да и хотелось самому, без подсказки разобраться в польском истолковании понятия «актерская песня».

В программе соседствовали три вида музыкальных выступлений — музыкальные «полнометражные» спектакли, программы инсценированных песен, исполняемых всей труппой театра, и сольные (или дуэтные) концерты поющих драматических актеров. И то, и другое, и третье в полной мере выявляло способности исполнителей «сыграть песню», насытить ее глубокой содержательностью, выявить подлинный синтез музыки и слова. Поэтому подобные фестивали помогают и театру и эстраде в поисках оптимального художественного результата.

Первое произведение оказалось одним из самых сильных эстетических впечатлений. Рок-опера Э.-Л. Уэббера «Иисус Христос — суперзвезда» была сыграна коллективом Музыкального театра из Гдыни. Во время спектакля я отчетливо понял, насколько теряет свою значимость рок-музыка без зримого действия, без материализации героев, без созданной атмосферы. Я слышал ранее уэбберовскую музыку в записи на пленке. Две, от силы три мелодии ненадолго задержались в памяти. И все. Конечно, фанаты рок-музыки могут облить меня презрением в ответ на такое признание, но я хочу быть откровенным до конца. А вот спектакль Гдыньского музыкального театра задел меня за живое. Миф о Христе, о его доброте, о его справедливости раскрывается в пьесе в двух плоскостях — евангелическом и современном. Поэтому и защита Марии Магдалины, и изгнание торгашей из храма, и предательство Иуды воспринимаются как вечные коллизии, рождают у каждого зрителя свои личные ассоциации.

Отлично решены режиссером (Ежи Груза) массовые сцены. Страшен эпизод истязания плетьми. До символа поднята сцена распятия, электронное звучание музыки разворачивает масштаб злодейского деяния беспредельно. Поют артисты чрезвычайно выразительно. Их пение сопровождает большой симфонический оркестр с развитой группой электронных инструментов. Многое в спектакль привнесло само помещение, где выступал театр. «Хала любова» — огромный круглый зал с куполом, и поневоле здесь рождались ощущения воистину космические. Спектакль драматического театра из Познани называется «Декаданс». На сцене — двухэтажное помещение кафе-дансинга, сияющее настоящими зеркалами, полированным ажурным металлом, лакированным деревом. Двери с турникетом, лестница, галереи второго этажа, действующий лифт. Оркестровая эстрада, где может расположиться около десяти музыкантов. Сооружение фундаментальное, предельно приближенное к натуре. В этой обстановке проводят время действующие лица. Они не разговаривают между собой. Сидят за столиками. Танцуют. И поют. Поют поодиночке, тоскуя о чем-то несбывшемся или утраченном. С некоторыми что-то происходит, но происходящее нам неведомо: кто-то получает через посыльных какие-то записочки, встает, выходит; кто-то кого-то ждет, поглядывая на двери; игра взглядов и песен-монологов...

Словом, «декаданс». Конечно, основной ценностный смысл этого концерта-спектакля заключен в самих песнях, исполняемых достаточно проникновенно. Но возникает вопрос: стоило ли «огород городить», сооружая такую, пусть элегантную, но массивную и дорогостоящую декорацию? Еще одно впечатление. Вечер двух прелестных молодых актрис из Варшавы Анны Ходаковски и Барбары Дзекан. Одна из них блондинка, другая — брюнетка. Обе высокие, стройные. Поначалу одетые в пышные платьица из белого материала с красными горошками. И ничто не предвещает, что их невинные ретро-песенки обернутся критикой польской и советской политики 50-х годов. Собственно, критика эта заключается не в самих известных тогда песенках «Парасольки», «Карусель», «Эй, хлопцы...», «Тиха вода», а в конферансном тексте, который милые девушки рождения 60-х годов произносят в паузах. Зал встречает их слова достаточно бурно, а я думаю о том, что, наверное, все-таки правильнее было бы, чтобы этот текст произносил сам автор, имеющий на то большее право, чем юные существа, чей темперамент сегодня должен быть в первую очередь устремлен в будущее. Очень понравился спектакль Плоцкого театра под названием «Давайте делать свое!».

За основу здесь взяты песни на стихи Войцеха Млынарского. Исполняются они в условиях созданного на сцене помещения старинного железнодорожного вокзала. Металлические столбы-колонны, арочные перекрытия. Информационные надписи и плакаты. Наверху под самым порталом — своеобразное расписание поездов: когда вглядишься в него, выясняется, что это перечень песен Млынарского, а вместо времени отправления поездов проставлены годы создания той или иной песни. По радио передают объявления, но, как всегда, понять из дикторского текста ничего не удается. Ходит неприветливый дежурный по вокзалу. А в общем-то, создается тревожная атмосфера распутья, неустроенности, неуверенности, одиночества... Молодая женщина, покинутая мужем, поет о своей незавидной доле. Сюжетная песня, исполняемая тремя артистами — героем, героиней и лицом «от автора». Он и она встретились в поезде. Он не владел культурой речи, употреблял вульгарные слова, она стала презирать его за это. Вот он наконец научился многому, стал другим человеком, но взял и ушел к другой. Детишки поют: «Во что нам играть, если играть стало не во что?...

