Слово на эстраде. Критическое обозрение

Я прочитал тексты почти четырехсот эстрадных номеров: обозрения, конферансы, интермедии, стихи, песни, куплеты — самый разнообразный репертуар Росконцерта за прошлый, 1967 год.

Первое впечатление, которое родилось у меня от прочитанного: разговор об отставании разговорного жанра, о халтуре и пошлости на эстраде ныне во многом, как мне кажется, почвы под собой не имеет. Добрая половина, если не больше, текстов сделана литературно безупречно, с соблюдением эстетических законов эстрады, со стремлением отозваться на проблемы дня, на господст­вующие в прошлом, юбилейном, году настроения и пережи­вания советских людей. Пусть не всегда ровно, но и не без успеха, выступили в качестве авторов сами мастера эстрады и коллектив систематически работающих для эстрады ква­лифицированных литераторов: Я. Костюковский и М. Слобод­ской, А. Внуков, Я. Грей, А. Лихачев, В. Полонский, И. Виноградский, В. Панков, И. Мей, И. Кашежева, Э. Успенский, 3. Шур, М. Раскатов, В. Стронгин, В. Константинов, Б. Рацер, Б. Лобков, Ю. Рихтер, Д. Кисин и другие. Это отнюдь не означает, что все произведения, вышеупомянутых авторов сделаны на высоком уровне, и у них есть и ошибки и просчеты (о них речь впереди), но в репертуар юбилейного года эти авторы дали бесспорно интересные по форме и содержа­нию произведения самых различных жанров. Лучшие из них и могут послужить образцом того, какой должна быть литература на эстраде.

Апрельский Пленум ЦК КПСС дал развернутую програм­му всей армии искусств и обязал всех коммунистов, все пар­тийные организации «направить все имеющиеся средства идейного воспитания на укрепление коммунистической убеж­денности, чувства советского патриотизма и пролетарского интернационализма у каждого коммуниста и советского че­ловека, идейной стойкости и умения противостоять любым формам буржуазного влияния».

На эстраде, являющейся одним из самых массовых ис­кусств, политическая злободневность, актуальность, идейная целеустремленность   репертуара — задача   первостепенная. Как же выполнялась она в юбилейном году? Какие завое­вания слова на эстраде заслуживают всяческой поддержки и какие просчеты и ошибки, идейные и художественные, за­служивают осуждения, особенно в свете последних указаний партии?

Стиль атакующий

Мне кажется, многие большие писатели не пишут для эстрады не потому, что пренебрегают ею, а потому, что не знают ее законов, потому, что это нелегко. Литературное повествование воспринимает долготерпеливое чувство — зрение; слово на эстраде — для слуха, беспощадного к любой фальши, длинноте, нарочитой усложненности. У эстрады стиль атакующий; если в считанные секунды ярким образом, оригинальным поворотом темы, найденным неожиданным ходом, острым вопросом, поворотом типического характера, выбором всеми узнаваемого героя актер не ошеломил, не поразил зрителя — номер провалился или удостоился оскор­бительных, как пощечина, жидких хлопков. На эстраде нет времени для длинных экспозиций, деталей, подробностей — Марк Твен, читавший с эстрады свои рассказы, так их со­кращал, что, записанные стенографом, они иногда совершен­но не походили на оригиналы. Краткость на эстраде — сест­ра и таланта и успеха. Не литератором, оглашающим свое произведение, а темпераментным оратором, живым собесед­ником, умеющим увлечь аудиторию, должен быть артист эст­рады. А сама эта высокая должность человека, выступающего перед народом, обязывает актера рассказать только то, что одухотворено большой идеей, только то, что всем интересно, всех волнует; его речь должна быть призывной, веселой и живой.

Заинтересовать зрителя, не оставить его безучастным и равнодушным — первый закон эстрады. И согласитесь, что в наши дни неожиданно звучит в начале фельетона такое слово: «Завидую!» Но это сразу привлекает внимание зрите­лей-слушателей. Автор фельетона «Песни, песни...» О. Ми-лявский свое дело знает — он заинтересовал зрителей и тут же расправляется с этим низменным чувством — завистью, наследием прошлого. Но и зависть изменилась в наш век. «Мое поколение завидовало тем, кто бил Деникина и Вран­геля, кто спасал челюскинцев, тем, кто первыми высадились на Северном полюсе. Это была хорошая зависть — она рож­дала большие чувства. В 1941 году мы уже были взрослыми, и малыши завидовали нам — мы шли в бой за свободу и счастье нашей Родины...»

Вот ведь как повернулась тема, вот как обернулось это. чувство — зависть. И уже трудно осуждать оратора, когда он признается в зависти к тем... кто хорошо поет. Прозвучала мелодия песни «Тачанка» — и припомнил рассказчик завид­ную судьбу портного из Первой Конной. Пусть старик и за­блуждается— он и сейчас уверен: в таких галифе, как он шил, нельзя было не побеждать, — но как он мил и трога­телен, портной-буденновец! Много таких забавных и трога­тельных историй побудила рассказать хорошая зависть. В фельетоне есть и лукавые усмешки и веселая ирония, но главное — большие темы и вопросы рождаются из взгляда на самые простые факты, однако так отобранные, что тор­жество нового в нашей жизни становится неоспоримым, совершенно неизбежным. Ведь вроде бы и пустяк — в Москве нет ни одного извозчика, — а разве это не свидетельство, и причем ярчайшее, гигантских успехов техники. И зависть не забыта среди пестрой мозаики фельетона. Она зачала фельетон, она его и завершила. Бранили нас враги, а нынче и они завидуют. Завидуют! «Вот почему, в год рождения моей державы, мне хочется крикнуть на весь мир:

Читайте, - завидуйте, гражданин Советского Союза!»

Превосходный, всем ходом фельетона подготовленный, патетический финал, и поразительно органично звучат здесь последние строки известного стихотворения В. Маяковского.

