Когда туман рассеялся… В.Н. Сергунин

Цирк «Элуаз» (Канада) и «Театро Сунил» (Швейцария) представляют спектакль Даниэле Финци Паска  «Туман»  («Nebbia»).

 Из двадцати, явленных театральной Москве спектаклей, по крайней мере, десять, так или иначе, претендуют на «родство» с цирком.

Похоже, культовой фигурой и хэдлайнером Фестиваля, своего рода  сэнсеем постановок с сугубым «цирковым привкусом», стал сорокашестилетний швейцарец итальянского происхождения Даниэле Финци Паска. 

Своей последней работой режиссёр завершает начатую семь лет назад «трилогию о небе»: «Кочевники», «Дождь» и, представленный в этом году - «Туман». Свой выбор Паска объясняет так:

«Мы много ездили по миру и обратили внимание, что везде есть люди, которые чего-то не видели: живущие в пустыне не видели моря, живущие у моря, не видели пустыню. А небо видели все…».

Начало «Тумана» производит впечатление эпатирующее.  

Медленно открывается занавес. Зрительный зал начинает быстро заполняться густым туманом. Туман появляется внезапно и отовсюду. Вскоре перестаёшь различать соседей, ближайшие ряды и вообще перестаёшь видеть, что бы то ни было в метре от себя. Густота тумана достигает такой степени концентрации, что лишает возможности разглядеть сцену и актёров на ней. Такого начала, едва ли кто-то мог предположить…

А «такого» начала, должен признаться, на самом деле – и не было! Каюсь, это всего-навсего невинная мистификация автора, позволившего себе… выдать ожидаемое за действительное.

Спектакль, в действительности, начался по-иному: «парадом» четырёх главных действующих лиц.

Высокий, лысый и добродушный толстяк всё объяснял, всех наставлял и поучал. Ему активно внимали три эксцентрических персонажа.

В облике и манерах одного угадывался «простак», худощавого телосложения, нескладный зануда. В другом – юркий, плотно сбитый крепыш, сам себе на уме, что называется. В третьем – комик-красавчик, который на протяжении  экспозиции в буквальном смысле освещал уличным фонарём на удилище, чуть подёрнутую туманной дымкой сцену.

Едва различимый туман медленно «вытекал» из складок одежды, карманов, изо рта, декламирующих текст актёров.   

Между ними, зачем-то, некоторое время суетился «ряженый карлик».  Подогнув ноги, он разгуливал по сцене на коленках, закрытых длиннополой рубахой. Старинная  клоунская «примочка».

Столь немудрёный «комизм» на современном манеже давно слывёт как  дурновкусие и практически выпал из клоунского репертуара. Тем удивительнее, что на театральной сцене «карлик» вызвал ощутимую реакцию зала и, как писалось в старину, «сорвал аплодисменты». 

По выбору разнохарактерных костюмов, построению мизансцен, утрированной жестикуляции и довольно заметному стремлению активно «импровизировать», трудно было в том, что происходило на сцене, не признать неловкую попытку стилизации приёмов театра – «Сommedia  dell arte».   

Лидер квартета масок, допустим, Капитан, резво объяснялся с партнёрами:  Панталоне, Бригеллой и Арлекином на плохом русском, никудышном английском и сносном испано-итало-португальском.

Из пряного и, надо заметить, небрежно «взбитого» языкового коктейля, удалось понять, что туман обладает удивительными, даже мистическими  свойствами.

К примеру, «туман в маленьком горном селении, может застигнуть человека врасплох. И тогда люди не видят дальше собственного носа. А, уходя в булочную или за молоком, прощаются так, будто уезжают в Америку и рискуют никогда не вернуться».

А ещё толстяк-Капитан с нежной грустью вспоминал свою удивительную бабушку, с её трогательной страстью к белым платкам, которые она хранила то в рукаве, то на груди. И всякий раз, провожая внука из дома, бабушка долго махала ему вслед белым платком, оберегая от несчастий.  

Собственно постановщик и не думал скрывать, что «Туман» навеян и посвящается его любимой бабушке. Ей 103 года, и она всё ещё смотрит на повзрослевшего внука сквозь туман воспоминаний и снов.

