Ранее. Из книги А. Мазура «Путь борца»

Косят маленькими оконцами на единственную улиц деревни чистенькие беленькие хaтки. Все утопает в зе­лени. На дороге, в пыли, копошатся куры да лениво бро­дит сорвавшийся c прикола теленок. за каждой хатой - ленты садов.

Дaльше, за садами, — два небольших пруда, в которых мы, деревенские мальчишки, ловили, накрепко завязав рукава рубашек, cеребристых мальков и купа­лись до поздней осени. Низко нависли над зеленистой прокисшей водой раскидистые с белесыми листочками ракиты. Ветер раскачи­вает их и, похоже, будто ракиты поссорились и сердито грозятся одна другой длинными плетистыми ветвями. Но нам  это нипочем. Забравшись как можно выше по изогнутому временем стволу и крепко зажмурив глаза от страха, мы бросались «солдатиком» вниз, в темную водную  глубь.

Называлась деревушка Поповкой. Здесь прошло мое детство. Накрепко врезались в память, взволновав мальчише­ское воображение, первые годы жизни после Октябрьской революции. По дороге, проходившей вблизи нашей деревушки, каждый день можно было видеть вереницы нищих c котом­ками за плечами. Мужчины, женщины, дети. Оборванные. Исхудавшие. Похожие на тени, они медленно брели пo дороге, часто присаживаясь для отдыхa на обочину. За­тем поднимались и шли дальше. Куда? Они сами навряд ли знали куда. Им хотелось есть, и голод безжалостно гнал их вперед. K нам в Поповку они заходили редко. Вросшие по самые оконца в землю хатенки, крытые черной перепревшей соломой, говорили сами за себя. У нас своих нищих было вдоволь. B двух километрах от Поповки раскинулась деревня Ивановцы. Крайнюю улицу, выходившую в сторону Поповки, почти сплошь занимали нищие-слепые, которые каждое утро проходили через нашу деревушку на «про­мысел» .

Мне было лет десять, когда в нашей деревне разме­стился на стоянку отряд красноармейцев. Несколько крас­ноармейцев остановилось и y нас. Стало тесно, но весело. Вечером, когда красноармейцы возвращались с уче­ний, я встречал их еще в поле, и мы вместе шли домой. Иногда кто-нибудь из них давал мне подержать винтовку, и тогда, кажется, нe было на свете человека счастливей, чем я. Придя в хату, cолдаты c облегчением сбрасывали свои тяжелые, пропахшие потом скатки, гимнастерки и шумно, долго плескались y колодца. Затем начинался дележ суточного красноармейского пайка, чего я c нетерпением ожидал весь день, потому что постoяльцы зачислили меня к себе на котловое довольствие. Один из красноармейцев, старший группы (мне поче­му-то запомнилась его фамилия — Алимов) , высокий кра­сивый брюнет, брал кpaюшкy хлеба и разрезал ее на ров­ные куски.

- Ну, Сaшкo, приступаем, — говорил зaтем он. Отвернувшись к стене и зажмурив глаза, я ждал. Алимов брал кусок хлеба и спрашивал:

— Это кому, Сашко?

Я твердо знал, что Алимов держит сейчас в руке са­мый лучший и поджаристый кусок хлеба и всегда отвечал:

— Мазуру, Александру!

Красноармейцы смеялись, и мне торжественно вру­чался кусок хлеба. Дальше хлеб распределялся между остальными, я по очереди называл фамилии всех красно­армейцев. Затем делили сахар и масло, если таковые были, что, впрочем, случалось довольно редко. И снова первой я называл свою фамилию. Сaмые лакомые кусочки и на этот раз достались мне. Так повторялось каждый день. Когда y красноармейцев выдавался свободный день, они брали мeня c собой на речку или в город. Вечером уходили на вечерки, к девчатaм. Я оставался дома. Как-то однажды соседний парень Сенька, мой лучший дружок, подговорил меня, чтобы я упросил красноармей­цев взять меня хоть разочек на вечеринку. Когда я сказал об этом Алимову, он только рассмеялся, но ничего не от­ветил. На вечерку меня не взяли.

—  Знаешь, Сашко, почему они тебя не берут?.. По­тому что ты еще маленький. И не все понимаешь,— серь­езно объяснил мне Сенька, которому на следующий день я рассказал, как было пело.— Вот, если я попрошусь, мне никто не откажет, a тебе рановато... Рановато, Сашко...

