Перебирая документы, записки, письма, фотографии, вспоминаешь годы гражданской войны.
Старые записи 1918—1919 годов...
Из Саратова я, тогда артист драмы, еду с женой, актрисой В. Г. Мировой, на фронт, под Уральск, в войска Чапаева. Мне было поручено организовать театр в Озинках, где тогда стоял штаб дивизии.
В начале января 1919 г. наши войска взяли Уральск, куда мы переехали и вошли в труппу городского театра.
Однажды прибежал к нам сияющий и радостный ординарец Чапаева Петя Исаев и сообщил, что вечером Чапаев будет в театре. В тот вечер мы играли пьесу, Гауптмана «Ткачи». В последнем антракте в гардеробной появляются человек пять военных, обвешанных шашками, револьверами, в папахах с красными бархатными верхами. Один из них, дружески протянув руку, говорит: «Я — Чапаев».
Первое, что я заметил,— это его синие, почти зеленые глаза с каким-то необыкновенно добрым и в то же время волевым выражением, большие усы. Роста он был среднего. Фигура подтянуто-сухощавая.
После спектакля Чапаев, Петя и с ними еще один товарищ пошли к нам.
В этот вечер Василий Иванович был особенно весел: он опять попал в свою семью, «сбежав», как он говорил, из академии. Не один самовар был выпит в эту ночь. Рассказам не было конца.
— Я тоже вроде артистом был,— говорил Чапаев, — только певцом, С шарманщиком по городам ходил.
И рассказал, как он странствовал по селам и городам волжским: был в Саратове, Самаре, Симбирске, Казани и Нижнем Новгороде. Ему нравились балаганы — народные зрелища. Чапаев был отличным рассказчиком, умел увлечь слушателей, сам хорошо слушал. Разошлись уже под утро, расстались друзьями. Было впечатление, будто мы давно знаем друг друга. Этот простой человек умел располагать к себе. Кто хоть раз видел Чапаева и говорил с ним, навсегда оставался покоренным им. Таково было его обаяние. Долго и много расспрашивал Василий Иванович о работе и жизни артистов, выразил сожаление, что в нашем репертуаре нет современных пьес. От его внимания ничего не ускользало.
22 февраля 1919 г. праздновалась первая годовщина Красной Армии. В театре шел спектакль «Савва» Леонида Андреева, потом состоялся торжественный митинг. Помню короткую, темпераментную речь Василия Ивановича. Выступал он, ходя по авансцене, сжимая в руках свою шапку-папаху.
В конце февраля Чапаев уехал из Уральска, а в апреле был переброшен на фронт против Колчака.
Уральск был окружен казаками. Казаки осмелели — Чапаев был далеко. Началась осада блокированного Уральска. Наш гарнизон был небольшим. После отъезда Чапаева в Уральске оставалась только 22-я дивизия. В городе начал ощущаться голод. Не было табака. За восьмушку махорки можно было получить целое состояние. Город жил настороженной жизнью, было введено осадное положение. Связь с внешним миром поддерживалась только по радио да при помощи одного самолета — «допотопной этажерки» системы «Вуазен», на котором из Самары в Уральск прилетал летчик Лабренс и привозил медикаменты, почту и махорку.
В это напряженное время мы ежедневно давали спектакли для бойцов. Начинали в 4 часа дня и заканчивали к восьми. Театр пользовался большой популярностью и оказывал немалое влияние на настроение осажденного гарнизона. Казаки и устно и в письмах, которые передавали в наши окопы, не раз требовали, чтобы мы прекратили спектакли, угрожая при взятии города вырезать всех артистов.
Отлично помню дату: это было 11 июля. В городе иссякло продовольствие. Было решено, сделав вылазку, пробиться к своим. Личные бумаги были сожжены. Все собрались на площади между театром и Ревкомом. Начинается какое-то неуловимо-тревожное движение. Куда-то скачут верховые. Поползли слухи: «Казаки идут!»
Действительно, издалека доносятся звуки оркестра, но оркестр играет «Варшавянку». И вдруг, как вихрь, проносится весть: «Чапай идет!».
«Откуда взяться Чапаеву? Ведь он под Уфой, бьет Колчака»,— думаю я, не веря своим глазам. Но в город уже входят чапаевцы. Вот, заломив фуражку на затылок, едет Петя Исаев. За ним Чапаев. Он верхом, бойцы и жители обступили его плотной стеной и восторженно приветствуют своего любимца.
С большим трудом протискиваемся к нему. Обнимаемся. Василий Иванович приглашает нас зайти к нему и трогается дальше, на ходу угощая окружающих его бойцов махоркой. «Эх! Целу горсть! Василий Иваныч, это на сколь человек?» — «Чудак! Тебе одному!» — «Да ну? Вот это да!»