«Я, по сути, человек-ностальгия, - говорит Д.Ф.Паска, - человек, который смотрит на закат. В таком человеке переплетается сон и реальность, правда и вымысел. И в своей пьесе я пытаюсь зацепить зрителя, задеть его за живое, чтобы он чувствовал и переживал так же, как и я».

«Чем» и «как» цепляет Д.Ф.Паска – вопрос вопросов.

Далее режиссёр, как и обещано в параде-экспозиции, приглашает зрителей в увлекательное обозрение детских воспоминаний и фантазий, перемешав их, с таинственными страхами, появляющимися  из тумана разочарований и надежд.

Три девушки на белоснежных полотнищах, то взмывают вверх, то скользят вниз, то, подобно маятнику часов, раскачиваются из стороны в сторону, занимая почти весь планшет сцены…

Под аккомпанемент «живого» оркестра из свирели и ударных, пять девушек исполнили темпераментный ритмизованный, хотя и заметно упрощенный, танец аргентинских «Boleadoras» – степ с одновременным выстукиванием ритма шариками на концах, вращаемых руками верёвок.

Прибавьте  к этому разноцветную дымку, «играющую» в лучах рассеянного света, пролетающие из кулисы в кулису «метеоры» (теннисные мячи с прикреплёнными к ним цветными платками) и вы получите некоторое  представление о возникшей на сцене «картинке».

Что тут скажешь: красивая, настраивающая на чувствительные переживания сцена. Из простейших составляющих, умело выстроить ностальгическую фантазию, развернуть «провокацию сентиментальности» - в этом Д.Ф. Паске сегодня не много найдётся равных.

Следующая картинка-слайд: «В мясной лавке».

Музыкальное сопровождение фрагмента – живая и откровенно самодеятельно исполненная песенка девушки под гитару.

На фоне живописно свисающих говяжьих туш, другая миловидная девушка исполнила несколько ординарных фрагментов номера, который в цирке, при более серьезном трюковом обеспечении, назывался бы «пластический этюд с эквилибром».

Самыми впечатляющими из продемонстрированных артисткой трюков –   «затяжка», «стойка на одной руке в уголке», «мексиканка» и, сорвавший овации зала, элементарный «крокодил».

Далее, в соответствии с традицией «комедии масок», следует «лацци» - буффонадная интермедия.  «Реприза» или «пауза», говоря по-цирковому.    

Клоунская группа из шести исполнителей с увлечением показала тривиальную пародию на «мастер-класс» в японской школе Карате.

Следующей «картинкой» в слайд-шоу обозрении шёл номер двух гимнасток на параллельно расположенных трапециях, в сопровождении вокализа и мелодии на ксилофоне. Вживую, разумеется.

Далее, шла реприза – «Клишник». 

Капитан и Бригелла готовятся «сложиться» вперёд и влезть в кусок трубы. Пробуют – не выходит. Появляется Арлекин, которого заставляют исполнить то же самое. Тот старается. Не выходит.

Тогда Капитан начинает охаживать Арлекина клоунской палкой, приговаривая:    

– «Если ты сейчас же не тронешься с места, я отправлю тебя назад в Колумбию».

Угроза имеет воздействие, и Арлекин благополучно «проскальзывает» в трубу.

Следующий номер – «ремни». По специфически «школьному» исполнению «больших оборотов с выходом в стойку», за версту видна спортивно-гимнастическая школа.

Достаточно профессиональному выступлению спортивного гимнаста аккомпанирует ансамбль из двух аккордеонов, флейты и ударных. Что-то  вроде  мексиканских уличных музыкантов - «марьячес» (мariaches). 

Динамичная и экспрессивная композиция номера эмоционально «подогревается» клубами разноцветного тумана, время от времени заполняющего сценическое пространство. 

Приходит черёд акробатической репризы.

Двум Рыжим  толстяк Белый задаёт вопрос с явным подвохом:

- "Что такое акробатика?"