Вероятно, потому что живы традиции и Владимира Мая­ковского и таких актеров-трибунов, как В. Яхонтов, Н. Смир­нов-Сокольский, — в репертуаре не один, а несколько боевых октябрьских конферансов, монологов и фельетонов. Как и у зачинателей публицистики на эстраде, они построены по принципу литературного монтажа. В них задушевный раз­говор со зрителем идет то с лирической интонацией, то с мягким юмором, затем вдруг простейший факт поднимается до высот обобщения, рядовой случай звучит как почему-то никем не замеченное, поразительное явление в нашей жизни. И патетика рождается не как пустое словоговорение на ко­турнах, а как естественный вывод из жизненных событий, о которых рассказал автор и актер. К таким материалам безу­словно можно отнести конферансы и фельетоны А. Лихаче­ва «Человек проходит как хозяин» и «Необыкновенное сло­во», Ю. Виноградова и М. Триваса «Тебе, Октябрь!», Д. Ки-сина «Вера, Надежда, Любовь», Ю. Рихтера «Праздничные дни» и другие. Во всех этих крепко сделанных вещах чере­дуются и образные рассказы о наших достижениях, и острые наблюдения, и веселые анекдоты, и, главное, почти все они написаны для определенных актеров. Литераторы как бы ви­дят ораторов, которые будут произносить их произведения с эстрады, овладевая вниманием и интересом зрителей с по­мощью яркой мысли и по-своему, действенно и неожиданно, освященных фактов и событий нашей жизни.

И сатирики не дремали в юбилейном году. Хорошим об­разцом контрпропаганды представляется мне, например, стихотворный монолог М. Раскатова «Голоса». Было бы поли­тической близорукостью, если бы мы не замечали вороньего карканья радиоголосов из-за океана, из ряда стран «свобод­ного мира». Автор представляет эти голоса с помощью злой иронии:

«Слушайте, слушайте Все неуклонно «Голос Америки» Из Вашингтона, Где, как известно, Житье — благодать!.. Где может каждый Рокфеллером стать!.. Где о свободе Нетленна забота!.. Где так гуманна Морская пехота!.. Где безработные В жизнь влюблены!.. Слушайте голос Счастливой страны!» Пусть не всегда совершенны стихи Раскатова, но он счень зло и точно подметил, кто авторы этих передач, кем и зачем фабрикуются «радиоутки», подлые инсинуации и злобная клевета.

Очень интересное уподобление обывателей лягушкам сделал в своем стихотворном фельетоне И. Мей. Он начинает свое повествование со времен доисторических, первобытных, с каменного топора, первого факела — он рассказывает о че­ловеке-творце и болотных тварях. К примеру, так: «Человек откинулся:

— Смотрите! Сердце рвется птицей из груди! Вот она — царица Нефертити, Я ее бессмертьем наградил. Рухнет мрамор, сгинет позолота, Но она, прекрасная, — жива. ...А лягушки ноют из болота: «Это нам до лампочки, ква-ква».

А вот с каким лаконизмом изображены начало новой эры и неизменность лягушачьей породы: «...Человек в распахнутом бушлате Поднял над планетою ладонь: — Час пришел! Пора «привет» послать им. Человек скомандовал: «Огонь!» Залп «Авроры». И снаряд в полете (А лететь ему через века!). ...И тогда встревожилось болото «Ква... а что же с нами будет? ква-ква-ква!»

Но и к революции приспособились болотные. Пьют «квас» со звездочками, слушают заморские «ква», все облаивают оплевывают, и беспощадно атакующе звучит вопрос: «Люди Братска, Бреста и Ташкента Этт нечисть выжнут, сокрушат: — Слушай, парень! Ты скажи мне: с кем ты, Или ты из этих... лягушат?»

Здесь и стихи хороши, мысли и сопоставления зрелые, и вопрос, адресованный равнодушным обывателям, нытикам и наплезистам. звучит вполне своевременно и неотразимо точ­но. Этот фельетон — безусловная удача автора.

Ход, прием, характер

Размышляя о разобранных выше лучших эстрадных но­мерах, оценивая другие удачи в репертуаре эстрады, начи­наешь по-настоящему понимать, насколько это сложное и грудное дело. Ведь что ни говори, а каждый удачный номер на эстраде — это обязательно открытие. А как говорил один известный биохимик: «Открытие совершается тогда, когда ты видишь то, что видят все, и при этом думаешь о том, о чем никто не думает».

Вот почему, безусловно, имели успех на эстраде такие вещи, как «Беспризорные родители» Д. Кисина, где показано, как дети воспитывают родителей, беспомощных и бездумно обожающих свои чада; В. Ардова «В неравной борьбе», где врач до такой степени замучен пресловутой писаниной, что больной вынужден оказать врачу помощь. Ф. Рисман напи­сал забавный фельетон «Язык жеста», где самые невероят­ные жесты, принятые у разных народов и у нас, рождают неожиданные ситуации. Это превосходный повод для весе­лых шуток.

Множество героев не нашего времени вывели на эстраду ее авторы — тут и перестраховщики, и любители штурмов­щины, и бессердечные дети, и другой самый разнообразный сатирический типаж. И вот что примечательно: как только нет в номере ни одной из тех изюминок, которые и держат его на эстраде, он сразу становится пустым и пресным — каких бы он важных проблем и вопросов ни касался.

Может, потому, что эстрадный номер чаще всего делает­ся для определенного артиста — и он является его первым приемщиком, — эстрадных номеров без эстрадной броскости не так уж много. Вряд ли есть среди актеров желающие пе­режить провал. И тем не менее есть еще немало стихотвор­ных и прозаических сочинений, принятых невзыскательными актерами и написанных неспособными, бесталанными, а ино­гда и безответственными авторами.