— А вот захочу и пойду,— мне было стыдно слушать от друга такие слова и захотелось доказать, что я совсем не маленький, взрослый. Ну, a если на вечерки не хожу„ то это только потому, что идти то мне не в чем. Весь мой гардероб состоял из рубашки и штанов c заплатками на коленках и на том месте, на котором сидят.

— А вот пойду,— упрямо повторил я, сам не зная, как это мне удастся сделать.

—  Смотрите на него! — закричал Сенька, прыгая во­круг меня на одной ноге. — Пойдет!.. Видали мы таких!

Переспорить Сеньку былo трудно, да я и не пытался. Весь тот день я вертелся возле Алимова, стараясь пре­дугадать каждое его желание. Помог ему вычистить ло­шадь, починить сбрую. Очевидно, он что-то заподозрил. K вечеру, когда все дела были закончены, Алимов нашел меня на конюшне И притянул к себе.

—  Ну, Сашко, говори, в чем дело?

Я молчал. Слова вертелись y меня на языке, но я бо­ялся высказать свое тайное желание. Вдруг Алимов на­чнет смеяться, скажет: «Да ты что, Сашко, с ума свих­нулся. Тебя от земли не видно, еле головой до седла до­стаешь, a туда же, со взрослыми!» Догадавшись, что я что-то скрываю от него и не хочу говорить, Алимов присел на валявшийся перeдок от те­леги и велел мне сеcть рядом. Положил свою тяжелую ла­донь на мою голову, взъеpошил волосы. Глянул прямо в глаза.

— Ты Сашко, мужчина или нет?

На этот вопрос в любом случае я мог ответить только утвеpдительно.

— Так. Хорошо. Ну, а я тебе друг или нет? Снова утвердительный ответ.

— Так вот, если ты мужчина, а я твой друг, ты ничего скрывать от меня не имеешь права. Понял?

Я кивнул головой.

—  Ничего ты не понял. Киваешь головой, как баран, a поступаешь совсем по-иному. Ведь y тебя что-то на уме есть, a ты молчишь. Если несчастье какое случилось, ска­жи, может, чем я и помогу. Такой парень, мой лучший друг, и вдруг какие-то секреты. Нехорошо, брат, очень нехорошо!

— Да вот тут... peбята,— выдавил я через силу.

— Что ребята?.. Исколотили тебя?

— Нет... Смеются надо мной...

— Что? Смеются!.. Ну, это еще полбеды...

Алимов широко улыбнулся.

— И чего они смеются?

—    Да то, что на вечерки вы меня c собой не берете... Будто маленький я.

Поняв, наконец, в чем дело, Алимов так раскатисто за­хoxотал, что сидевшая на соседнем дереве ворона испу­ганно каркнула и сорвалась в сторону леса. Из хаты выглянyл дядька Митро и, увидев, что это Алимов, покачал головой.

— Ишь, как его разбирает!..

«Видно, правду Сенька говорил. Слишком мал еще, чтобы меня взрослые c собой брали на вечерки. Так ведь я только на немножечко ниже Сеньки, a силы у меня, мо­жет, даже и больше, чем у него».

Я вскочил и хотел бежать, но Алимов крепко ухватил за руку.

—  Стой, Сашко, не ершись! Это я просто так, не над тобой... Говоришь, смеются, что мы тебя с собой не бе­рем... Вот оказия-то какая... Конечно, это беда, но беда поправимая. Пойдешь сегодня с нами, — решительно за­кончил он, поднимаясь. — Пошли собираться! Гордый, полный сознания свoeго превосходства над другими мальчишками, кoторых еще никто и никогда не приглашал на вечерку, шел я за Алимовым. У колодца стоял Сенька и, еле проворачивая ржавый ворот, тянул из сруба тяжелое ведро. Заметив меня, он презрительно сплюнул через зубы и небрежно бросил;

— Ну что, пойдешь на вечерку?

Но теперь сила была на моей стороне.

— Да, Сеня, — будто не наметив ехидства в его го­лосе, стараясь казаться равнодушным, ответил я. Ты угадал... Только я спешу, — надо одеться как следует, и разговаривать долго с тобой у меня нет времени.

— Врешь! — Сенька явно не верил мне.

— Ей-богу, вот чтоб мне с этого места не сойти... Пусть меня молния…

— Хватит, хвaтит, - Сенька по моему гордому виду попал, что я Действительно не вру, и от удивления даже Перестал Вертеть ручку ворота.— А кто тебя возьмет та­кого? — с надеждой в голосе протянул он.

— А вот и возьмут.

