Путешествие в цирковое прошлое Кишинева

Когда шапито раскидывает в Кишиневе свои огромные парусиновые крылья, в городе воцаряется праздник. Да, цирк здесь любят — и стар и млад, и, надо сказать, любили всегда.

Но чтобы написать сегодня эту короткую фразу — любили всегда, нам пришлось немало посидеть в архивах, перелистать сотни пожелтевших газет, иными словами, совершить одно из увлекательнейших путешествий — путешествий в прошлое.

«Летят уже журавли — пора за ними и цирку», — с грустью писала местная газета осенью 1868 года. Цирк Галимани, гостивший в то время в Кишиневе, давал свои последние представления. Вместе с входными продавали и лотерейные билеты. Перед началом представления один из актеров труппы расхаживал по улицам с главным призом — коровой или лошадью, громко совая почтенную публику. Раздавались пушечные выстрелы, и цирк зажигал свои огни — керосиновые лампы, расставленные в кулисах. Накануне отъезда, как писала газета, «набрав до 80 лошадей по всему городу, Галимани разодел членов своей труппы в разные шутовские наряды, нанял музыкантов, и такая процессия двигалась по городу от цирка к Золотой улице... Народ, разумеется, валил толпами».

Кто только ни заезжал в Кишинев в прошлом веке! И откровенные шарлатаны, рассчитывающие лишь на невзыскательных зрителей, и актеры-профессионалы, настоящие мастера своего дела. Во время народных гуляний, ярмарок, весенних и зимних праздников недостатка в цирковых представлениях не было. Балаганный фокусник Некраш, ясновидящая Фани Гилотено, одноногий танцор Донато, магнетизер А. Симон, слепец Пикко, играющий на свирели, негритянки с «металлическими» голосами, чревовещатели, персидские и арабские акробаты Гусейна Ага-Али, белоруссы с медведями, четырехсотфунтовая девица Эльси и двадцатипятифунтовый мужчина Колибри, группа вольтижеров Адольфа Гверры, воздушные акробаты Джемса и т. д. и т. п. О выступлениях одних извещали громадные красочные афиши, расклеенные по городу, другие прибегали к услугам «ходячих афиш» — мальчишек-зазывал, сообщающих прохожим, что, например, в Лондонской гостинице остановился знаменитый фокусник, который за пять копеек показывает один фокус, а за десять копеек — три.

К приезду цирковых трупп в городе наскоро сколачивались временные деревянные балаганы. И лишь только осенью 1871 года в Кишиневе было построено первое постоянное здание цирка. «Имею честь довести до сведения почтеннейшей публики, что в г. Кишиневе на Полицейской площади я строю цирк большого размера, приспособляя его к зиме, с полным удобством и комфортом»,— заявлял Вильгельм Сур, содержатель Одесского цирка, одного из лучших на Юге России. Отдавая место под застройку цирка в самом центре города, местные власти признавали тем самым его необходимость, благо это не стоило им ни копейки.

По своему размаху цирк Сура был доселе невиданным явлением в Кишиневе. Пожалуй, только цирк Гюттемана, дважды до этого приезжавший в город, мог как-то сравниться с ним. Труппа его состояла из 120 человек, располагала шестьюдесятью «лучшей дрессировки кровными лошадьми» и ученым слоном. Энергичный и напористый предприниматель Сур расширял контингент своих зрителей, изобретательно завоевывая сердца кишиневцев, чья любовь к цирку должна была окупить (и окупала) его солидные издержки по строительству стационарного здания и содержанию внушительной труппы. Разве можно было устоять перед таким,, например, объявлением: «Дамы приглашаются бесплатно». Или таким: «Каждый посетитель имеет право взять с собой одно дитя бесплатно». Или же: «Военные нижних чинов платят за вход половину стоимости.билета». Должное впечатление в городе производили и бесплатные представления для «лучших учеников и учениц уездных училищ». Антрепренер вполне основательно рассчитывал, что каждая дама и каждый ребенок приведут с собой в цирк своих тяжеловатых на подъем и вечно занятых мужей и отцов, понимал, что лучше брать с солдатиков половину, чем вообще не видеть их в цирке, что восторг «лучших учеников» разожжет любопытство и у менее прилежных и т. д.

К чести Сура надо сказать, что он не скупился на приглашение первоклассных цирковых актеров. Но и выступления американо-японского общества «Дракон», и езда на велосипеде по протянутому канату, и обаяние клоуна Феликса Бевини, и знаменитые номера верховой езды — все это несколько меркло рядом с мифологическими, фантастическими, феерическими, комическими, военными и т. д. пантомимами с полетами и превращениями, балетами и маршами, сражениями и «эволюциями» в тридцати, сорока, а порой и пятидесяти картинах. Эти своеобычные представления, сотканные из многоцветья костюмов, головокружительных трюков, музыки, танцев, пантомимы, и непременно дух захватывающего сюжета, — не являлись ли они отголоском с одной стороны, народного театра, а с другой — пышных, красочных, роскошных «гарниров» к постановкам трагедий на столичных сценах начала прошлого века. Так или иначе, утвердившись на цирковой арене 70-х годов XIX века, они нашли своего благодарного зрителя в городах русской провинции, в том числе и Кишиневе.