Главная беда большинства таких произведений — лобо­вая, примитивная трактовка темы и беспомощная подача жизненного материала. В этих случаях эстрада не эстрада. В монологе «Да здравствуют личные праздники!» Э. Ра­дов предлагает отмечать на любом концерте и личные празд­ники зрителей. Какие?

«Один в этот день родился, Другой в этот день влюбился, Один семьей обзавелся, Другой наконец... развелся». Это единственная и крайне небогатая шутка длиннейше­го монолога. В нем все прямолинейно, все примитивно и те­зисно. «Труд — это в жизни главное, Основа основ — вещественная (?). Рождает он праздники славные, И личные и общественные».

Ну и что? Неужели повторение этой общеизвестной исти­ны может кого-нибудь взволновать, обрадовать, окрылить? Нет, это отписка на тему, для которой не нашел автор ни хода, ни поворота и ничего не сделал, чтобы монолог прозву­чал с эстрады по-эстрадному. Бывает, что автор и найдет любопытный прием, но не знает, как им распорядиться. В. Реутов в монологе для эст­рады «Сигарета» выводит человека крайне развязного. Всем в зале и на сцене курить запрещено, а он курит. Демонстра­тивно. Всем на зависть. «Я ж курю нахально, словно Неизвестно мне давно, Что на сцене безусловно Всем курить запрещено». Вот так он курит и любуется собой, невзирая на пожар­ных. А вот финал:

«Как бы, право, было мило, Чтоб пожарники подчас И за теми бы следили, Кто чуть-чуть повыше нас».

Ах, какая смелость! Какой удар! Но по кому? Почему такой вывод из такого фельетона? Ведь выше (да еще чуть-чуть) такого рассказчика и такого героя быть не трудно — он хулиган и не в какие обличители не годится по причине крайней ограниченности и нахальства.

Конечно же, сложнее всего на эстраде даже не найти ход или прием; нет, самое, пожалуй, трудное в кратчайший срок, отведенный для номера на эстраде, вылепить характер ге­роя. Артистка С. Пейсен выступает в образе тети Паши — уборщицы. Текст выступления ей написал А. Головенков. В основном он удачен. Это смешно, когда на сцену на мину­ту вышла театральная уборщица и, несмотря на просьбу кон­ферансье помалкивать, разговорилась. Она уверена в себе: «Я тридцать лет... за сценой работаю». И у нее смешные на­блюдения, шутки, оговорки. Забавно, когда она говорит: «До этого я в цирке работала. У нас были львы, тигры, пантеры, вообще у нас очень хороший коллектив был». Но когда она вдруг объявляет: «Сейчас художественный совет соберется, начнет выяснять, чего не хватает, — или реализму мало, или гуманизму недостаточно. А бывает и так, что вот и реализму много и гуманизму достаточно, зато этого мало... зрителей». Хорошая шутка, но не для тети Паши. А затем, когда она, по явной авторской подсказке, вступается за сатириков, это уже совсем ни к чему. Бывают случаи — взять хотя бы этот — когда сатирикам никакая защита не поможет. В своих бе­дах — недостаточно взыскательном вкусе и отсутствии худо­жественного текста — они сами расписались. В самом своем произведении.

В фельетоне Н. Доберо «Как мы провели вечер» внима­ние зрителей будет удерживать острая постановка вопроса, который именно здесь, в зале, почти каждого зрителя близко касается. Актриса рассказывает, как она с мужем отправи­лась в театр. Они не пообедали — в театре начинаются спек­такли слишком рано. Они не поужинали — кафе в большин­стве молодежные, а рестораны закрываются, будто нарочно, в часы окончания спектаклей. В буфете театра бутербродов не было. Такси достать было невозможно — актрисе приш­лось симулировать обморок, чтоб остановить машину. Вот и закончился отдых в полуобморочном состоянии. Острая и справедливая критика положения, которое сейчас отчасти уже изменилось. Здесь вопрос ставится резко и прямолиней­но — он всех касается и каждого интересует.

А бывает весь фельетон построен так, что над вопросом автор предлагает подумать самим зрителям. В. Терехин и В. Фотеев в фельетоне «Именины» пригласили нас на име­нины, где веселятся широко и размашисто. «...директор базы, Продавец из «Пиво-воды», Старший мастер «Кожзавода», Два снабженца-ветерана, Калькулятор ресторана, Три брюнетки, три блондинки И еще директор рынка».

И, естественно, у авторов возникли подозрения, на какие средства гуляет компания? Такие подозрения авторы и зри­телям внушают. И вдруг неожиданный финал — оказывает­ся, большинство участников пирушки, как об этом сообщили газеты, щедро награждены за хорошую работу. И гуляли на честно заработанное — авторы сами просят у них извинения и зрителей зовут не торопиться с подозрениями. Это вздор­ная и обывательская точка зрения — будто каждый причаст­ный к торговле на руку не чист.

Так всегда, если вопрос на эстраде поставлен, на него на­до дать ответ — по возможности, неожиданный, но обяза­тельно ясный и убедительный. Никакой ход, прием, поворот, характер, вопрос — как бы он ни был найден — не спасет эстрадного номера, если нет в нем главного — ясной мысли, идеи, проблемы, которую трактует автор, и не объяснена ясно суть дела, за которое он борется. И последнее о фельетонах — все они строятся на гипер­болах, но именно любые преувеличения на эстраде требуют от авторов такта, вкуса, верности жизни — ведь ни карика­тура, ни шарж невозможны и не нужны без сходства с пор­третируемым, без показа, пусть не всех, а главнейших сход­ных с оригиналом, подлежащих осмеянию черт. Нам всегда мало того, что произведение остро по теме — от автора ещё и ум требуется, и талант, и политическая зрелость — вот тогда-то и получается остроумно и интересно.

