РЕПЕРТУАР >> Ю. Никулин и М. Шуйдин

ФУТБОЛОФОН

Клоуны выходят на арену гуськом, выстроившись друг другу в затылок, У каждого на плече стул. Кадников без всяких инструментов - он дирижер. За ним следует Шуйдин с гитарным футляром в руке, а далее - Никулин с большим барабаном. Клоуны располагаются по манежу живописным треугольником. Это выглядит таким образом: Кадников в центре манежа, спиной к главному входу, а музыканты по ту и другую сторону от него, лицом к зрителям. Кадников взбирается на стул и устраивается у его спинки, как за нотным пультом. Окинув строгим взглядом музыкантов, он извлекает из кармана... длинную разливную ложку. Видимо, маэстро перепутал дирижерскую палочку с половником и положил в карман не тот атрибут. Неожиданное появление своеобразной палочки вызывает удивление как у музыкантов, так и у самого дирижера.

Однако, справившись со смущением, он требовательно стучит черенком ложки по импровизированному пульту, призывая партнеров к порядку. Тотчас сосредоточившись, оркестранты готовятся к выступлению.

Так, Шуйдин достает из внутреннего кармана пиджака ноты и аккуратно раскладывает их перед собой на ковре. Затем он открывает гитарный футляр и извлекает оттуда... футбольную камеру, надутую до предела. Конец трубки камеры зажат бельевой прищепкой.

Никулин тем временем устанавливает барабан и, подняв над ним руку с зажатой в руке колотушкой, застывает в напряженной позе.

Итак, приготовления закончены. Музыканты внимательно смотрят на дирижера, ожидая сигнала к началу выступления. Маэстро, еще раз окинув взглядом свой немногочисленный оркестр, предлагает партнерам посвободнее расположиться на местах. Они это понимают по-своему и моментально усаживаются на спинки стульев. Им кажется, что так удобнее играть на инструментах и одновременно следить за действиями дирижера.

- Концерт, - объявляет Кадников. - Аккомпанемент на барабане, - и жестом просит Никулина привстать, что тот и делает. - Соло на футболофоне, - и движение следует в сторону Шуйдина, который также встает и раскланивается.

После такого объявления маэстро поворачивается лицом к музыкантам и взмахивает необычным дирижерским жезлом. И тотчас замирает, как бы предвкушая звучание нежнейшей мелодии. Но в это мгновение Шуйдин видит, что его ноты лежат неправильно. В спешке он случайно перевернул их, так сказать, вверх ногами.

Шуйдин жестом просит руководителя оркестра подождать, пока он поправит свои ноты. Проделав это, спешно влезает на стул.

Раздосадованный дирижер вновь взмахивает своим половником, давая знак оркестру. Однако и на этот раз мелодия не звучит. Теперь Никулин вдруг обнаружил, что у него отсутствую ноты. Он удивлённо озирается по сторонам, думая как бы исправить свое упущение. Естественно, замечает ноты у Шуйдина и, обрадованный, спешит забрать их. Довольный тем, что ему удалось раздобыть ноты, Никулин кладет их перед собой, после чего усаживается на стул. Дирижер пытается призвать музыкантов к порядку, но не тут-то было. Шуйдин, возмущенный поступком партнера, не обращая внимания на успокаивающие жесты Кадникова, решительно направляется к напарнику и, отобрав свои ноты, возвращает их на прежнее место. Никулин же, ничтоже сумняшеся, спокойно переносит ноты Шуйдина к себе и невозмутимо смотрит на маэстро.

Взбешенный Шуйдин, засучив рукава, бросается с кулаками на Никулина... Неизвестно, чем бы закончился конфликт, если бы между музыкантами не оказался дирижер. Своей ложкой он разводит скандалистов в разные стороны, а ноты разрывает на две равные части и торжественно вручает тому и другому музыканту. Такое мудрое решение вполне удовлетворяет чудаковатых концертантов. Умиротворенные, они расходятся по местам.

Наконец-то по взмаху руки маэстро звучит музыка; правда, это вступил большой цирковой оркестр, который до этого сопровождал все номера программы, а два чудаковатых музыканта сидят на стульях как пригвожденные и напряженно вглядывается в клочки нот, ожидая своей очереди.

По сигналу маэстро в конце каждой музыкальной фразы, когда оркестр смолкает, Шуйдин неистово давит на свой футболофон, извлекая из камеры высокую пронзительную ноту. Такое необычное исполнение мелодии повторяется три раза. В момент солирования Шуйдина его партнер не может спокойно усидеть на месте. Он требует внимания к себе, жестами просит дирижера предоставить и ему возможность сыграть на барабане.

Однако маэстро не торопится. Он позволяет Никулину ударить в барабан лишь в конце четвертой музыкальной фразы. Счастливчик восторженно лупит в барабан, да так, что от оглушительного грохота перепуганный футболофонист валится со стула. Естественно, камера выскальзывает из его рук. Она катится по манежу, беспрерывно издавая пронзительный звук, напоминающий плач малыша. Раздосадованный дирижер отбрасывает стул, швыряет половник и, заткнув уши, жестами просит незадачливого музыканта унять нелепый инструмент. Но не так-то легко это сделать. Шуйдин, с трудом поймав камеру, пытается зажать ее трубку, но писк все равно продолжается. Клоун растерян. Он, как бы ублажая непокорный инструмент, начинает заигрывать с ним, как с младенцем. То укачивает его, то нежно гладит. Однако футболофон не успокаивается. Наоборот. Звук становится все громче. Тогда не выдержавший этого Шуйдин звонко шлепает камеру, как провинившегося ребенка, на что крикливый малыш отвечает резким визгом.

И вдруг маэстро находит выход. Он протягивает надрывающемуся капризуле бутылку молока с резиновой соской на горлышке. И... о чудо! Футболофон, смачно зачмокав, тут же умолк. Довольный своей выдумкой дирижер намеревается убрать бутылку, но стоит ему отвести руку с соской, как вновь раздается рев. И так несколько раз. Остается одно - убрать капризного ребенка с манежа. Для этого дирижер, вернув соску плаксивому футболофону, провожает Шуйдина, держащего на руках неспокойный инструмент, к кулисам. Забавная процессия проходит мимо Никулина, раскрывшего от удивления рот. Не успевают музыкант и маэстро скрыться за занавесом, как над манежем вновь разносится высокий и пронзительный визг, очень похожий на звуки, издаваемые футболофоном. На голос выбегает опешивший дирижер и сразу натыкается на Никулина, который, закрыв глаза, кричит, подражая плачу инструмента. Видимо, ему тоже хочется молока. Маэстро ничего не остается другого, как поднести ко рту рыдающего клоуна заветную бутылку с соской. Тотчас сладко зачмокав, блаженствующий музыкант покорно плетется за дирижером, уводящим очередного капризулю с манежа.

/Г. Кадников, Ю. Никулин/