«Прошло то время, когда твердилось о вреде удовольствий и увеселения признавались навождением дьявола; теперь, что бы нам ни говорили на эту тему, мы твердо убеждены, что человеку настолько же врождена потребность веселиться, как потребность есть, и это до такой степени связано одно с другим, что трудно решить, что важнее,— писала местная газета и продолжала: — наши клубные балы, маскарады, наши оперы, спектакли, балаганные паясничанья, хороводные пляски под скрипку доморощенного артиста-любителя на площади перед кабачком и прочее — все это необходимые явления общества; по ним мы можем судить о его жизни». Простонародье и дети — вот, по словам газеты, главные энтузиасты цирка. И действительно, если театр все еще оставался, в основном, привилегией обеспеченных классов, то цирк с первых же своих шагов был демократичным. Цирк не только развлекал, но и приоткрывал перед неискушенным зрителем окно в иной, незнакомый мир, расширял горизонты, приучал сравнивать известное с возможным, «употребляя для этого сопоставление контрастов окружающего с более совершенным».

В начале 80-х годов большим успехом у кишиневских зрителей пользовался цирк Лилипарова, дававший свои представления в новом деревянном здании, рассчитанном на тысячу зрителей, (цирк Сура, прослужив года четыре, сгорел в одну ночь от случайного пожара). А в декабре 1883 года открывает свои двери цирк курского мещанина Александра Фюрера, построившего в центре Кишинева каменное здание с подвижной сценой, вмещающее уже тысячу пятьсот зрителей. «Представления отличаются разнообразием репертуара, замечательным артистическим исполнением, юмористическим содержанием и блестящей обстановкой пантомим»,— отмечала губернская газета. Однако и это здание, довольно быстро пришедшее в негодность из-за его несчетной эксплуатации и грозящее в конце концов рухнуть на головы своих многочисленных посетителей, в мае 1890 года было разрушено, а на его месте со временем и выросло другое, более скромное.

В конце девятнадцатого века в Кишинев приезжает цирк В. Труцци, И. Бескоровайного, М. Макса, Н. Лара, сибирский цирк Э. Стрепетова и др. Здесь гастролировала труппа В. Дурова. В афишах впервые начали появляться имена режиссеров и балетмейстеров. Цирковые программы стали более изобретательными, их строили с расчетом на то, чтобы интерес зрителей ни на минуту не угасал, чтобы в каждой была своя «изюминка», которую бы «спешили видеть» жадные до всего нового любители цирка.

Кумирами кишиневской публики 900-х годов стали клоуны и борцы. На заре XX века Кишинев, как, впрочем, и вся русская провинция, переживал увлечение «чемпионатами борьбы», в то время проходящими на цирковой арене. Появились первые болельщики, спортивные комментаторы и даже «поэты»:

«Волнуя страсти кишиневцев
Отцов, мамаш и дочерей,
Купцов, чиновников, торговцев
И адвокатов и врачей —
Всех местных граждан поголовно...
«Борьбы» давали полный сбор...
Явленье это безусловно
Смущало сердце, ум и взор
Приезжавших концертантов,
И были все огорчены,
Что атлетических талантов
Они судьбою лишены».

Сюжетные же пантомимы, с их наивной парадностью теряли свое очарование, все меньше интересовали зрителей. Как бы улавливая эти настроения публики, местная газета выступила в защиту «чистоты жанра», протестуя против того, чтобы «в драме кувыркались клоуны, а в цирке разыгрывалась «трагедь». «Упорный молдаванин, — писала газета, — он хочет в опере услышать пение, в драме увидеть игру, в цирке... смеяться шалостям клоунов». Да, успех цирковой программы стал все больше зависеть от клоуна. Цирк был уже немыслим без комических выходов клоунов, без их остроумных реприз, а, главное, без юмористического, а порой и сатирического, на злобу дня звучащего слова. Пережив длительное увлечение бессловесной пантомимой, профессиональный цирк, как бы вспомнив о своем бойком и словоохотливом предтече — ярмарочном балагане, вновь «обрел голос». И это было веление времени.

Именно оно — живое слово— будило мысль, переворачивало догмы, разрушало стереотипы, побуждало к критическому осмыслению жизни.

Сколько раз галерка кишиневского цирка буквально взрывалась от хохота и восторга, когда Анатолий Леонидович и Владимир Леонидович Дуровы отпускали «шуточки» по поводу местных беззаконий и бесстрашно проезжались по адресу городских чинов, сидящих тут же в партере.

Так в годы первой русской революции цирковые забавы оборачивались «клоунской крамолой». Цирк уверенно шел навстречу жизни.

Н. РОЖКОВСКАЯ

оставить комментарий