Рыжий-крепыш пытается… пройтись колесом. Рыжий-красавчик размахивает руками и что-то пытается объяснить… 

– «Нет, нет и нет», - безапелляционно возражает наставник.

- "Акробатика - это ум и ... красота! И вы в этом скоро убедитесь"

– «Теперь проверим вас на сообразительность», - говорит он, почему-то  по-английски и достаёт из-за спины палку.  

– «Встаньте на руки!» – командует толстяк, снова перейдя на русский. Красавчик что-то невнятно бормочет и мимикой «обозначает» выход в стойку.  Крепыш, недолго думая, выходит в стойку на руках.

В итоге, первый получает слова одобрения, а второй – затрещину палкой по спине.

– «Сделайте сальто», – командует толстяк.

Крепыш  играючи делает заднее сальто, за что вновь «награждается» оплеухами и затрещинами.

Красавчик, отделавшись утрированной жестикуляцией и мимированием, получает… знаки одобрения.

– «Сделайте шпагат и пируэт» – приказывает толстяк.

Крепыш, понятное дело, всё выполняет как надо и,… получая нескончаемую порцию тумаков, убегает в ближайшую кулису. 

Завершает первое отделение «по-китайски» роскошная живописная «гравюра». 

Погружённая в закатный туман сцена заполнена частоколом палочек-тростинок. Похоже на тростниковый лес, в котором  резвятся счастливые влюблённые. Между делом на каждом стебельке раскручивают тарелочки. Много! Штук семьдесят! Вся сцена заполнена тросточками, на кончиках которых вращаются тарелочки. Шквал оваций!

И, наверное, вовсе не обязательно зрителям знать, как это на самом деле в китайском цирке делается, происходит и выглядит.

В Китае «тарелочки» – это особый цирковой жанр, с тысячелетней традицией, канонами и особой «технологией» исполнения трюков. 

Европеец Д.Ф.Паска делает вид, что ничего об этом не знает.

В китайской технике вращения тарелочек используется принцип «смещённого центра тяжести». В «Тумане» же исполнители располагают трость строго по центру тяжести тарелочки – так проще, быстрее, вращается тарелочка дольше.

У режиссёра нет времени ждать пока исполнители будут годами достигать, шлифовать и оттачивать индивидуальное и коллективное мастерство. У Паски нет для этого ни возможностей, ни желания, в конце концов.

Будучи художником, он сублимирует в сценических образах собственную жизнь и судьбу, изживая детские комплексы, страхи и сомнения.

Один из классиков современной поэзии Томас Элиот как-то заметил: стихи пишутся не для того, чтобы выразить чувства, а для того, чтобы от них избавиться.

Художник спешит проститься со своим детством. 

И в этом смысле Д.Ф.Паска действует вполне рационально, отбирая для своих театрально-цирковых проектов исполнителей, главным образом, из числа  любителей, аматёров и дилетантов (от фр.- аmateur, итал.- аmatore, dilettante).

Второе отделение открывается, весьма, остроумной «фишкой»: прыжками на батуте, исполняемыми… в рамке кинокадра.

То есть, мы не видим собственно батута, ни верхней, завершающей точки прыжка, скрытых чёрной рамкой кинокадра. Но зато мы видим среднюю фазу прыжка, с поворотами и вращениями. Что открывает возможности создавать цепочку весьма неожиданных и довольно захватывающих эффектов.

К примеру, сальтирующий вверх акробат, вдруг исчезает из поля зрения, и появляется лишь спустя несколько секунд. Ещё и ещё раз.

Жаль, «фишка» не получает дальнейшего развития. Даже навскидку тут есть ещё множество неиспользованных возможностей.

Но… следует «обнажение» приёма. Рамка кадра раздвигается, и мы видим, что наверху расположена так называемая «мёртвая» рамка», на которой «застревает» акробат. Оригинально начавшись, номер завершается, вполне предсказуемым, двойным бланжом, исполненным, правда,  в темп трижды и финальным тройным задним.

При нынешнем дефиците свежих акробатических идей, думается, и такая «мимолётная» оригинальность достойна признания. 