Но произведения примитивные оскорбительны для любо­го слуха именно потугами на остроумие. Образцом такого сочинения мне представляется «Тяжелая болезнь» Э. Радова и Л. Усача. ...Некий Володька напивается до недуга. Но как? Попались на свадьбе очень влюбленные новобрачные. Трид­цать семь раз пили «горько» — и все до дна. Как тут не напиться?! На работу идти нельзя — станок у Володьки электронный — перегар чувствует и железные болванки вы­брасывать начинает. (Смешно? То ли еще будет!) Пришел врач, думал у больного сыпь — а это он лицом в красную икру попал, когда со свадьбы уходил. (Тут, видимо, хохот должен нарастать как лавина.) Друзья ходили к Володьке в больницу и «прихватывали» с собой — так что соседний ма­газин за несколько дней месячный план выполнил. (Вот он, образец гиперболы!)

Тут уж и разбирать-то нечего (зачем это, почему, для че­го) — хочется только выяснить, как сей примитив оказался среди множества совсем неплохих фельетонов и конферан­сов, принятых к исполнению.

Стихи и зарифмованные словеса

Бывает, проживет поэт долгую и даже счастливую творческую жизнь, напишет множество стихов и поэм, издаст десятки книг, а на эстраде исполняются лишь два-три его стихотворе­ния. Почему? Вероятно, раскрыть этот секрет лучше всего не теоретическими мудрствованиями, а исследованием кон­кретного успеха. Возьмем «Гренаду» М. Светлова. Это стихотворение прозву­чало, вероятно, со всех эстрад страны. Давайте внимательно присмотримся к этому всем известному стихотворению. В нем прежде всего повествование о ред­кой человеческой судьбе. Действенное. О герое рассказывает поэт. Затем мы как бы слышим голос героя — актер может показать в кратком стихотворении мастерство перевоплощения. В нем есть широкий взгляд на время и его порази­тельные события — актер как бы обозре­вает героическую эпоху, поэтому может прозвучать его гражданский темпера­мент. В «Гренаде» рассказано о веселом, добром мечтателе и его смерти — стало быть, актер может привлечь самые силь­ные контрасты: суровая солдатская смелость и нежная мечтательность, весе­лый задор и высокая трагедия. Тысячи актеров избирали «Гренаду» для своего исполнения, потому что могли в ней вы­разить самые яркие человеческие чувства и переживания, самые высокие идеи и мечты целого поколения времен гражданской войны.

Те же черты присущи и «Стихам о советском паспорте» В. Маяковского. От действия, от столкновения с чинов­ником и шпиками другого мира, потря­сенными одним видом советского пас­порта, — то есть от случая совершенно конкретного и каждому ясного — поэт переходит к обобщениям большого мас­штаба, и, кажется, самой жизнью рож­ден этот могучий взрыв патриотических чувств.

Выходит, и стихотворение может стать эстрадным только в том случае, когда оно — художественное открытие, когда в его сюжете и образах, в его жизненной достоверности и драматическом действии есть эмоциональная зарази­тельность, есть широта идейного обоб­щения, захватывающая и актера и зри­теля-слушателя.

Эти славные традиции советской поэ­зии, традиции Маяковского, все стихи которого, в сущности,— оратории для его же могучего голоса, опыт Светлова. Твардовского, Смелякова и других на­ших поэтов оказали благоприятное влия­ние на многие поэтические произведения на эстраде.

Интересный монолог «Мой любимый цвет — красный» написала И. Кашежева:

«Сколько песен протяжных, как
боль, заучила
Ты, Россия, в те долгие ночи свои:
Это пела кручина, да шипела
лучина.
Да скрипела телега сквозь ухабы
твои.
И недаром ты кровью своей
оросила
Каждый камень и каждую малую
пядь —
Будто знала, что впредь тебя
будут
Только красной
друзья и враги
называть...»

В поле зрения поэтессы — красный цвет Революции. Какие разнообразные чувства и мысли он пробуждает! Вот вслед за картинами разгрома всяческих белогвардейских банд яркое обобщение: 

«Где вы, зеленые, желтые синие
Трупные пятна на теле России?
Смыло вас кровью святой.
И обагренная, непокоренная.
Ленинской искрою озаренная.
Стала Россия истории красной
строкой».

Кажется, все сказано в этом монологе о священном для нас красном цвете, сияющем на знаменах, на орденах бой­цов Отечественной войны, на башнях Кремля. И все это как бы увенчивает финал:

«И годы и столетия прождут.
Как созвездья добра, освещая планету,
И потомки в грядущем... как мы.
присягнут
Пролетарскому
красному
нашему цвету».

Совсем по-иному сделана новелла в стихах «Воспоминания запевалы» Н. Князева и Е. Черных. В ней подку­пает простота, естественность, юмор и, главное, возможность не только расска­зать о запевале, но и сыграть его:

«Было так: устанет рота.
Впереди — нелегкий путь...
И тогда промолвит кто-то:
«Запевай, брат, что-нябудь!»
Запоешь: и тверже шаг.
Рота песню поднимает:
«Врагу не сдается наш гордый
«Варяг»,
Пощады никто не желает».

Вот так, меняя ритмы, вводя разных героев, просто и непринужденно рисует запевала картину фронтовой жизни. Ох, и нелегкая она! Взяли однажды «языка». С огромным трудом пронесли его в меш­ке через линию фронта. Вынули изо рта рукавицу, а он запел:

«Врагу не сдается наш гордый
«Варяг».
Пощады никто не желает».

Оказывается, взяли бойцы в плен партизана в немецкой форме. Это очень забавно и весело; здесь есть много воз­можностей у актера — и удаль показать, и лихость, и юмор; и по-разному в раз­ных ситуациях звучит знаменитая песня о «Варяге».

Неожиданность поворота темы — дра­гоценное качество любого монолога, фельетона, басни. «Вот сатира» — такой фельетон написали В. Константинов и Б. Рацер. Распространенное явление — во многих городах висят «Окна сатиры». Но для сатиры, как минимум, требуются ум, отчетливое представление о том; как и куда сатира направлена. А вот в энске (а сколько их!) клеймят с указанием адресов одного за то, что он варит само­гон, другого за то, что достает по спеку­лятивным ценам холодильники. На пер­вый взгляд это вроде бы обличение. Но вот концовка фельетона:

«Но слыхали у щита мы
И другие голоса:
«Вот реклама так реклама —
Не забыть бы адреса!»