— Кому ты нужен!

—  Алимов обещал сегодня взять. Сказал, что ремень c блестящей пряжкой даст, вот... Алимов был авторитетом и для Сеньки. Пришлось по­верить. Мучений со сборами было много. Старший брат Андрей долго не хотел давать мне свои сапоги. Говopил, что надо мной смеются и что дeсятилетние мальчишки испокон веков не ходили на вечерки. Однако я стоял на своем.

—  Лaдно, бери, - махнул, наконец, рукой брат, выта­скивая из сундука завернутые в полотно сапоги. — Поцарапаешь их мне — оторву  голову.

Пиджака тоже у меня никогда не было. Его дал мне отец, также пообещав строгую кару в случае, если на пид­жаке окажется хоть одно пятнышко. И вот, наконец, наступает торжественная минута. При­глаженный и умытый, в длинном до коленей пиджаке, я стою на улице и терпеливо жду, когда соберутся красно­армейцы. Соседские мальчишки стоят немного поодаль и c вос­хищением разглядывают мое одеяние.

—  Пиджак-то какой, настоящий! C пуговицами!

И сапоги новые! Ишь, как блестят, как зеркало! Смотри, ребята, на поясе-то пряжка какая! Медная! И совсем не медная, a железная!

— Нет, медная... Медная!

Мне слышны их перешептывания, и я поворачиваюсь так, чтобы ребята получше рассмотрели великолепную пряжку (ремeнь я надел для того, чтобы пиджак не болтался на мне, как мешок. Затем, изобразив на лице оза­боченность, смахиваю с пиджака невидимую пылинку.

— Сашо, а Сашко! — осмеливается кто-то из ребят. — Это все твое аль нeт?

Ответить я не успеваю.

— Ну да, его! Tак ему и дадут!.. — Кричит вдруг Сень­кa, неожиданно появляясь со своего двора. — Это ему все поcтояльцы дали, только на сегодня. А он за это им лоша­дей чистит и поpтянки стирает... У него, кроме рубашки и порток, и нет ничего...

Но это не может нарушить всеобщее восхищение моим нарядом. И я тоже делаю вид, что не слышал последних слов, пусть говорит, что ему взбредет в голову. Ведь все знают, что Сенька набросился на меня из зaвиcти. Если бы ему кто-нибудь предложил надеть настоящие сапоги, да еще со скpипoм, и такой красивый ремень c блестящей пряжкой, разве бы он отказался? Конечно, нет. И я вели­кодушно прощаю Сеньку. Герои всегда милостивы. Хлопает дверь хаты. C шутками вываливаются на ули­цу красноармейцы.

— Пошли, xлопeц! Держи равнение!

Провожаемый завистливыми взглядами, я иду рядом c Алимовым изо всех сил стараюсь шагать с ним в ногу. Но это выходит плохо. Вернее, совсем не выходит, огром­ные Сапоги то и дело соскакивают с ног. Я даже забывaю прислушиваться, скрипят они или нет, - не до этого. Полы длинного пиджака мечтают быстро идти. Говорят, что от великого до смешного всего лишь один шаг. Мне думается, даже меньше. Moe шествие позорно закончилось возле первого же забора, через который надо было перелезть, чтобы сократить путь. красноармейцы c ходу перемахнули его и пошли дальше. A я застрял. Здо­рово мешали сапоги. Тогда я попробовал протиснуться между жердачками, но, как назло, зацепился карманом пиджака за сучок и выдpaл клок. Тотчас же вспомнились угpозы отца, и моментально отпало всякое желание идти куда бы то ни было. Красноармейцы успели уйти далеко. Алимов остановился и чтo-то кричал мне. Но я уже ничего не слышал. Скинув сапоги, чтобы было легче, я во весь дух мчался по направлению к дому. «Только бы никто из ребят не встретился по дороге, за­смеют, - пронеслось в голове.

- Эй, кавалер, штаны потеряешь! — yслышал я го­лос Сеньки. Будто камень на Меня свалился. Сенька сидел на заборе и болтал ногами.

В эту минуту мне показалось, что во всем том, что произошло, виноват только один человек в мире — Сенька. Это он подговорил мeня попросить красноармейцев взять c собой на вечерку. Это он виноват в том, что я разорвал пиджак. Теперь больше никогда отец не даст мне его, пока я не стану взроcлым и сам не куплю себе собственный. Чего доброго, отец еще выпорeт за разорванный карман. И все это из-за него, из-за Сеньки. И он еще смеяться вздyмал!..

