Клоун. Борис Серебряков. Стихотворение

Моим друзьям – Тане, Юре, Мише

Я помню их —

два-три   романсика

для томных,

ахающих дам.

Там  цирковая  вся

романтика

на уровне

мещанских    драм.

Там   круто

смешивали  специи,

слезливый добавляя сок.

Там были куполы,

трапеции

и  окровавленный  песок.

Герой    —

в  трико ли  бледно-палевом,

герой    —

в трико ли цвета беж,

в    романсах

сколько раз упали вы

в угоду дамам

на    манеж?

А   цирк    —

простой  и  работящий,

хлебнувший  бед

за   сотню   лет,

цирк    истинный

и    настоящий

смеялся,  слыша  этот бред.

Цирк,

покоривший  наши  души

волшебным танцем фонарей,

тревожным  запахом  конюшен,

парадами богатырей,

веселым  блеском  клоунады,  —

он  как бы учит молодежь:

—Иди смелее!  Вот как надо!

Дерзай!  Моги!  Не  упадешь!..

Кто   не   мечтал

взлететь  под  купол,

к брезентовому потолку,

крутить над  лошадиным  крупом

лихое    сальто

на    скаку,

бесстрашно прыгать

по    канату,

одевшись    в    золото

и   в    шелк?!

И  я  явился к акробатам.

И    я    сказал   им:

—Я    пришел...

И вот —

ни    золота,    ни    шелка.

Рабочий,  будничный  наряд.

И    тренировки.

Долго-долго.

Бессрочно.

День   за   днем   подряд.

— Он  просто  трус!  —

кричал  шталмейстер.

— Не    будет акробатом    он!

— И    я,    друзья,

на    вашем    месте

его   давно   бы

выгнал    вон!

И    снова    взлеты

и   паденья,

полоборота,

оборот...

Одну   десятую

мгновенья

не   мог   поймать    я

целый    год.

— Да он лентяй! —

кричал  шталмейстер.

— Он разгильдяй

и   размазня!

Будь    я,   друзья,

на    вашем    месте,

он  поплясал бы

у   меня!

И    вновь    падения

и    взлеты,

вновь    оборот, потом    двойной.

Я,    как    часы,

уже   работал,

и...   все   смеялись надо   мной...

—        Зачем    возиться

с бестолковым?! —

кричал шталмейстер.

—        Нет,  друзья,  —

он    просто

прирожденный  клоун!

Коверный    —

вот   его   стезя!

...Я    клоун.

Я  коверный  клоун

и с каждым зрителем дружу.

Я    выхожу

с    колючим   словом

и  с едкой  шуткой

ухожу.

Я   подражаю

между   делом

гимнасту

или   прыгуну.

Я   притворяюсь   неумелым,

а   вы    не   верьте:

обману!

Однажды,

позабыв,  что клоун,

работать начал  я

всерьез.

Шталмейстер мне

сказал    с   поклоном:

—Ну,   братец,

насмешил до слез!

И   держишься

уже   свободней.

Растешь.

Играешь  хоть   куда!

Скажу   по    совести: сегодня

ты   был   смешнее,

чем   всегда!..

Давно   забылся

этот   случай.

Я    на    манеже

много   лет.

За мной  мальчишки

ходят    кучей

и громко шепчутся

мне    вслед.

Со  мной   смеются  люди

густо.

Я    взглядом

спрашиваю их:

—Живое клоуна   искусство

не хуже,  кажется,

других?..

 Журнал «Советский цирк» февраль 1961 г.