По-моему, очень хорошо! После этого многие сатирики не раз почешут в затылке, прежде чем вывесить на всеоб­щее обозрение бездумные плакаты. Умение четко обрисовать действую­щих лиц проявил Ю. Соснин в фелье­тоне «Записки болельщика». Их много, болельщиков, — и у каждого только од­на реплика. Но точная:

«Матрос болеет: «Бьют! Полундра, братцы!»
Вздохнул художник:  «Мажет, как и я»,
Актер сказал: «Премьера без оваций!»,
А сторож рвется встать за вратаря».

Согласитесь, что все эти произведения, пусть и не лишенные недостатков, ори­гинальны. В них есть свои темы, герои, образы, свои драматургические и стиле­вые завоевания. Яхонтов говорил: «Я ак­тер, играющий стихи!» Но для того что­бы стихи играть, надо, чтобы в них было хоть что-нибудь для игры. Рифма, раз­мер, аллитерация — все это усиливает звучание каждого слова, стало быть, и слова должны быть отборные. А сколько их — затертых до дыр, пу­стых, трафаретных, зарифмованных словес — все еще звучит с эстрады! Вот пример: 

«Конечно, все матери, если нужно,
Пошлют сыновей защищать отчизну,
Но (?) рождают детей для счастья и дружбы,
Рождают для мирной жизни».

Это из фельетона В. Стронгина «В строю». В таком безыскусном стиле, без мысли, без сюжета, одна за одной на­низываются лобовые фразы. И самое печальное начинается тогда, когда автор рассказывает о подвигах эстрады на фронте. Он делает это так:

«Как согревали бойцов в дни морозные
«Валенки-валенки» Лидии Руслановой,
И как оживали от песен Утесова
Бойцы с тяжелыми  ранами».

Упаси, господи, эстраду от таких ма­лограмотных бардов! А вот они, эти барды, приложили руку к прославлению кино:

«А сегодня мы видим снова
Возрождающийся нацизм,
И понятна тревога Ромма
В фильме «Обыкновенный фашизм».

Это из монолога Т. Беленького и А. Соколова «Штык и перо». Монолог этот — не только образец примитивного подхода к большой теме, но и пример редкой безответственности. Судите сами:

«Нет, поэт — это тоже солдат,
И примеров тому есть не мало,
Когда строчка стихов, словно связка гранат,
В наступленье полки поднимала».

Связка гранат может поднять только на воздух и свести в могилу. Где, когда и кого поднимали в наступление связкой гранат?! Такое варварское, дикое непо­нимание изначального смысла слов и со­бытий, о которых «поэт» повествует, очень характерно для всех отписочных, стандартных рифмованных сочинений. И я с удовольствием отмечаю, что их в папках Росконцерта, а стало быть, и на эстраде не так уж много.

Под музыку

Не трудно заметить одну тенденцию в искусстве песни. Если в давние времена Вольтер говорил: «Глупость, которую трудно читать, еще можно петь», то сего­дня песня требует от авторов и ума, и та­ланта, и, главное, оригинальности поэ­тического и музыкального мышления. Благодаря радио и телевидению, эстраде, кино, популярным конкурсам эстрадных певцов некоторые песни в наикратчай­шие сроки овладевают не только страна­ми, где они родились, но и всем миром.

Талантливые поэты, некогда пренебре­гавшие песенным творчеством, ныне сами взялись за гитары и сочиняют сти­хи и даже мелодии; песни пишут студен­ты, геологи, нефтяники — люди самых различных профессий. И на эстраду нынче стало как-то совсем неудобно вы­ходить с песней-отпиской, со стандарт­ным набором глупостей, которые трудно произносить и «можно только петь». Может, потому, что утверждение пе­сен — дело композиторов и музыкальных учреждений, песенных текстов мне встретилось немного. Большинство из них, как мне думается, отличаются ори­гинальностью.

Песня на эстраде чаще всего сопро­вождает действие, иллюстрирует его. И вот одна из них — «Ножками и лож­ками» — представляется мне примером того, как нужно делать песню по-эстрад­ному. 3. Шур написал ее для артистки И. Смирновой, которая танцует и поет под аккомпанемент ложек вместо кас­таньет:

«Мне плясать и петь для вас
Нравится,
С этим делом мне как раз
Справиться.
Буду лихо крен делять
Ножками,
Ну, а жару подбавлять
Ложками.

Футболиста на завод
Приняли,
Он не точит, не кует
Прибыли.

По мячу тихонько бьет
Ножками,
Ну, не жизнь, а просто мед
Ложками».

Здесь хорошо найден темп, ритм, за­бавные шутки и слова, именно этому номеру необходимые. Я не видел, как поет и пляшет И. Смирнова, но убежден, что сама эта песня задает такой веселый, озорной тон, что исполнение ее имеет успех в любой аудитории.

Но есть одна область, где господство стандарта держится особенно прочно, — это музыкальный фельетон. Удивитель­но, но кажется, почти все музыкальные фельетоны прошлого года построены по одному образцу. Несколько вводных слов о наступающей революции — и песня «Смело, товарищи, в ногу». Гражданская война: «Дан приказ ему на запад» (пес­ня эта повторяется почти в каждом фельетоне, иногда вместо нее исполняет­ся «Каховка»). Затем «Наш паровоз» — но это уже приурочено к началу мирного строительства. Так несчетное число авто­ров выбрали один и тот же прием — ис­тория нашей страны в песнях револю­ционных, в песнях времен гражданской войны, в песнях первой пятилетки, затем в песнях времен Отечественной войны.

