Рядовой. Но не заурядный

В № 5 нашего журнала была опубликована статья И. Василининой «Будни эстра­ды». В ней поднимались проблемы так называемого «рядового» эстрадного концерта.

Редакция получила письма, в которых читатели продолжают разговор, начатый авто­ром этой статьи, стремятся разобраться в причинах заурядности, серости некоторых эстрадных программ. Сегодня мы публикуем один из откликов.  Концерт шел в Доме офицеров в городе Киеве. Это был обычный, как принято говорить, «рядовой» эстрадный концерт. Но, может быть, именно поэ­тому он и привлек наше внимание. Своей обыч­ностью, непримечательностью. В самом деле, не так уж ча­сто удается зрителям попадать на программы исключитель­ные, с отборными исполнительскими силами. Гораздо чаще мы оказываемся на рядовом представлении, а таких, как известно, не единицы и не десятки... Рядовой концерт... Значит ли это, что он может быть заурядным, не вызывающим никаких иных чувств, кроме разочарования и досады! Смотришь иной раз такое зре­лище и задумываешься — целый творческий коллектив был причастен к его рождению: редакторы — составители программы, авторы, режиссеры, актеры. Так почему же оно все-таки  оказалось  скучным   и  серым?

Итак, начало концерта. На эстраде появился актер — Б. Харитонов. Небольшой вступительный конферанс. Объ­явление первого номера... Но отчего в зале сразу же по­чувствовался какой-то настороженный холодок? Почему вокруг безучастные лица? Увы, зритель привык к такому началу, к дежурному приветствию: «Добрый вечер, доро­гие товарищи...» И когда за этими словами он не слышит и не видит ничего, кроме равнодушия, профессионального штампа, — у него сразу же начинает падать то приподнятое настроение, с которым он пришел на концерт.

«Как я люблю в театре те мгновенья,
Когда  партер  еще  не  отшумел
И   занавес,   колеблемый   волненьем,
Еще крылатой птицей не взлетел...».

Так поэт И. Кобзев сумел почувствовать это состояние ожидания встречи с искусством. А кто, как не конферансье, прежде всего должен создать контакт со зрительным за­лом, поддержать атмосферу радостного волнения! Зри­тель — не пассивный созерцатель эстрадных номеров, он хочет быть активным участником концерта. Эту его активность и надо пробудить, помочь рождению эмоцио­нального подъема. Правда, это трудно, трудно прежде всего потому, что требует затраты душевных сил артиста. Возможно найдутся люди, которые скажут, что для опыт­ного профессионала это вовсе не обязательно — затрата душевных сил. Но мы убеждены, что без нее самый высо­кий профессионализм неизбежно становится штампом и вырождается в холодное ремесло. И зритель этого не про­щает.

На эстраду вышла певица (арт. Синева) в красивом ве­чернем платье, которое, однако, никак не гармонировало ни с ее скованным, будничным поведением, а самое глав­ное — с исполняемым репертуаром, который, кстати говоря, носил какой-то случайный характер, был лишен всякого логического, художественного оправдания. Певица испол­нила румбу композитора Аветисяна на испанском языке, потом белорусскую народную песню — на белорусском. И ушла со сцены. А зрительный зал по-прежнему оставал­ся безучастным. Вслед за певицей мужской танцевальный дуэт (арт. Горский и Эрастов) исполнил эксцентрическую «польку с выкрутасами». Но зритель явно не понимал смысла и самого номера и всего происходящего на сцене. Настроение в зале падало с каждой минутой. И это не удивительно. Концерт — не случайный набор эстрадных номеров, это всегда определенное решение каких-то твор­ческих задач. Какой бы ни был концерт — рядовой или исключительный, — он должен быть своеобразным явлением искусства, должен иметь художественный замысел, вопло­щаемый в соответствующую форму. Этого замысла и не чувствовал   зритель.

