Анна Сергеевна Бавицкая. Каучук - пластический этюд
Среди, рукописных материалов, хранящихся в Ленинграде в Музее цирка, привлекают внимание записки артистки, Анны Сергеевны Бавицкой. Публикуемый отрывок охватывает лишь детские годы А. С. Бавицкой. Живо и искренне написанный, он правдиво воспроизводит жизнь подростка и девушки из цирковой семьи в дореволюционные годы (А. С. Бавицкая давно вышла на пенсию и проживает в Ленинграде).
Родилась я в цирковой семье. Когда мне исполнилось пять лет, бабушка начала меня подготовлять к будущей акробатической карьере, учила меня «гнуть каучук». Через полгода я стала делать первые успехи. Упражнения давались мне очень легко, бабушка обращалась со мной ласково. Родители были довольны и продолжали со мной дальнейшие, более сложные упражнения уже сами. Скоро меня начали учить делать стойку на руках, а там и крутить «сальто». Уже шестилетним ребенком, как теперь помню, в местечке Кривой Рог, в цирке Веселого, я выступила впервые перед публикой.
Это было в 1904 году. Вместе со мной в номере «каучук» выступал мой старший брат Григорий, которому наше искусство давалось не так легко, как мне. Он плакал, родители сердились; не знаю, какая тому была причина — лень или что-нибудь другое,— только наука давалась ему трудно, доставалась с наказаниями. Однажды Гришу стащил какой-то уличный гармонист.
Дело было так: он с согласия моих родителей взял брата ходить по дворам и под его гармонику проделывать «каучук»; доходы гармонист должен был делить 6 моими родителями. Брат был отпущен, но гармонист, поработав в нашем месте, незаметно и самовольно увлек брата в другой город. Там он заставлял брата работать через силу, обращаясь с ним очень грубо и жестокой. В дело вмешалась полиция. Брат был помещен в детский приют, откуда обрадованные родители с большими трудностями препроводили его домой. Мы с братом постоянно выступали в танцевальных номерах цирковых пантомим. Затем у нас составились самостоятельные танцевальные номера и разнохарактерные дуэты, мы танцевали и пели. Еще позже мы с ним стали музыкальными эксцентриками. В то же время попутно и брат и я усовершенствовали и расширяли программу своего основного номера «каучук».
Меня, помимо того, стали учить ходить и делать «сальто» на туго-натянутой проволоке. Проработав два-три месяца, я уже в Киевском цирке, когда мне было тринадцать лет, стала выступать как эквилибристка на туго натянутой проволоке, балансируя китайским зонтиком. Однажды, выступая перед публикой, я на проволоке неудачно сделала обратное «сальто», попала ногой на барьер, упала и сломала себе правую ногу. Пролечилась два месяца и вновь стала выступать. Работать мне пришлось в цирках всей России — Одесса, Екатеринослав, Киев, Харьков, Полтава, Ростов-на-Дону, Новочеркасск, Севастополь, Мелитополь и другие города сменяли друг друга, как в калейдоскопе. Работала вся наша семья не только в городах, но заходили и в глубь губернии, забирались в самую глушь, в заштатные уездные городки, в местечки, в большие села и деревни. Выступали не только в цирках, но и на ярмарках, в балаганах, в кинотеатрах, на открытых сценах садов, давали свои представления в зверинцах.
Теперь я с ужасом припоминаю, как тяжело было работать на ярмарках. Вставали мы рано и, едва поевши, шли в балаган. В девять часов утра хозяин нас всех, уже одетых в костюмы и трико, посылал на «раус». Мы, вся труппа, выходили на открытый балкон и зазывали глазеющих на нас людей в свой балаган. Зазывая их, мы все должны были кричать, острить, смеяться, клоуны били в барабаны и в медные тарелки, все хохотали, а у многих на душе в это время было очень тяжело, а иногда и в желудке пусто. На «раусе» нужно было уметь забывать свое настроение и усталость, нужно было казаться очень веселыми и счастливыми, чтобы выдержать конкуренцию с соседними балаганами. Наша пестрая и шумная группа должна была издалека привлекать внимание толпы к нашему балагану.