Здесь, очевидно, нужна оговорка. Сам по себе прием, дающий возможность как бы проследить славную историю нашей Родины по наиболее популярным, запав­шим в сердце народа песням, не вызы­вает и не может вызвать каких бы то ни было возражений- И песни, использован­ные авторами музыкальных фельетонов, хороши — можно только радоваться, что они широко и могуче зазвучали наконец с нашей эстрады. Речь о другом: почему родилось такое неимоверное количество стандартных музыкальных фельетонов-близнецов, почему многие авторы столь бездумно и нетворчески отнеслись к соз­данию своих произведений.

Дать представление о том, как песни перемежаются текстом, можно чуть ли не по любому музыкальному фельетону, потому что почти все они на один манер, на одно лицо. Вот к примеру музыкаль­ный фельетон Ю. Соснина и М. Якона «Слетайтесь, песни»:

«Приходят песни и уходят,
Но невозможно их забыть —
Они живут всегда в народе.
Народ живет. И песням жить!»

Дальше еще четыре куплета о поль­зе песни. И наконец:

«Слетайтесь, песни, дружно вместе,
У вас есть верные друзья.
Мы с вами жизнь прожили, песни,
И нам без песен жить нельзя.
Вот почему мы так стремились
По жизни с песнями идти.
В них, как и в жизни, отразились
Этапы нашего пути».

После этого идет «Каховка». Затем, связывая песни такими же нехитрыми декларациями, авторы приводят куплеты из «Тачанки», «По долинам и по взгорь­ям», «Казачьей», «Встречного марша», «Землянки» и т. д.

Все это, повторяю, очень хорошие пес­ни и возражать против их использова­ния в фельетонах было бы дико. Выше мы говорили, что песни слышались в удачном фельетоне О. Милявского, что несколько раз и очень кстати прозвучал «Варяг» в «Воспоминаниях запевалы» Н. Князева и Е. Черных. Но почти во всех других случаях хочется спросить у авторов: песни-то подобраны хорошие, но где фельетон? Во имя чего слетелись песни? В ремесленных поделках нет ни сюжета, ни конфликта, ни человеческой судьбы, отражающей «этапы большого пути». Дескать, писать можно все что угодно — песня выручит. Но и ей, песне, тяжко в иной надуманной схеме.

Удивительно, что даже такой само­бытный и бесспорно одаренный автор, как И. Набатов, превосходно работаю­щий в жанре политической сатиры, со­чиняя музыкальные фельетоны, утрачи­вает подчас вкус, ощущение времени и сегодняшнего зрителя. Видимо, для ак­трисы, только-только начинающей свой путь на эстраде, Набатов написал фелье­тон «Отзовись!». Кого же просит ото­зваться его героиня? Критика-рецензен­та! Автор, видите ли, поручает молодой певице учить рецензентов уму-разуму. Первая «накладка» фельетона — зна­менитые строчки В. Курочкина:

«...свежим воздухом дыши
Без особенных претензий;
Если глуп — так не пиши.
А особенно — рецензий»

Набатов почему-то приписывает Козьме Пруткову. Но это, как говорится, полбе­ды. Актриса поет куплеты то на мотивы оперы «Кармен», то на мелодии Штрау­са, а затем цитирует придуманных авто­ром критиков: «Вчера были на концерте. Слушали певицу... Разухабистая манера, заимствованная у западных певиц, соче­тавшаяся с претенциозным пошловатым исполнением, кроме возмущения, ничего вызвать не могла». Критик представлен эдаким дубиной только для того, чтобы дать певице возможность продемонстри­ровать все манеры пения. Вот ведь ка­кой незамысловатый прием использован автором, дабы представить певицу умни­цей, а критиков — глупцами!

Приятно отметить, что далеко не все авторы используют музыку по готовым стандартам, устоявшимся на эстраде. Хороший фельетон «Длинный рубль» на­писал А. Внуков. В нем музыка участву­ет очень активно, и использована она для того, чтобы охарактеризовать прежде всего человека, героя. А герой фельетона Виктор Тягин решил создать себе жизнь легкую и доходную. Потерпев фиаско при пробе многих профессий, он решил стать музыкантом. И вот каждый из ин­струментов как бы аккомпанирует его мечтам. К примеру, кларнет:

«Скажем, воздух дал кларнету,
Выдул ноту и проси:
«До» — монету, «ре» — монету,
«Соль» — монету, «ля» — монету.
«Си» — монету... как в такси!»

Но кларнет фальшивит. Невпопад грохочет барабан. Не так, как надо, ры­чит контрабас. Сама музыка разоблачает бездарного хапугу, а это нечто новое в традиционном музыкальном фельетоне. Отрадно, что автор хочет сказать в этом жанре свое слово, нарушить его тради­ционные, изрядно надоевшие штампы.

А. Финкель в фельетоне «Прислушай­тесь», написанном для джаза под руко­водством О. Лундстрема, просто и незатейливо рассказал о каждом музы­кальном инструменте. Речь зашла о тру­бе — и прозвучали ее сигналы: тревога, сбор, мелодии гражданской войны. Запе­ла труба пионерская. Потом дуэт этих труб. Даже когда я это только читаю, мне хочется все это слышать — ведь инструменты действуют. Кларнет, его партия из Пятой симфонии Чайковско­го— это живая картина перед глазами... И вдруг страшное воспоминание о Майданеке. Это там садист-гитлеровец рас­стрелял оркестр. И вот смолкают один за другим инструменты и становится страшно. Убивают людей! Музыку рас­стреливают! Рассказано обо всем оркест­ре и каждом его голосе. Голоса не только представлены в наилучшем своем звуча­нии, об их жизни рассказаны небольшие новеллы — то трагические, то комедий­ные.

