Сатрапы развлекаются

Танцовщица с лицом эльфа выходит на сцену и начи­нает петь. Ее голос звучит, как разбитая пятнадцати­центовая гармоника. Но это неважно. В два часа ночи в ночном кабаре это неважно. Нужен не голос, чтобы заинтересовать публику. Нуж­но что-то другое — веселье, игри­вость.

«Я хочу жить в Тен-несси!» — визжит певица-эльф. Другие девуш­ки, составляющие хор, улыбаются пустыми улыбками и выбрасывают вверх затянутые в розовое трико ноги. Раз, два — вверх! Раз, два — вверх! «Я хочу жить в Тен-несси». Раз, два — вверх! Третья с правой стороны — ничего себе. Нет, слиш­ком толста. А вот другая, та, что с краю. Красива, не правда ли? Кото­рая? Та, что с длинным носом? Не-ет, что с тобой дружище? Вон та, у кото­рой горят глаза. Видишь? Вот она нагнулась вперед. Хорошая девчонка!

Два часа ночи. На улицах темно. Сонным шоферам снятся десятидол­ларовые бумажки, которые они получают «на чай». Греческие ре­стораны открыты всю ночь. Двад­цать вторая улица уже спит. Но мы продолжаем сидеть в теплом каба­ре, дьявольски гордясь собой; мы принадлежим к тем, которые бодр­ствуют,  когда в небе горят звезды.  Танцовщица с лицом эльфа слов­но срывается с цепи. Ну-ка, ну-ка, девчонка! Ноги ее мелькают в воз­духе, синем от табачного дыма. Гла­за — точно пьяные птицы. Джаз-банд несется на крыльях ветра. Это не есть искусство. Но на какого дья­вола здесь нужно искусство? Три часа утра. Выводите на арену львов и христиан Церемониймей­стер — толстяк с маленькими без­жизненными руками и голосом, который преклоняется перед вами и благоговейно падает ниц у ваших ног.

— Это  любительская ночь, — говорит    голос, — и наши леди и джентльмены приготовили специаль­ные номера для вашего увеселения.

Мы просим аплодировать каждому артисту по его заслугам. Тот, кто получит больше аплодисментов, он или она, получит первый   приз в пятьдесят монет. Ну-ка, ну-ка! Будем ли мы апло­дировать? Послушай! Выводи их по­скорей!  Подавай их сюда! Ах, вот и она! Бледное маленькое дрожащее существо с испуганными глазами, в синей саржевой юбке. Пол у нее под ногами, как видно, очень скользкий.

— Мисс  Вахвухблигзс споет вам для  вашего увеселения, — заявляет  церемониймейстер.

Какой-то слабый, испуганный писк. Гримаса мужества. Хорошо! Послу­шайте, да ведь она очаровательна! Посмотрите, как она раскачивается всем корпусом. Ее руки словно сорвались со всех суставов. Но она забыла слова. Бедная собачонка! Бросьте ей что-нибудь. Бросьте ей пенни, пока она еще поет. Постарай­тесь попасть в нее. На сцену летят центы, никели и даймы. Они попадают ей в голову, одна монета угодила прямо в нос. И ее голос умирает, как неоперив­шийся птенец, выпавший из гнезда. Она стоит на одном месте, как ста­туя, и только ее рот судорожно по­дергивается. Монеты продолжают сыпаться вокруг нее. Какой-то юноша с циничным лицом выбегает на сцену и начинает подбирать их. Бра­во! Мисс кланяется и исчезает. Раз­даются аплодисменты. Хорошо, хорошо — уберите ее! Что она пела? Какую песенку бормотала она под смех зрителей и звон монетного дождя?

