Я - клоун!
Немногие могут так представиться, не правда ли? Я клоун по призванию и очень люблю свою работу. Впрочем, я не знаю в цирке ни одного человека (от униформистов до директора, да, да!), который не любил бы свою работу. А может быть, таких людей в цирке вообще нет?! Моя веселая профессия нравится всем. И моим родным, и знакомым, и уж, конечно, публике. У меня много подражателей и даже завистников. По крайней мере, половина мальчишек нашей улицы мне подражает, а вторая половина завидует. И все они втайне мечтают быть в будущем именно клоунами. И ничего в этом нет странного.
Я увлечен своей работой, много о ней говорю, думаю. Часами роюсь в библиотеках, в архивах, — ведь так интересно узнать новое о цирке, о своих знаменитых предшественниках — Танти, Дурове, Лазаренко и многих других. Между прочим, я собрал уже довольно приличную библиотеку о цирке, хотя о нем не так уж много и щедро пишут. Книги помогают мне в работе над новыми номерами, трюками, репризами. Так не хочется на арене повторяться, а делать что-то новое, свое, современное...
Мне грустно об этом сообщить, но есть один человек, который до сих пор не знает, что я — клоун. Этот человек — Инга, изящная, тонкая, большеглазая. Почему-то она представляется мне на трапеции, хотя Инга очень далека от цирка. Она студентка Института иностранных языков. Говорить по-анлийски она еще не умеет, хотя знает много слов, поговорок, стихотворений.
Со словарем сможет прочитать что-либо не очень сложное; с большим трудом — написать что-либо еще более несложное. Она на первом курсе, и это простительно.
Для Инги я тоже студент. Между прочим, физик. Почему именно физик? Чтобы поменьше на эту тему разговаривать. Если она и проявит любопытство, всегда можно таинственно сказать:
О нашей работе мы стараемся не распространяться.
Это и загадочно и гордо. Когда я именно так ответил Инге, она даже тревожно спросила меня:
А это не опасно?
В ответ я неопределенно пожал плечами... И все это произошло как-то помимо моей воли, Инга тогда спросила:
Вы тоже студент?
И мне вдруг почему-то показалось, что ответ: «Нет, я — клоун!» — прозвучит несколько странно. И я буркнул:
Студент... Будущий физик...
Я решил, что при первой же возможности открою свое нелепое инкогнито и приглашу Ингу в цирк. Но время шло, а я молчал...
Отношения у нас с Ингой прекрасные. Вернее, их вовсе нет. Познакомились мы в библиотеке, разговорились, обменялись номерами телефонов и изредка звоним друг другу. Я ей — чаще. На афише цирка мое имя вовсе не Федор Оленин, как значилось на клочке, вырванном из моего блокнота, который Инга бережно спрятала в кармашек своей сумочки. На афише я — Теодор Работяга. Ну, какой я на арене «работяга», вам понятно. Более ленивого человека трудно представить. И хожу-то я еле-еле, и говорю медленно, каждую минутку норовлю присесть, а то и прилечь, люблю давать окружающим руководящие советы. Зрители умирают от хохота, когда я еле слышно шепчу: «Работать надо, товарищи! Больше энтузиазма! Дерзайте!..»
Сейчас даже трудно сказать, как именно у меня родилась эта маска, этот образ лентяя-демагога. Парня, похожего на Теодора Работягу, я знал еще в школе. Встречался с похожим типом на занятиях в цирковом техникуме. Читал о подобных индивидуумах в фельетонах... Конечно, мой герой —собирательный образ, но в то же время он на кого-то похож, кого-то напоминает, вызывает у людей и смех, и осуждение, а порой даже и сочувствие. Он ведь, в общем, очень добрый парень, мой Работяга, он не прочь даже оказать помощь товарищу, только делает это так медленно, лениво, неумело, что часто оказывает «медвежью услугу»...
И вот, пока я мечтал о том счастливом часе, когда я приглашу Ингу в цирк и раскрою наконец свою «тайну», меня опередили.