И я очень жалею, что не слышал их с эстрады в сопровождении оркестра, уча­стников которого превосходно предста­вил фельетон. Он и волнует и радует. Есть в нем и факты, обращенные к на­шим самым лучшим чувствам — патрио­тическим. Но не примитивно, не лобово, а очень тонко и точно. Святослав Рихтер гастролировал в Америке. И заболел. Появилось объявление: «Гастроли Святослава Рихтера откладываются на год. Желающие могут сдать билеты в кассу». На следующий день у кассы выстроилась огромная очередь — все ждали, а вдруг кто-нибудь сдаст билет и его можно бу­дет приобрести...

Вот это и есть действительно фелье­тон, и он действительно музыкальный, потому что в нем используется и сила слова и великая мощь музыки — искус­ства, пожалуй, самого нетерпимого к фальши.

Много лет во многих газетах и журналах я писал о том, что главное для эстрады — создавать новые номера. И для меня почти личная радость, что сейчас у эстрады громадная армия солистов, ансамблей, мастеров оригинальных жанров, пришедших из театров, из самодеятельности, из эстрадных студий. Знакомство с репертуаром, о котором я писал в предыдущих статьях, показало, что есть у эстрады и квалифицированные авторы — не только поэты, фельето­нисты, но и драматурги.

За чем же дело стало? Именно за драматургией. Про­смотр репертуара за прошлый год еще раз убедил меня в том, что сейчас литература — служанка эстрады, а она должна быть ее повелительницей. В самом деле, в репер­туаре года есть сценки, пьесы, даже представления, но почти все они написаны для готовых коллективов, на известные маски, для уже появившихся номеров. Характерно, что даже для Мирова и Новицкого — людей очень одаренных, мастерски владеющих искусством перевоплощения, — разные авторы пишут одинаково, не предлагая ни одной новой черты, новой актерской задачи талантливому дуэту. А ведь в таких коллективах, как Росконцерт и Москонцерт, может разойтись любая пьеса, больше того, может быть поставлено любое представление.

Авторов для них надо искать среди тех, ето уже успел сделать что-нибудь достойное по сюжету, языку, характе­рам, умению строить диалог. Есть в просмотренных мной материалах сценка «Добрень­кие люди», написанная В. Полонским для двух исполните­лей. Директор добр и мягок, уволенный — наглый тип. О нем написали в приказе «уволен по собственному желанию», но желание его изменилось, и он требует, чтобы его вновь взяли на работу.: Тщетно директор перечисляет все его по­роки — но в характеристике не это написано. Наоборот, там его всячески расхвалили, чтоб его взяли в другом месте. А он теперь, ссылаясь на характеристику, хочет на старом месте остаться. И приходится директору снова брать на работу проходимца. Смешной поворот, способный автор, и по языку это интересно.

Д. Вурос инсценировал рассказ Г. Горина «Какая ни­зость!», где хорошо обрисованы характеры героев. Впрочем, оба действующих лица далеко не герои. Хулиган встречает в проулке слабонервного человека. Просит двадцать копеек. Ему дают. Просит платок. Получил. Требует рубль. Отказано. Тогда он сам берет из кармана трусливого десятку и уходит. Слабый воспламенился, он решил проучить, наказать наха­ла. Увидел его в ресторане. Подсел. Сбросил пепел в тарелку нахалу, взглянул вызывающе. Но тот спал. А когда про­снулся, официантка принесла счет, и пришлось слабонерв­ному заплатить за нахала. Особенно забавны последние реплики:

Первый. Эй, друг, куда мы едем?

Второй. В вытрезвитель! В вытрезвитель, мерзавец!
Первый. Вот и хорошо! Я им еще с прошлого раза трешку должен! Вот и заплатишь.

Смешная сценка, неожиданный финал — вероятно, и эти авторы смогут сделать много полезного для будущих пред­ставлений, которые и станут новым словом, новым явлением на эстраде... За последние годы в нашей стране созданы не только громадные дворцы культуры с необъятными сценами. Даже в районных центрах есть такие клубы, где могут собираться тысячи зрителей и выступать большие коллек­тивы. И разве это не удивительно, что самих представлений нет на этих площадках?

Мне могут возразить: такие представления — не дело эстрады как таковой. Но разве эстрада — это только «сбор­ный» концерт в двух отделениях? Нет, эстрада — это и от­дельные, сольные номера, «сбитые» в программу, и большое праздничное зрелище. И глубоко неверно, что эстрада не использует такие возможности.

В прошлом году в октябрьские праздники многие афиши приглашали нас на праздничные концерты, но ни одна не пригласила хотя бы на одно грандиозное представление, объединенное общей драматургией с участием самых разно­образных артистических сил, с использованием современ­ной театральной техники. И это, как мне кажется, потому, что организации, ведающие эстрадой, и творческие союзы мало заботятся о главном — о драматургии, о сочинении сценария спектакля, который сейчас есть кому сыграть. Даже во Дворце спорта был показан, в сущности, сборный концерт, название которого — «День рождения» — было оправдано только слабеньким прологом, двумя-тремя хоро­шими номерами и конферансом.

Трудно упрекнуть Москонцерт в отсутствии оператив­ности. Рассказывают, что в прошлом году, в дни октябрьских праздников, он превратился в боевой штаб. Почти не было завода, фабрики, учреждения, где бы не состоялись выступ­ления артистов. Прошло 600 концертов. Какие уж тут могут быть сложные задачи, грандиозные спектакли, какая забо­та о драматургии и постановке больших и разнообразных представлений, если все силы брошены на «прокат» готовых, бесперебойно ходовых номеров! А ведь именно столичной эстраде надлежит выступать и создателем и заказчиком нового репертуара. Задолго до любого праздника она могла бы привлечь писателей, режиссеров, постановщиков танце­вальных и спортивных номеров с тем, чтобы торжественный праздничный вечер был и содержательным представлением, и интересным зрелищем.

И немного о факторе времени.