Раньше мы играли в игру «Замри», а сейчас эта игра не популярна...» (Кстати, молодые актеры театра из Плоцка очень убедительны в ролях детей здесь и еще в двух песенках.) Сатирическая нотка задана. Вот и в следующей песенке трое рабочих, вытащивших на сцену небольшую бетономешалку, вместо работы улеглись возле нее и поют о дороге, которую им надо построить. «Мы знаем направление, — поют рабочие, — но дорога не получается прямой и гладкой, она вся в ухабах, ямах и рытвинах...». А эта песенка называется «12 часов интересной женщины». Исполняется (играется) она героиней с участием нескольких актрис, дублирующих поведение солистки. Из чего складывается день неработающей женщины? Из походов по магазинам, откуда она возвращается, нагруженная покупками. Из прогулок с детьми (и катят женщины по сцене детские коляски разных типов и цветов). Из стирки и сушки белья (вся сцена заполняется веревками с бельем)... А сама «интересная женщина» во время этих бесконечных дел до сих пор мечтает о Ромео, которого ей так и не удалось встретить. Вторая часть спектакля начинается оптимистично. Дежурный по вокзалу внимателен, ходит с лейкой, поливает цветы. Все, что говорит по радио диктор, слышно и понятно. И первая песня звучит тоже весьма бодро: «Как интересно жить в наше неинтересное время...» Во втором отделении больше танцевальных песен.

В танец даже вовлекается молодежь, сидящая в зале. Исполняются песни лирические («Девушки, будьте для нас добрее весной», «Станция «Радость» давно на ремонте»), драматические («Согрей меня!»). Но и во втором отделении есть место сатире. В адрес министра культуры («Он был князь»). По поводу подхалимажа («Шахматы», где встречаются за доской начальник, не умеющий играть, и подчиненный — отличный шахматист). В связи с демократизацией (о том, как куклы из кукольного театра выбирали себе руководство). Первый финал — песня «Каждый делай свое дело!». Это лейтмотив всего спектакля, в котором творческая молодежь азартно, смело, с желанием созидать заявляет о своей жизненной позиции. И во втором финале звучат по-настоящему энергичные слова. «Все еще впереди, не унывайте, наши мечты сбудутся!..» За пределами фестиваля актерской песни я побывал во Вроцлавском театре кукол. И снова убедился в том, что эстрадные приемы сегодня все активнее взаимодействуют с теми традиционными формами театра, где прежде строго соблюдалась граница между залом и сценой.

Эстрадная открытость особенно, оказывается к месту в детском драматическом театре. Там ребенок изначально хочет быть участником, а не только созерцателем, хочет взаимодействовать с героями пьес. В современном кукольном театре, где нередко применяется открытый прием управления куклой, появляется еще больше каналов взаимосвязи. Такой «многослойный» способ существования свойствен молодым актерам Вроцлавского театра кукол, мастерски исполняющим «музыкальное представление в двух актах с песенками» под названием «Кот, пес и джаз». Это спектакль кукольных масок, артисты держат их в руках, управляя пластикой и даже мимикой звериных голов, а костюмированное тело актера становится туловищем персонажа.

Прием не новый, но очень уж по-эстрадному забавные, выразительные маски у Кота, Пса, Утки, свинок и других действующих лиц! И славные, милые лица актеров и актрис. Если к этому прибавить веселую музыку в джазовых ритмах, то получится настоящее эстрадное зрелище, талантливо поставленное Виславом Хейно, известным режиссером-кукольником, художественным руководителем театра. Конечно, о многих интересных впечатлениях здесь не рассказано. Я все время как бы контролировал себя — этот очерк ведь пишется для эстрадного журнала, а вдруг я уйду за принятые границы, углублюсь в театральные проблемы, и таким образом не оправдаю доверие редакции и читателей. Но в сегодняшней жизни мира искусства так все сплетено и перепутано, что театральность активно внедряется на эстраду, а эстрадность господствует в иных спектаклях беспредельно.

ВРОЦЛАВ

Во Вроцлаве — девятый фестиваль актерской песни. Моя командировка по срокам оказалась специально спланированной так, чтобы можно было хоть несколько дней побыть на этом фестивале. Ни с кем из устроителей я не встречался: не было времени, да и хотелось самому, без подсказки разобраться в польском истолковании понятия «актерская песня».