Две следующие за «батутом» репризы – музыкальные. В одном случае, это  игра клоуна на пиле, в другом – темпераментный музыкальный «диалог» супругов на ксилофоне. Вроде бы всё на своих местах: разнообразие  музыкальных тем, виртуозное исполнение, органика «эксцентрического» актёрского существования…

Нет того, что в цирке нередко выражают коротким и ёмким словом «АХ!».   

Здесь ни режиссёр, ни креативная группа, ни актёры, пороху, что называется, не выдумали.

Как не выдумали они его и в воздушном номере «Кольцо». Трио гимнастов (юноша и две девушки) не слишком затейливо продемонстрировали вполне «аматёрскую» воздушную гимнастику в кольце, пусть даже и оригинальной конфигурации. 

Тем временем, небеса внезапно «разверзлись» и на сцену пролился… дождь-?, град-? - из чёрных резиновых шариков, размером с перепелиное яйцо. Количество выпавших с неба «осадков» оказалось таковым, что клоунам, вышедшим на паузу было по щиколотку.

Толстый клоун, пробираясь сквозь сугробы «града», задаётся философским вопросом:

- "Что есть реальность, а что - нет?"

И сам же на него отвечает, отвешивая колотушкой оплеухи своим партнёрам:

– «Это реальность! И это – тоже реальность! А вот так – ещё большая реальность!»

Клоуны быстро подхватили игру и стали друг другу отвешивать «апачи», (ложная пощёчина, фальш-удар) на все лады, склоняя слово «реальность».

В довершение старший клоун всем подряд надавал вполне ощутимых «реальных» колотушек.    

Под аккомпанемент «марьячес» несколько излишне экзальтированный юноша пытался демонстрировать «Игру с хула-хупами». Ладно, если б только не идеально владел жанром…

В этом месте постановщику впервые (но, увы, не в последний раз) за этот вечер изменил вкус! Уйдя в глубину сцены и отвернувшись от  зрительного зала, артист вращал хула-хуп на… причинном месте. Автор, как говорится в таких случаях, умывает руки: без комментариев.   

Далее следует «Супер-клишник», едва ли не единственный номер в спектакле о котором можно сказать «АХ», отметив усилия артиста, как мастерские, профессиональные. Хотя и очень… специфические.

Конечно, выступление юноши, скорее всего, от природы наделённого невероятной гибкостью суставов и мышц, доведённой  до гиперболических степеней, не у каждого в зале вызывает высокие эстетические переживания. Но за то, что в этот момент у зрителей кардинально меняются представления о человеческих возможностях – можно ручаться смело. Зал сотрясали долгие-долгие овации.

К финалу спектакля обнаруживаются множественные так называемые спецэффекты, включая «танцы рук», затейливые картинки «визуальных экзерсисов», игру  «квадратных прожекторов», внезапный снегопад и пронизанные невероятной энергией музыкальные и ритмические импровизации. 

Финал, к сожалению, оказался  изрядно смазан неочевидного  достоинства «гуманистической» метафорой.

На авансцену выводят молодого человека, поражённого церебральным параличом.  «Когда он родился, - поясняет Ведущий, - была страшная буря».

Парня ведут под руки, затем отпускают и он двигается самостоятельно, превозмогая боль. На секунду его накрывает туман. Он достаёт белый платок и устремляет взгляд к небу. 

«Моя бабушка любила повторять, - продолжает Ведущий, - Никогда не смотри в землю, всегда смотри вверх, на небо. Даже если грустно. Ведь только с неба приходит чудо».

Щемящее чувство захлестнёт зал. И зрители ещё долго будут махать белыми платочками, приветствуя выходящих на поклон артистов.

 Эпилог

После европейской премьеры «Тумана» в одном из интервью Паска высказался:

«Меня с детства зачаровывала акробатика. Завораживал жест, бросающий вызов законам гравитации, в котором есть сила, легкость, точность, синхронность действий, доверие, неожиданность и риск. Я люблю «невыразимое» театра, завуалированное, жест, остающийся невидимым. Чтобы рассказать о моем путешествии в детство, каждый раз придумываемом заново, я использую геометрические формы и прозрачность акробатического театра, который труппа невероятных артистов танцует на сцене».