Эстрадный концерт — очень емкая форма, она не толь­ко допускает, но даже требует многообразия эстетического восприятия — сочетания и юмора, и патетики, и лирики, и эксцентрики. Все это порознь как будто и было в концер­те, но не было главного, — осмысленной, художественной стройности, цельности. Об этом не заботились ни актеры, ни конферансье, который в подобных случаях обычно вы­ступает в роли «оперативного» режиссера и как-то «вя­жет» программу. Разве эстрадный концерт не должен иметь, если хотите, свою драматургию? Разве хороший концерт не имеет экспозицию, завязку взаимоотношений тех, кто на эстраде, с темя, кто находится в зрительном зале? А «момент первого напряжения», первого взлета, активной реакции зрителей, а та высокая нота, которая завершает первое отделение! А задача возобновления, вос­становления после антракта той радостно-праздничной атмосферы, которая была найдена в первом отделении! А точно рассчитанные смены настроений, восприятия, реакций зрителя! А сильная и яркая концовка, финал, вен­чающий весь концерт! Разве это не своеобразная драма­тургическая композиция концерта? Конечно, вариантов драматургического построения может быть бесчисленное множество, но стройность, внутренняя целостность, орга­низуемая темпом и ритмом номеров и всей программы, всегда присутствует в хорошем концерте. Да и можно ли забывать, что само слово «концерт», как известно, является производным от итальянского «concerto», что означает «согласие, гармония». И пусть этот термин относится к об­ласти музыки, но он как нельзя лучше выражает содержа­ние понятия, которое мы обозначаем словами «эстрадный концерт».

Недаром Н. В. Гоголь, говоря о театре, восклицал: «Нет выше того потрясения, которое производит на чело­века совершенно согласованное согласие всех частей меж­ду собою, которое доселе мог только слышать он в одном музыкальном оркестре...» «Совершенно согласованное со­гласие всех частей» — как эти слова применимы к хоро­шему эстрадному концерту!.. И как этого не хватало про­грамме, которая шла перед нами. Но что же может, прибегая к выражению Гоголя, «по­трясти» зрителя? Сколько раз нам приходилось слышать в эстрадной среде восклицание: «И что это за публика пошла! Разве ее нынче чем-нибудь удивишь!»... Зритель, действительно, изменился. Иными стали его запросы, его вкусы. То, что еще десяток лет назад он как-то принимал и чему-то вежливо аплодировал, теперь активно не принимает и не скрывает своего отношения, если в эстрадных номерах и концертах не чувствует под­линного искусства, высокого мастерства, значительности мысли, содержания. И дело тут вовсе не в том, что зри­тель   «избалован»   эстрадой. Два хореографических номера прошли перед нашими глазами на концерте в Киевском доме офицеров, на оба публика реагировала холодно. А причина все та же. Танцы трафаретны, не было профессионального мастерства, в них не заложили никакого художественного замысла, об­разного   решения.  Артисты стремились только к одному — насытить поль­ку всяческими выкрутасами, короче говоря, чтобы было посмешнее. А зрители от них ждали совсем другого — худо­жественно осмысленного образа танца, живых человеческих характеров и взаимоотношений, блеска хореографического мастерства, способного вызвать восторг и удивление перед творческими   способностями   человека.

И еще одно. Почему создатели подобных программ словно не доверяют вкусу зрителя? Думают, что он «не поймет», что нужно «подладиться» под его вкус, что он-де не затем пришел на концерт, чтобы задуматься о жизни, а явлениях действительности, что широкого зрителя может заинтересовать лишь мелкая бытовая тема, а «коммуналь­ная квартира» — это вершина его интересов? Думая о зри­теле как об обывателе, в результате они сами не подни­маются выше обывательских интересов и если не откровен­ной пошлости, то дурного примитивного вкуса! Искусство — могучий источник познания жизни. Это всегда открытие чего-то нового, чего мы до сих пор или не замечали или знали не так глубоко и полно. А что часто зрителю дают взамен на эстраде? Хилую, затрепанную в обиходе мыслишку, забавные пустячки или банальный анекдот. Где уж в таких случаях говорить о «потрясении», об   удовлетворении   эстетического   чувства! Так произошло и на нашем концерте. Артисты Киев­ской филармонии Малышевская и Харитонов исполнили скетч,   все   содержание   которого   сводилось  к   тому,   что в коммунальной квартире человеку жить нет никакой воз­можности.