Леди и джентльмены! Мистер Сгхсгбрсзс постарается доставить вам удовольствие своей балладой. Вели­колепно! Уже после трех утра. На дворе холодно и темно. Но здесь и не холодно и не темно. Мы только еще начинаем. Выводи их поскорей! Подавай сюда певца баллад! Ах, вот и он! Почти еще мальчик. Его башмаки старательно начищены, чистый воротничок на шее, лицо тща­тельно выбрито. Но его рук нельзя было отмыть. На них остались следы заводской жирной грязи. У него го­лубые глаза, и он сейчас будет петь. Его товарищи по заводу знают его песни. Они слушают их в обеденный перерыв. Но здесь его голос, под трескот­ню джаз-банда, звучит совсем иначе. Он дрожит. В песне говорится что-то об Ирландии. «Маленький кусочек неба...». Он не может петь. Если бы он был в своей рабочей блузе с за­сученными по локоть рукавами и без воротничка и если бы его щеки не горели от бритья. — его голос звучал бы по-другому. Медяки для него!

«Маленький кусочек неба. Имя ему — Ирландия!» Но тут начинается шум. Начинается дождь из центов, никелей и даймов. Пусть он кончает. Его песня никому не нужна, Но он поет, не обращая внимания на монет­ный дождь, его голос все крепнет и крепнет. Уберите его! Нам не нра­вится огонь, вспыхивающий в его глазах, когда на него сыплются ме­дяки. Уберите его! Нам не надо та­ких певцов!

А вот и она. Маленькая Берта. Она идет по скользкому полу в фран­цузских лакированных туфельках. Браво! — шесть раз. Летят даймы и четвертаки и величественный полу­доллар, который задевает ее за ухо. Браво! — одиннадцать раз. Берта стоит, нежно улыбается, делает глаз­ки и поет тоненьким, пискливым го­лоском: «Encore, cherie! Encore!» Берта воодушевляется. Аплодис­менты, смех и звон монет, сыплю­щихся дождем на нее, — все это для нее слишком. Она кончает. Она делает жест, слабый, нежный жест, слов­но обнимает своего возлюбленного на прощанье, желая ему спокойной ночи. Какая-то лучезарность разли­вается по ее лицу. Браво! — двадцать девять раз. Большой приз в пятьде­сят долларов, несомненно, получит она. Еще львов и христиан! Выводите их поскорей! Какой-то юноша с печальными глазами и губной гармони­кой. Он все время сбивается, когда играет, и зрители осыпают его медя­ками. Какой-то клерк с гривой чер­ных волос, исполняющий танец апа­ша, и исполняющий его великолепно. И какая-то танцовщица, канканирую­щая под треск джаз-банда.

Но зрители не желают видеть и слышать их. Они требуют маленькую Берту. Это приводит ее в восторг. Какое у нее было лицо, когда апло­дисменты превратились в бурную овацию! Она протягивает руки впе­ред, словно хочет коснуться чего-то. Как будто все эти разодетые зрители, покачивающиеся от смеха в своих креслах, пожирающие горы сандви­чей и опивающиеся пивом, как будто они — яркая радуга, манящая к себе. Выводите их всех опять! Поставьте их в ряд. Теперь мы будем аплоди­ровать тому, кто нам особенно  нравится. Юноше, который пел ирланд­скую балладу, — браво! — два раза. Если он не сердит на нас. Но он, по-видимому, не сердит. А вот и она — та девушка, которая едва не распла­калась на сцене. В глазах которой написан страх. Браво! — девять раз ей. Браво! — всем остальным. Но ма­ленькая Берта получает приз. Пять­десят монет Берте. Получай, Берта! Ты выиграла!

Смотрите, смотрите: она плачет. Ничего, ничего, девочка. Ничего — не плачь! Ты получаешь приз, потому что ты привела нас в восторг. Это так приятно. Ибо из всех гениев, кото­рые тешили нас своим искусством и которых мы бомбардировали медя­ками, ты была единственной, которая не боялась нас и протянула к нам свои руки, словно мы — яркая раду­га, манящая к себе.


Журнал Советский цирк. Ноябрь 1965 г.

оставить комментарий