Среди нас были артисты, обладавшие особым даром зазывания зрителей, такие таланты оплачивались нашим хозяином особо. Когда балаган достаточно заполнялся публикой, двери закрывались и начиналось представление: я с братом делала «каучук», потом он показывал свой номер на трапеции, дальше следовал мой эквилибристический номер на туго натянутой проволоке, позже мы вдвоем с братом танцевали и пели, наконец мой отец выступал как соло-клоун и т. д. Когда вся наша программа заканчивалась, тотчас открывались выходные двери с противоположной входу стороны балагана, и просмотревшую представление публику выпроваживали. Едва запиралась выходная дверь за последним ушедшим, как вновь распахивались входные двери, в которые с шумом и грохотом врывалась новая толпа зрителей, и вновь начиналась наша программа. Таким образом, мне с братом, как и всем артистам, приходилось проделывать свои номера до восемнадцати раз в день.
Первый сеанс начинался в девять часов утра, последний заканчивался в первом, втором часу ночи. Перерыва между сеансами для отдыха артистов не полагалось. Исполнив свой номер, надо было идти на «раус» зазывать публику, а.затем вовремя вернуться; за кулисы к своему очередному выходу. За целый день выдавался лишь какой-нибудь час времени, когда мы всей семьей бежали домой, скромно обедали, меняли свои совсем мокрые костюмы — и в 8 часов вечера опять «на раусе» и опять «на сцене». Когда ночью возвращались, наконец, домой, есть уже не хотелось.
Я прямо одетой бросалась на кровать, и мама меня раздевала совсем уже сонной. Когда мы не имели ангажемента в цирк, на ярмарку, на открытую сцену в сад или кинотеатр, мы ходили на работу прямо по дворам и трактирам Хорошо помню, как мама накормит утром меня и брата чем бог послал, бедно, однако чистенько оденет, я беру под мышку свой старый коврик, и мы отправляемся «на газировку», то есть на заработок по дворам, по площадям и по трактирам. В прежнее время это не считалось унизительным, почти все цирковые артисты так делали. В нашей среде даже говорили, что плох тот артист, который не ходил «на газировку». Так и мы вдвоем с братом — изредка с каким-нибудь гармонистом, чаще одни— ходили со двора на двор, на городскую площадь, или на лужайку, или в трактир.
Придя на место, я расстилала коврик, мы с братом сбрасывали верхнюю одежду и, одетые уже с утра в трико, начинали свою обычную программу — «каучук», пение; затем я с шапкой обходила зрителей. Во время представления всегда собиралась довольно, густая толпа зрителей, но стоило мне или брату взяться за шапку, как толпа сильно редела, а то и вовсе таяла.
Переходя с одного двора на другой и бесконечно повторяя свои номера, мы так уставали, тело так начинало ныть, что когда вечером вернешься домой, то от усталости ног под собой совсем не чувствуешь. Не мудрено, если на обратном пути домой мы часто, желая сэкономить силы, пристраивались на ходу на запятки едущих мимо нас извозчиков, меняя по два-три извозчика, пока доберемся до дому. Изредка нам везло: попадался извозчик, который довозил нас до самого дома. Все заработанные деньги мы отдавали родителям, которые нас воспитывали, обучали и содержали.
Как-то, когда мы работали с братом на дворе, какой-то господин долго и внимательно наблюдал за нами. Когда мы кончили, и я, сложив свой коврик и по обыкновению взяв его под мышку, собралась с братом идти дальше для другого представления, он подошел и спросил меня — не отпустят ли родители нас завтра вечером дать представление у его знакомых на частной квартире. Я сказала, что родители, наверно, против этого ничего иметь не будут, и взяла у него адрес, - с тем чтобы завтра ровно в восемь часов вечера явиться в указанное место. Родители дали свое согласие, мама нас аккуратно одела, причесала, и мы отправились. Приходим на указанную улицу, отыскиваем номер дома. Нерешительно входим в роскошный подъезд, по лестнице, покрытой мягким ковром, поднимаемся мимо швейцара, звоним...
А. С. Бавицкая в номере «каучук»
Нас встречает пригласивший нас вчера господин. Входим в богато убранный зал, всюду зеркала, с непривычки не знаем, как ступить по такому блестящему паркету... Но вот и хозяйка, красивая дама, с нарядно одетыми детьми; она нас целует, знакомит со своими детьми, а потом просят начать программу. Я тотчас берусь за свой коврик, но хозяйка просит оставить его, и вам для работы дают хороший коврик. Когда мы исполнили все, что от нас требовалось, нас поблагодарили, хорошо и вкусно накормили и дали 10 рублей денег. Мы, счастливые, вернулись домой родители тоже были обрадованы.