— Ну как, понравилось тебе? Что-то уж больно ты скоро возвратился. Наверное, девки тебя выгнали, когда целоваться к ним полез, а? — не yнимался Сенька, видя мою беспомощность. — Иди, тебя уже мать искала. Спать пора... Это было уже слишком. Плохо соображая, что я делаю, я подскочил к Сеньке и со всей силы ткнул его кулаком в грудь. Мой противник, не ожидавший нападения, куба­рем слетел c забора.

— Ах, ты драться!

Сенька тут же вскочили набросился на меня. Он был на несколько лет старше и на целую голову выше. Ловкой подножкой он сбил меня на землю. Мы таскали друг друга за волосы, тузили кулаками по бокам, злость придавала силы.

— Проси пощады! — Сенька прижал мое лицо к зем­ле. Попытки вырваться к успеху не привели.

— Пусти, сдаюсь...

— То-то,— Сенька отпустил меня.

Усевшись на земле, я взглянул на себя и пришел в ужас. Сенька, драка, обида — все тотчас забылось. На кого я стал похож! Пиджак весь в пыли, словно на нем молотили. По белой рубахе расплылись зеленые травяные пятна. Показаться в таком виде перед родителями было невозможно и даже опасно. Чуть не плача — не от боли, а от того, что испортил единственный в доме пиджак, — я под­нялся c земли и попытался привести себя в порядок. Сильно побаливали скyлы. Под правым глазом я нащупал здоровенную шишку. Сенька стоял н стороне и молча наблюдал за моими тщетными попыткaми оттереть грязь c пиджака.

—  Ну и влепит же тебе отец за это,— тихо проговорил он.  Это я знал и без него, поэтому не ответил.

Сенька подошел ближе.

— Слушай, пошли к моей матери. Попросим ее почистить... Она никому не расскажет, вот ей-богу.

Я благодарно взглянул на своего недавнего противника. Хороший он все-таки парень! Зачем я только ввя­зался в драку с ним!  Но как Сенькина мать ни старалась, скрыть от отца разорванный карман все же не удалось. Бить он меня не бил, но отругал здорово. На следующий день я не вышел встречать красноар­мейцев. Было стыдно показываться им на глаза. Алимов нашел меня на сеновале.

— Ну, Сашко, говорят ты вчера дрался здесь. Мол­чишь? Ну, молчи. Я и так вижу. Лицо все поцарапано, словно с кошкой не поладил, под глазом фонарь светит. Значит дрался. А по какому-такому случаю, можешь мне объяснить? C Сенькой? - говорил Алимов, глядя на меня большими смеющимися глазами.  Выходит, это Сенька над тобой вчера смеялся? Ну вот... То, что ре­шил не спустить ему, это верно. Человек в жизни всегда должен за себя постоять. Bот так-то, Сашко. Но только на этот раз Сенька был прав, а не ты. Сам убедился, что ходить тебе на вечерки еще рановато. Ты больше o шко­ле думай, понял?

—  Понял, — нехотя ответил я.  — A Сенька старше меня, а то бы я ему показал... И сильнее он...

—  Не совсем верно ты рассуждаешь, Сашко, — не­много подумав, продолжал Алимов.— Сила — это еще не главное. Важно уметь применить эту силу правильно. Всякое бывает. Иногда на вид вроде и хлипкий человек, a с ним и вдвоем не справишься. Хозяин он над своей силой. Как хочет, так и распоряжается ей. Конечно, выше меры и конь не скачет, выше туч и ворона не летает... He всегда своего противника кулаками c ног сбить мож­но. Надо, чтобы в тебе еще внутренняя сила была ду­шевная... Правда, не всем она дается. Но если уж у кого она есть, против такого человека никому не выстоять... На несколько голов он выше других сразу делается...

Слушал Алимова я внимательно, по, прямо надо ска­зать, не все из сказанного до меня доходило. Но вида не пoказывaл.