В программе соседствовали три вида музыкальных выступлений — музыкальные «полнометражные» спектакли, программы инсценированных песен, исполняемых всей труппой театра, и сольные (или дуэтные) концерты поющих драматических актеров. И то, и другое, и третье в полной мере выявляло способности исполнителей «сыграть песню», насытить ее глубокой содержательностью, выявить подлинный синтез музыки и слова. Поэтому подобные фестивали помогают и театру и эстраде в поисках оптимального художественного результата. Первое произведение оказалось одним из самых сильных эстетических впечатлений. Рок-опера Э.-Л. Уэббера «Иисус Христос — суперзвезда» была сыграна коллективом Музыкального театра из Гдыни.

Во время спектакля я отчетливо понял, насколько теряет свою значимость рок-музыка без зримого действия, без материализации героев, без созданной атмосферы. Я слышал ранее уэбберовскую музыку в записи на пленке. Две, от силы три мелодии ненадолго задержались в памяти. И все. Конечно, фанаты рок-музыки могут облить меня презрением в ответ на такое признание, но я хочу быть откровенным до конца. А вот спектакль Гдыньского музыкального театра задел меня за живое. Миф о Христе, о его доброте, о его справедливости раскрывается в пьесе в двух плоскостях — евангелическом и современном. Поэтому и защита Марии Магдалины, и изгнание торгашей из храма, и предательство Иуды воспринимаются как вечные коллизии, рождают у каждого зрителя свои личные ассоциации. Отлично решены режиссером (Ежи Груза) массовые сцены.

Страшен эпизод истязания плетьми. До символа поднята сцена распятия, электронное звучание музыки разворачивает масштаб злодейского деяния беспредельно. Поют артисты чрезвычайно выразительно. Их пение сопровождает большой симфонический оркестр с развитой группой электронных инструментов. Многое в спектакль привнесло само помещение, где выступал театр. «Хала любова» — огромный круглый зал с куполом, и поневоле здесь рождались ощущения воистину космические. Спектакль драматического театра из Познани называется «Декаданс». На сцене — двухэтажное помещение кафе-дансинга, сияющее настоящими зеркалами, полированным ажурным металлом, лакированным деревом. Двери с турникетом, лестница, галереи второго этажа, действующий лифт. Оркестровая эстрада, где может расположиться около десяти музыкантов. Сооружение фундаментальное, предельно приближенное к натуре. В этой обстановке проводят время действующие лица. Они не разговаривают между собой. Сидят за столиками. Танцуют. И поют. Поют поодиночке, тоскуя о чем-то несбывшемся или утраченном.

С некоторыми что-то происходит, но происходящее нам неведомо: кто-то получает через посыльных какие-то записочки, встает, выходит; кто-то кого-то ждет, поглядывая на двери; игра взглядов и песен-монологов... Словом, «декаданс». Конечно, основной ценностный смысл этого концерта-спектакля заключен в самих песнях, исполняемых достаточно проникновенно. Но возникает вопрос: стоило ли «огород городить», сооружая такую, пусть элегантную, но массивную и дорогостоящую декорацию? Еще одно впечатление. Вечер двух прелестных молодых актрис из Варшавы Анны Ходаковски и Барбары Дзекан. Одна из них блондинка, другая — брюнетка. Обе высокие, стройные. Поначалу одетые в пышные платьица из белого материала с красными горошками. И ничто не предвещает, что их невинные ретро-песенки обернутся критикой польской и советской политики 50-х годов. Собственно, критика эта заключается не в самих известных тогда песенках «Парасольки», «Карусель», «Эй, хлопцы...», «Тиха вода», а в конферансном тексте, который милые девушки рождения 60-х годов произносят в паузах. Зал встречает их слова достаточно бурно, а я думаю о том, что, наверное, все-таки правильнее было бы, чтобы этот текст произносил сам автор, имеющий на то большее право, чем юные существа, чей темперамент сегодня должен быть в первую очередь устремлен в будущее.

Очень понравился спектакль Плоцкого театра под названием «Давайте делать свое!». За основу здесь взяты песни на стихи Войцеха Млынарского. Исполняются они в условиях созданного на сцене помещения старинного железнодорожного вокзала. Металлические столбы-колонны, арочные перекрытия. Информационные надписи и плакаты. Наверху под самым порталом — своеобразное расписание поездов: когда вглядишься в него, выясняется, что это перечень песен Млынарского, а вместо времени отправления поездов проставлены годы создания той или иной песни. По радио передают объявления, но, как всегда, понять из дикторского текста ничего не удается. Ходит неприветливый дежурный по вокзалу. А в общем-то, создается тревожная атмосфера распутья, неустроенности, неуверенности, одиночества... Молодая женщина, покинутая мужем, поет о своей незавидной доле. Сюжетная песня, исполняемая тремя артистами — героем, героиней и лицом «от автора». Он и она встретились в поезде. Он не владел культурой речи, употреблял вульгарные слова, она стала презирать его за это. Вот он наконец научился многому, стал другим человеком, но взял и ушел к другой. Детишки поют: «Во что нам играть, если играть стало не во что?...