На следующий день эта дама предложила моим родителям отпустить меня с братом в другой город, чтобы мы свою программу исполнили в принадлежащем ей кинотеатре. Родители согласились, мы поехали. Выступали мы в этом кинотеатре много дней, и в конце «гастролей» в нашу пользу устроили даже бенефис. Этот неожиданный заработок несказанно обрадовал моих бедных родителей, все мы временно вздохнули и повеселели. Вернувшись домой, мы с братом сочли своим долгом поблагодарить обласкавшую нас даму. Она опять хорошо нас приняла, стала расспрашивать о наших выступлениях в ее кинотеатре и полюбопытствовала, как нам понравился коврик, подаренный ею нам для работы.
Я была очень удивлена и сказала, что никакого коврика мы не получили. Оказалось, что коврик присвоил себе, воспользовавшись нашей простотой, тот человек, который ввел нас в ее дом. Другой любопытный случай произошел, когда мы с братом работали «по трактирам». Обыкновенно, входя в подобное заведение, я, найдя подходящую площадку, расстилала коврик и проделывала на нем свой номер «каучук». Но в одном трактире, что бы я и мой брат ни проделывали, мы не имели никакого успеха, никто нашей работой не интересовался. Видя это, брат шепотом советует, чтобы я бросила гнуть «каучук» и лучше что-нибудь спела и проплясала.
Однако и эти номера были приняты публикой так же холодно; когда же я с шапкой по окончании стала обходить столики, то в нее почти ничего не попало. Лишь один мужчина при моем приближении, не отрываясь от своей компании, полез в карман, достал оттуда монету, бросил ее в мою шапку, и вытолкнул меня прочь из трактира. Очутившись на улице, я вывернула содержимое шапки и, увидев монету, глазам своим не поверила: золотой десятирублевик! Я показала его брату, тот посмотрел, крепко зажал и кулак, мы оглянулись по сторонам и, убедившись, что за нами никто не следит, бросились бежать домой и отдали этот золотой отчиму. Тот тоже внимательно осмотрел монету: оказалась настоящая.
Отчим ее спрятал в дыру на потолке, и мы три или четыре дня ее не трогали и лишь только потом ее разменяли и пустили в наш обиход. Вспоминая такие счастливые и веселые случаи моей цирковой жизни, не могу обойти и тяжелого момента, который никогда не изгладится из памяти. Выйдя замуж, я жила в Новочеркасске, родители мои — в Кавказской. Честно проработав всю жизнь, с детства до самой старости, они скромно ютились в маленькой комнатке вместе с моими тремя братьями и совсем еще маленькой сестренкой Валентиной. Работы долго не было, они задолжали за помещение, и бессердечный хозяин, несмотря на то, что в это время мать была опасно больна и лежала в постели, выселил их на улицу.
Отчим отыскал небольшой пустующий дровяной сарайчик и перевел туда всю семью. Маму он устроил на дощатых нарах, а все остальные члены семьи укладывались спать прямо на земле, на стружках. Здесь, в этом ужасном сарайчики, моя бедная мама и закончила свою трудовую цирковую жизнь. Отчим от горя не находил себе места. Я, вызванная семьей из Новочеркасска, не только не застала маму в живых, но даже не увидела ее покойной, так как меня не дождались и похоронили ее утром, в день моего приезда. Не имея денег, маму похоронили даже не на самом кладбище, а около него. Не могу забыть горя отчима.
Утром маму положили в могилу, а вечером должно было состояться первое представление на импровизированной сцене, около какой-то сакли. Отец страшно страдал, мы с трудом его отвели от маминой могилы, и он отправился к антрепренеру, прося разрешения не выступать в сегодняшнем представлении. Но антрепренер был глух и неумолим, за отказ от выступления он пригрозил неуплатой денег. У всей семьи, как и у меня (мой муж был на фронте), не было буквально ни копейки денег.
И вот вечером мой бедный отчим, плача, гримируется, натягивает на себя клоунский рыжий парик, шутовской, с побрякушками и блестками костюм. То же самое, плача, делают мои братья, а по звонку все вылетают на сцену веселить заплатившую за вход публику. Я не могла идти с ними на это представление и вне себя от охватившего меня горя убежала со своим ребенком в поло...
Когда воспоминания А. С. Бавицкой готовились к печати, в редакцию пришло письмо из Ростова-на-Дону. Оно было подписано Григорием Сергеевичем Абакшиным-Бавицким, старшим братом и партнером А. С. Бавицкой. По контрасту с записками А. С. Бавицкой это письмо является настолько интересным документом, что редакция считает целесообразным опубликовать и его.
Журнал « Советский цирк» март 1958 год
|
RSS 