Соседи — люди,
Наши   груди
Полны  сердец.
Пока   они   стучатся,
Давайте   же  наконец
Строить  общее  счастье...
Мир   и   дружба!
Хвала   и   честь,
Враг   всех   бед — ваш   сосед!

Этой абракадаброй «положительный» герой скетча при­зывает жить по-новому. Однако артистам и этого показа­лось мало! Фельетон, исполнявшийся почти вслед за скет­чем, вновь обращался к той же, по мнению артистов, наи­более «доступной» для зрителя теме. Фельетонист уверял, что и в новых домах квартиры таковы, что жить в них, якобы, тоже невозможно. И снова все тот же квартирный санузел, которым ограничивался весь кругозор исполните­ля  и  автора  текста — Б.  Харитонова. Вот и весь репертуар артистов, выступавших в жанре сатиры   и   юмора.  Жанр сатиры и юмора... Высокое назначение сатиры со­стоит в том, чтобы смехом убивать пороки, разоблачать носителей этих пороков. Говоря о природе комического, К. Маркс замечал, что человечеству свойственно смеясь расставаться со своим прошлым. Может быть, потому-то так массово и популярно эстрадное искусство. Мобильное, живое, оно помогает расставаться с нашим прошлым, с пе­режитками этого прошлого. Активно и страстно оно долж­но и утверждать новое, положительное. Говоря о назначении сатирика на советской эстраде, нельзя не вспомнить полные чувства гражданского достоинства и гордости сло­ва трибуна эстрады Н. П. Смирнова-Сокольского: «В своих фельетонах я стремлюсь показать новое, под­линно высокое, что является главным в жизни современ­ных людей: их борьбу за коммунизм. И когда рядом со всем этим я вижу человеческую грязь — тунеядство, зазнайство, карьеризм, обман, бюрократизм, взяточничество, неуважение к человеку, то это меня возмущает до глуби­ны души, и я со всей доступной мне, советскому артисту, страстью обрушиваю на это свой гнев, свое презрение, свою ненависть. Так высокая публицистика соединяется в моих выступлениях с сатирой. Но и критикуя, я всегда стрем­люсь оставаться на позициях советского художника и ни­когда не позволяю себе опуститься до зубоскальства».

В Киеве мы заинтересовались, откуда же такая жалкая нищета репертуара артистов разговорного жанра Киевской филармонии, несущей ответственность за концерт в Доме офицеров? И вот какие любопытные сведения получили. В бюджете филармонии на 1963 год были предусмотрены расходы на приобретение репертуара и постановочную работу в сумме 7 тысяч рублей. Деньги немалые. Но из них за целый год на приобретение репертуара для артистов разговорного жанра Киевская филармония израсходовала... всего навсего 315 рублей! Кажется, комментарии не нужны... Казалось бы, давным-давно ушло то время, когда эстрадный артист был предоставлен самому себе и вынуж­ден был работать на свой «страх и риск». Но теперь-то он член большого творческого коллектива! Недаром же на концерте его представляют публике не иначе, как артиста такой-то филармонии. И это означает, что за каждый эстрадный номер, за каждый рядовой концерт моральную ответственность перед зрителями несет концертная орга­низация, весь коллектив, который она объединяет. Разу­меется, это не значит, что артист может стать беспомощным иждивенцем коллектива, творческим тунеядцем. Но ему необходима помощь добрым советом и репертуаром, и режиссурой, и хорошей организацией дела, располагающей к  продуктивному  творческому  труду. Яркое, жизнерадостное искусство советской эстрады любимо народом, и эту любовь нельзя обмануть. Ни один самый обычный, рядовой концерт не должен быть зауряд­ным и серым. Пусть каждая встреча с эстрадным искусством   будет   праздником   для   зрителя.
 

И. МОЛИН

Журнал Советский цирк. Июнь 1964 г.

оставить комментарий