Новому Ленинградскому мюзик-холлу и его художественному руководителю И. Рахлину для репетиций был предоставлен год. В результате коллектив справился со своей задачей и с большим успехом выступил в Ленинграде, Москве и других городах страны. В создании монументальных эстрадных спектаклей есть у нас и опыт, и богатейшие традиции. Достаточно припом­нить хотя бы давние прославленные удачи — спектакли «Как 14-я дивизия в рай шла» Демьяна Бедного, «Под куполом цирка» В. Катаева, И. Ильфа и Е. Петрова или некоторые работы нынешнего Московского мюзик-холла под художе­ственным руководством А. Конникова.

А поставленное в начале этого года новогоднее представ­ление «Тайна старой ели», воплощенное во Дворце спорта А. Конниковым и Г. Лехциевым, мне представляется явле­нием знаменательным. Пусть драматургия этого спектакля несколько прямолинейна, но она обрела огромную силу, когда вступили в действие почти все виды искусства: музы­ка, танцы, песни, слово, действие — и все чудеса техники: свет, звук, и т. д. Представление это интересно уже потому, что убедительно продемонстрировало громадные возмож­ности, которые дает площадка величиной в стадион.

Успех романтического зимнего представления объясняет­ся прозаически — его начали готовить летом. В начале всего был сценарий. Он-то и предопределил, какие силы нужно мобилизовать для грандиозного спектакля, в котором заняты 350 участников. Его надо было не только поставить — орга­низовать. Но разве все эти труды не оправдались? Не говорю уже о художественной стороне дела. Слово цифрам: пред­ставление посетили 980 тысяч зрителей. На все 76 спектак­лей билеты были проданы, и сборы достигли 800 ты­сяч рублей.

Нужны ли более убедительные доводы в защиту спек­таклей, представлений, ревю, обозрений, которые может и должна создавать эстрада! Обладая множеством собственных сил, имея возможность и право привлекать актеров из театров, эстрада к каждому празднику может и должна создавать большие синтетиче­ские зрелища. Но организации, ведающие эстрадой, меньше всего заботятся о драматургии, о сочинении сценария спектакля.

Значит, главное сейчас — поиски драматургов, способных создать не только интермедии и конферансы, обрамляющие готовые номера, но и оригинальные пьесы, сценарии, ревю, короче — драматургию, которая стала бы действительно новым словом на эстраде. Я не говорю уже о таких авторах, как В. Масс, В. Ардов, Я. Костюковский и М. Слободской, Ц. Солодарь и другие писатели, имеющие опыт создания эстрадных представлений; их надо искать и среди тех, кто работает пока только в ма­лых формах. Ведь, по совести говоря, то, что представлено сейчас в репертуаре Москонцерта под видом представлений, и почти все без исключения новогодние пьесы-сказки ника­кой критики не выдерживают. Это опять-таки конферансы, среди которых изредка встречаются одна-две удачные интер­медии и почти нет хороших стихов.

Совершенно очевидно, что у эстрады нет сейчас более высокой задачи, чем повышение качества всего литератур­ного материала, создание драматургии для представлений, которые могли бы иметь заслуженный успех у зрителей, стать новым рубежом в росте и становлении всего эстрад­ного искусства. Какие же меры следует предпринять для оживления всей этой работы? Вероятно, эстрадным организациям по при­меру киностудий надо прежде всего энергичнее привлекать к работе писателей. Создание многообразной и яркой драма­тургии для больших содержательных представлений может стать делом только очень квалифицированной коллегии, состоящей из крупнейших администраторов, режиссеров, актеров и обязательно профессионалов-литераторов.

Мне думается, было бы целесообразно в узком кругу авторов провести конкурс на сюжет, на краткую заявку или либретто эстрадного представления. Пусть все уже открытые эстрадой авторы — и новички и имеющие большой опыт — предложат свои замыслы с учетом возможностей эстрады, особенностей новых площадок и, наконец, возросших по­требностей зрителя.

Приближается великий праздник всего советского народа, всего прогрессивного человечества — 100-летие со дня рож­дения Владимира Ильича Ленина. Центральный Комитет Коммунистической партии Советского Союза принял Поста­новление о подготовке к этому великому юбилею. Перед всеми творческими союзами, всеми подразделениями огром­ной армии советской культуры поставлены высокие зада­чи— показать героический путь советского народа, его труды и победы под знаменем ленинских идей.

В Постановлении говорится: «Вдохновленные идеями социалистической революции, литература и искусство стали составной частью общепролетарского дела, всенародной борьбы за победу коммунизма. Полувековой опыт социализ­ма подтвердил правоту ленинской политики партии в об­ласти культурного строительства».

Деятели культуры и искусства получили программный политический документ, ясные конкретные задачи. В част­ности, Министерству культуры СССР предложено преду­смотреть конкурсы-смотры на лучшие драматические и му­зыкальные спектакли, тематические программы концертов, проведение празднеств под ленинским девизом «Искусство — народу» в Москве, Ленинграде и столицах союзных рес­публик, фестивалей искусств в отдельных городах, связан­ных с жизнью и деятельностью В. И. Ленина, организацию выставок изобразительного искусства.

Эта политически ответственная, эстетически ясная и по-деловому конкретная программа должна обрести кален­дарную точность с обозначением учреждений, коллективов, людей, персонально отвечающих за выполнение каждого ее пункта. Огромные возможности предоставляет она и эстрад­ным организациям. Здесь незамедлительно надо начинать с главного: с привлечения прежде всего художников — мастеров слова, музыки, хореографии. И когда определится, что будет показано на спектаклях, тематических концертах, фестивалях в ознаменование 100-летия со дня рождения В. И. Ленина, — армия искусств, все деятели культуры, и в частности мастера эстрады, сделают все, чтобы одно из самых массовых искусств достойно отразило на площадках новых дворцов и клубов великую юбилейную дату.

В. СУХАРЕВИЧ

Журнал Советская эстрада и цирк. Сентябрь 1968 г.

оставить комментарий