Однажды я вышел на манеж и только хотел прилечь отдохнуть на коврик, как вдруг увидел в третьем ряду Ингу, а рядом с ней красивого блондина. Я вскочил, как ужаленный, и бросился за кулисы.
Гримера! — завопил я.
Как из-под земли появился передо мной, с раскрытой коробкой грима, наш гример. Он внимательно осмотрел мое лицо и сказал:
Грим в полном порядке, Федя!
Какой к черту порядок? — нервно шептал я. — Давай, браток, под пусти чего-нибудь неузнаваемого...
Я тыкал пальцем то в белила, то в киноварь и размазывал по своим щекам фантастические узоры.
Ты с ума сошел! — закричал гример. — Товарищи, остановите его! Ты же Теодор Работяга, а не коверный рыжий!
Сегодня я рыжий! — бормотал я, проводя по носу желтую полоску.
Когда я вышел на манеж, зал залился смехом. Я, лениво потягиваясь, сказал:
—Устал. Маску делал... очень полезно для кожи... Моя соседка каждый день
делает — желток, сметана, клубника... Живопись!..
Я сделал вид, что очень утомился от своей речи, и беч сил прилег на барьер, внимательно наблюдая за Ингой. Она смеялась. Ее сосед нагнулся к ней, наверное, хотел что-то сказать. Я оглушительно чихнул. Инга расхохоталась, а я начал обмахиваться платочком. Только блондин наклонился к Инге, как я снова чихнул. Пусть, думаю, погибну, но разговаривать им не дам! Я позабыл все свои трюки, растерянно сидел на барьере и пялился на девушку, сидящую в третьем ряду. Может быть, именно это и вызвало смех у публики, но я ничего не соображал. Вышел ведущий и строго спросил меня:
Работяга, что с тобой?
Переработался! — ответил я. — Отдыхаю! Не мешайте!
Мы все знаем, что ты работяга, но разреши поработать и другим! Выступают наездники Елена и Михаил Трофимовы!
Из-за кулис, в крошечную щелочку, я наблюдал за Ингой и ее белокурым соседом. Я вспомнил, что наездница Леночка Трофимова знает английский язык, и когда она после своего номера влетела за кулисы на вспотевшей лошади, я бросился к ней:
Еленка! Как по-английски: «Девушки, берегитесь блондинов!»
Она посмотрела на меня как на сумасшедшего...
Через три минуты я орал на чистейшем английском языке:
Девушки, берегитесь блондинов! — и уже по-русски объяснял: — Блондины все легкомысленны, только брюнеты серьезный народ! — и, снимая кепочку, показывал всем свою темную шевелюру. — Брюнеты работяги!
Инга смеялась, смеялся ее партнер. А с меня пот катился градом, никогда еще мой бедный Работяга не знал такого напряжения!
Сегодня мы встретились с Ингой. Она еще была полна впечатлений от цирка.
Неужели вы не любите цирк? Федя, вы преступник! Я влюблена в цирк с детства! —захлебывалась она. — Я сама поведу вас на новую программу. А что за прелесть — клоун! Молодой, веселый, умница! Даже английский язык использовал, правда, произношение у него ужасное. Федя, вы так чувствуете юмор! Федя, вы в него влюбитесь!
А что это за блондин был с вами? — мрачно спросил я.
Блондин?.. А откуда вы знаете? — Она вскинула на меня большие недоумевающие глаза.
Догадываюсь, — уклончиво ответил я и чуть не сказал по-английски: «Девушки, берегитесь блондинов!»
Вы догадливы... Сережка у нас действительно блондин. Я в маму, он в отца. Сережка — это мой брат. Он тоже любит цирк!
С сердца моего упал камень. Очень тяжелый. И я вдруг понял, что очень недалек тот час, в который я скажу Инге скромно и гордо:
Инга, дорогая, прости, что я сказал тебе неправду, я не физик, я — клоун!
Кажется, я именно сейчас ей это и скажу...
Инга, дорогая…
Наталья ПАНКРАТОВА
Журнал «Советский цирк» май 1961 год