Раньше мы играли в игру «Замри», а сейчас эта игра не популярна...» (Кстати, молодые актеры театра из Плоцка очень убедительны в ролях детей здесь и еще в двух песенках.) Сатирическая нотка задана. Вот и в следующей песенке трое рабочих, вытащивших на сцену небольшую бетономешалку, вместо работы улеглись возле нее и поют о дороге, которую им надо построить. «Мы знаем направление, — поют рабочие, — но дорога не получается прямой и гладкой, она вся в ухабах, ямах и рытвинах...». А эта песенка называется «12 часов интересной женщины». Исполняется (играется) она героиней с участием нескольких актрис, дублирующих поведение солистки. Из чего складывается день неработающей женщины? Из походов по магазинам, откуда она возвращается, нагруженная покупками. Из прогулок с детьми (и катят женщины по сцене детские коляски разных типов и цветов). Из стирки и сушки белья (вся сцена заполняется веревками с бельем)... А сама «интересная женщина» во время этих бесконечных дел до сих пор мечтает о Ромео, которого ей так и не удалось встретить. Вторая часть спектакля начинается оптимистично. Дежурный по вокзалу внимателен, ходит с лейкой, поливает цветы. Все, что говорит по радио диктор, слышно и понятно. И первая песня звучит тоже весьма бодро: «Как интересно жить в наше неинтересное время...» Во втором отделении больше танцевальных песен.

В танец даже вовлекается молодежь, сидящая в зале. Исполняются песни лирические («Девушки, будьте для нас добрее весной», «Станция «Радость» давно на ремонте»), драматические («Согрей меня!»). Но и во втором отделении есть место сатире. В адрес министра культуры («Он был князь»). По поводу подхалимажа («Шахматы», где встречаются за доской начальник, не умеющий играть, и подчиненный — отличный шахматист). В связи с демократизацией (о том, как куклы из кукольного театра выбирали себе руководство). Первый финал — песня «Каждый делай свое дело!». Это лейтмотив всего спектакля, в котором творческая молодежь азартно, смело, с желанием созидать заявляет о своей жизненной позиции. И во втором финале звучат по-настоящему энергичные слова. «Все еще впереди, не унывайте, наши мечты сбудутся!..» За пределами фестиваля актерской песни я побывал во Вроцлавском театре кукол. И снова убедился в том, что эстрадные приемы сегодня все активнее взаимодействуют с теми традиционными формами театра, где прежде строго соблюдалась граница между залом и сценой.

Эстрадная открытость особенно, оказывается к месту в детском драматическом театре. Там ребенок изначально хочет быть участником, а не только созерцателем, хочет взаимодействовать с героями пьес. В современном кукольном театре, где нередко применяется открытый прием управления куклой, появляется еще больше каналов взаимосвязи. Такой «многослойный» способ существования свойствен молодым актерам Вроцлавского театра кукол, мастерски исполняющим «музыкальное представление в двух актах с песенками» под названием «Кот, пес и джаз». Это спектакль кукольных масок, артисты держат их в руках, управляя пластикой и даже мимикой звериных голов, а костюмированное тело актера становится туловищем персонажа. Прием не новый, но очень уж по-эстрадному забавные, выразительные маски у Кота, Пса, Утки, свинок и других действующих лиц! И славные, милые лица актеров и актрис. Если к этому прибавить веселую музыку в джазовых ритмах, то получится настоящее эстрадное зрелище, талантливо поставленное Виславом Хейно, известным режиссером-кукольником, художественным руководителем театра. Конечно, о многих интересных впечатлениях здесь не рассказано.

Я все время как бы контролировал себя — этот очерк ведь пишется для эстрадного журнала, а вдруг я уйду за принятые границы, углублюсь в театральные проблемы, и таким образом не оправдаю доверие редакции и читателей. Но в сегодняшней жизни мира искусства так все сплетено и перепутано, что театральность активно внедряется на эстраду, а эстрадность господствует в иных спектаклях беспредельно. А в Польшу надо бы съездить еще не один раз: это та страна, где эстрада проявляет себя в самых разнообразных формах и где по отношению к ней имеет место устойчивый и уважительный интерес и зрительской аудитории, и руководства.

С. Клитин