Так думать и претворять  задуманное может лишь абсолютный поэт, романтик, мечтатель.

В комплиментарном перехлёсте некоторые критики находят в работах Даниэле Финци Паска параллели с феллиниевским «Амаркордом», воздушными фантазиями Марка Шагала и даже называют его «ренессансным человеком», открывающим неведомые доселе глубины чувств и эмоций.

Если б это было так, то, к примеру, лавры создателя первого вертолёта следовало бы числить за Леонардо да Винчи – личностью, вне всякого сомнения, ренессансной.

Однако, хорошо известно, что мастер Леонардо оставил после себя лишь некие фантазии, чертежи и наброски – своего рода, инженерную «поэзию». Пусть  провидческую и даже гениальную.

Но вовсе не факт что, спустя четыре века, вдохновляясь исключительно «поэзией» Леонардо, вертолёт, на самом деле спроектировал и построил выдающийся учёный, инженер и авиаконструктор Игорь Иванович Сикорский.

Этим я, отнюдь, не хочу сказать, что наука выше искусства или что-нибудь в таком роде. Я только хочу сказать, что талантливый поэт и художник  Даниэле Финци Паска «вертолёты» не строит. Он мечтает и фантазирует на тему «вертолётов»!

Кочуя по миру, под дождём и в тумане, Паска рисует палочкой на прибрежном песке занимательные наброски и ностальгические рисунки, которые, могут, при определённых обстоятельствах, подвигнуть иных инженеров к… так сказать,  вертолётостроению.

Впрочем, оставим лукавство. Такой инженер-конструктор давно известен.  Это, конечно же, создатель цирка «Дю Солей» Ги Лалиберте. Вот, кто строит сегодня всё новые и новые цирковые «вертолёты»!

Перемешивая при этом и магию театра, и очарование балетной пластики, используя эмоциональность музыки и таинство света, со всеми имеющимися на сегодняшний день спецэффектами и «хай-тек» технологиями.

В чём главное, подчеркиваю, методологическое, отличие работ Д.Ф.Паски от работ Ги Лалиберте?

Первый делает ставку на аматёрский, любительский состав исполнителей, второй – на мастеров-профессионалов высокого класса.

Паску, по его признаниям, интересуют «геометрические формы и прозрачность акробатического театра»…  Это – поэзия.

Ги Лалиберте нередко называют всемирным «охотником за талантами и экстраординарностями». А его фраза, брошенная им в начале карьеры, с годами превратилась в программный манифест цирка Дю Солей: «Когда же, чёрт подери, я увижу это проклятое тройное сальто?!»  Это – вертолёт. 

Профессиональное мастерство – самое дорогое, хоть в прямом, хоть в переносном смысле. На его подготовку уходят годы, если не десятилетия напряжённого и вдохновенного труда.

Чтобы сносно научить всему «остальному», что в прежние годы в отечественном цирке иронически называлось «тонкой французской игрой», достаточно трёх условий: наличия внешних и психофизических данных у исполнителей, деньги, чтобы нанять профессиональных педагогов-репетиторов, и несколько месяцев работы с одарённым постановщиком.

Таким образом, осмысляя итоги Чеховфеста-2009, следует, прежде всего, отметить  реальный успех любительских, самодеятельных, «аматёрских» форм творчества, так или иначе связанных с цирком.    

О том, почему это происходит – тема особая. К ней мы позже вернёмся.  Сейчас же остаётся с грустью констатировать очевидную тенденцию: у нынешних профессионалов дела обстоят, мягко говоря, не лучшим образом.

Это не любители так уж сильно прибавили! Это слишком многие нынешние профессионалы, зачастую скатываются до любительщины.

К исходу ХХ столетия искусство, подобно старухе из «Сказки о рыбаке и рыбке», захотело невозможного: чудесным образом стать универсальным Всевластителем – и театром и цирком и балетом и кино и ещё Бог весть чем…

Что-то подсказывает мне, что закончится все это… тем же, чем и сказка.

Владимир Сергунин

Кандидат искусствоведения