Вечером мы разыскали домик Чапаева. Тут почти все наши старые знакомые, есть и новые лица. Расспросам нет конца. Василий Иванович рассказывает, как из-под Уфы дивизия была переброшена на выручку изнуренного Уральска и как казаки, узнав, что идет «Чапай», не приняли боя и отступили.
Радости нашей не было конца, и по этому случаю Чапаев разрешил принести спирту. Петя принес спирт в медной гильзе от снаряда.
— Угощайтесь, только чтоб при мне и открыто, а кто будет пить потихоньку, друг — не друг — пощады не будет.
Сам Василий Иванович не пил никогда и, несмотря ни на какие уговоры, не выпил ни капли и сейчас. Появился баянист, начались песни. Песня льется рекой, всех захватила, всех покорила, вторят уже и за окнами. Пели про Ермака и Стеньку Разина и все, что знали, а потом перешли на пляску. Чапаев некоторое время смотрел, потом, лихо встав, расправил усы:
— Пойдем, Вера, покажем, как нужно плясать!
И началась огневая русская пляска с бесконечной сменой «коленец», которых оба знали уйму. Удивительно легко, не уставая, плясал он.
Чапаев уговорил меня перейти на работу в штаб его 25-й дивизии, а Мировой в труппу, организованную Анной Фурмановой. Труппа давала выездные спектакли на фронте. Случалось, что при возвращении артисты наталкивались на казачьи разъезды и им приходилось, взяв в руки винтовки, отстреливаться.
По суткам, по двое не слезавший с седла, Чапаев, вернувшись, звал артистов
к себе, расспрашивал о делах и нуждах труппы. Большой души человек был наш Чапай. При его содействии театр получал много костюмов и мебели из покинутых богатыми казаками домов.
Ежедневно наш театр переполняли самые внимательные, самые благодарные зрители — красноармейцы. Мест не хватало. Однажды, проходя с Василием Ивановичем по площади, я обратил его внимание на здание цирка, за театром:
— Хорошо бы, Василий Иванович для красноармейцев цирк открыть. Только цирковых артистов мало, да и лошадей нет, а без лошадей какой же цирк!
Задумался Василий Иванович. Зашли мы с ним в пустое, запущенное помещение. Смахнув пыль, сели. Начался разговор. Оказалось, что Василий Иванович когда-то любил ходить в цирк. Он рассказал, как во время Нижегородской ярмарки с галерки смотрел представления цирка Никитина. Отлично запомнил фамилии некоторых артистов.
— И скажи ты мне, пожалуйста, почему почти все артисты, разве только кроме Дурова, иностранцы?
Я, как мог, объяснил. Вспомнили о Лоссе (Лосеве) — универсальном цирковом артисте, который тоже жил в Уральске.
Долго думал Василий Иванович, потоке, повеселев, говорит:
— Вот что, дам я тебе людей, сколько хочешь, досок, гвоздей, красок и еще чего там надо. Дам даже одного своего коня. Он многим военным штукам обучен. Временно возьми его для прохождения наук.
Открывай цирк! Да поскорее.
Выпросил я две недели срока. Вечером этого же дня привезли доски, гвозди, краски. Их принимал уже назначенный завхоз цирка. Тут же и лошадь привели, привезли овса, сена. Лосев увлекся идеей открытия цирка и утром следующего дня уже гонял лошадь по манежу, приучая ее к шамбарьеру, неизвестно откуда появившемуся. Странное, должно быть, было зрелище, когда этот неутомимый труженик, энтузиаст цирка, передвигаясь по манежу при помощи костыля, дрессировал чапаевского коня. После первой же репетиции он заявил:
— Конек способный; ложиться, вставать, повороты делать умеет... Можно, будет его быстро подготовить...
Мы договорились, что репетировать Лосев будет два раза в день. Василия Иванович дважды присутствовал на репетиции и остался доволен.
Работа закипела. В цирк пришла инженерная рота. Очистили цирк от мусора, принялись за ремонт. Я «сколачивал» программу. Программа была составлена большая, хотя довольно пестрая и не совсем цирковая. После одной генеральной репетиции «Чапаевский цирк», как мы его назвали, открылся.
Программу вел я, облачившись в клоунский костюм: кроме того, я выступал в качестве клоуна в буффонадном антре.
Во время представления я зашел в ложу Чапаева. Он сиял, довольный тем, что его лошадь стала «ученой».
После представления Василий Иванович и с ним еще несколько товарищей вышли на середину манежа, вышли и все исполнители. Благодарностям не было конца.
...Прошло почти три десятилетия.
Советскому цирку отдано двадцать шесть лет моей трудовой жизни. И среди многих волнующих воспоминаний по-прежнему живет память о дружбе советских артистов с Василием Ивановичем Чапаевым.
RSS 