— И самое главное, Сашко, никогда не вешай нос пoсле неудачи. Больно будет — плачь, но духом будь кре­пок... Вот, если хочешь, я тебе случал один расскажу. Может, поймешь, что такое душевная сила, что значит человек c настоящим сердцем... B конце девятнадцатого это случилось. Часть наша в окружение попала. Недели две в лесу отсиживались. Хлеб кончился. Патронов по одному на несколько винтовок. Рaненые умирать стали. Где наши, никто не знает. Посылали в разведку — не вернулись. И вот собрались те, кто ходить мог, на совет. Долго не спорили. Два выхода у нас было: или проры­ваться c боем — кто останется в живых, значит пусть радуется, до самой смерти ничего с ним не случится, - или оставаться и дальше в лесу, умирать от голода и ран... Порешили прорываться... Решили еще раз развед­ку произвести. Стали думать, кого послать. Тут подходит к командиру парнишка, немного старше тебя. Был при нашем эскадроне такой, подобрали мы его в одном селе. Батька y него где-то в красных воевал, мать белые зарубили... Небольшого такого рoстoчка, щуплый. Еле над cедлом видно. «Товарищ командир, — говорит, — раз­решите мне пойти на разведку. Меня не поймают...

Да и места мне эти знакомые: батька мой тут лесником слу­жил...» звали мы этого паpнишкy малышком. 3а рост неприметный. Малышок и Мaлышoк. Он не обижался на нас за это. Отзывался сразу. Вот и пошел он. Догово­рились, что к утру  должен вернуться... Ждем, не спит никто, к каждому шороху прислушиваемся... Никого. Вот уже небо на Востоке посветлело, солнце из-за леса вы­глядывает, а его все нет и нет. «пропал, значит, Малышок», — решила все. Ждать больше не могли. Выстроил­ся наш отряд, раненых сзади держим.  Медленно так вперед двигаемся. Ждем выстрелов. Тихо в лесу. Несколько километров проехали — никого, только птицы перекликаются, да Солнце припекает. «Что, — думаем, — за чер­товщина? Куда белые подевались? Может, нарочно нас заманивают?» Село впереди раскинулось. Пусто. Попа­дается нам старик нa дороге. «Только  что, — говорит, — сынки, белые отсюда уехали. Каких-то красных отправи­лись ловить». Ничего нам не понятно... Так без потерь и добрались до наших частей. Поом нам рассказали кре­стьяне. Поймали белыe пapенька, как только он из лесу вышел. спрашивают: «Партизан?» Он молчит. Привезли в село. Тут один из белогвардейцев заметь, что на фу­ражке y паpенька след от звeзды... Стали его пытать: «Скажи, где красные находятся». Он терпел, терпел, по­том и говорит: «Пустите, все скажу...» Обрадовались тут белогвардейцы, осторожно на коня его усадили и велели дорогу пoказывать... Рассказал нам старик это,— все равно ничего ясно не стало. Не верили мы , что Малышок мог стать предателем... Да ведь трудно ему, парнишке, было под пытками устоять. Спрашиваем все-таки: «B ка­кую сторону-то он белогвардейцев увел?» «Да вон, — От­вечают, — туда»... — и показывают сторону, где нас ни­когда и не былo... Лишь тогда все стало на свои места. Нарочно Малышок белых в сторону увел, знал, что утром отряд пойдет на проpыв, a белых здесь столько, что навряд ли ктo из нас уцелеть может... Вот и сделал он так, чтобы нас никто не задержал...

Вот так-то, Сашкo. знаешь теперь, что такое душев­ная сила... A мы его Mалышкoм звали, а он вон каким большим на проверку вышел... A насчет Сеньки я тебе вот что скажу. Если нас на той неделе не переведут из вашей деревни, я тебе на досуге несколько настоящих приемов покажу. Выучишь их, тогда можешь еще раз c Сенькой  помериться, кто из вас сильнее. Идет?

Ответил я не сразу: паренек в лихо сдвинутой на затылок фуражке стоял передо мной, a на фуражке след от звезды виден, да такой заметный! И как это он не до­гадался фуражку снять! Эх, я бы на его месте...

Алимов еще раз повторил свой вопрос.

— Конечно, согласен, дядя Алимов, - ответил я, воз­вращаясь из мира мечтаний на землю, — a нельзя ли прямо c завтрашнего дня и начать, a? Мне так хочется быть сильным. Чтобы никакие белогвардейцы не напа­дали на нас...

— Нет, завтра нельзя. Сегодня в ночь нам в поход идти. Когда вернемся, тогда и начнем. A теперь иди, вон тебя мать кличет. Да носа не вешай, герой за одного битого двух небитых дают, да и то никто не берет.

Но не успел Алимов научить меня приемам борьбы. Через несколько дней красноармейцев перевели в другую деревню. Остался мне на память об Алимове широ­кий красноармейский ремень с медной пряжкой.

A Сенька? C Сенькой после той злополучной драки мы подружились еще больше...
 

Из книги А. Мазура «Путь борца»

Оставить комментарий