Смех без унижений и пошлости. Интервью с Олегом Поповым
Популярность народного артиста СССР Олега Константиновича Попом велика. О нем написаны сотни статей, очерков, книг. И все-таки, судя по письмам в редакцию, многим читателям хотелось бы более подробно знать о взглядах артиста на свое творчество, на проблемы клоунады. Поэтому мы и решили задать ему ряд вопросов.
Итак...
— Олег Константинович, как вы попали в цирк? Бедь никто из ваших родных с ним не был связан. Да и вы как будто не мечтали с детства о цирке.
ПОПОВ. Действительно, никто из моих родных с цирком связан не был. Разве что в качестве зрителей. А а цирке, между прочим, существует, на мой взгляд, прекрасная традиция семейных династий. Я же с детства совсем не помышлял о цирке и пришел в него в значительной степени случайно. Юношей, работая слесарем в типографии издательства «Правда», я ходил неподалеку во дворец спорта «Крылья Советов», где с увлечением занимался акробатикой. Однако туда же, а «Крылышки», иногда приходили дополнительно попрыгать студенты циркового училища, которое тоже, кстати, было в двух шагах от моей работы. Остальное, видимо, ясно. Поступив в училище, я стал готовить групповой номер акробатов-эксцентриков, но по разным причинам группа наша распалась, и выпускался я уже как эксцентрик на свободной проволоке.
— Однако очень скоро зрители познакомились не только с эксцентриком на свободной проволоке Олегом Поповым. но и клоуном Олегом Поповым.
ПОПОВ. Верно. Только не пишите, пожалуйста, как это всегда делают, что все решил случай, что неожиданно для себя я удачно заменил заболевшего коверного и вот тогда и т. п. и т. д. Все это не так просто. Действительно, как говорится, судьба предоставила мне случай. Но в том-то и дело, что я готов был им воспользоваться, потому что до этого много думал о клоунском искусстве, примеривался, пробовал в нем свои силы. Еще в училище участвовал в качестве коверного в различных студенческих спектаклях. «капустниках», концертах на практике, накапливал репертуар, нарабатывал репризы. Старался в обычном подметить необычное, смешное. Словом, смотрел на все глазами клоуна. И представившийся случай лишь ускорил то, что все равно рано или поздно должно было произойти в моей жизни. Я вообще считаю, что жизнь предоставляет нам достаточно возможностей взять судьбу в свои руки. Но так называемые счастливые случаи выпадают на долю только тех, кто к чему-то стремится, упорно работает, а не сидит сложа руки и ждет, когда повезет.
— Что вы больше всего цените в клоуне?
ПОПОВ. Таких качеств несколько, и в совокупности они для меня составляют как бы единое целое. Но все-таки можно, пожалуй, выделить одно из них — жизнелюбие. Важно, на мой взгляд, чтобы всегда ощущалась человеческая полнокровность образа, созданного клоуном, чтобы у него был духовный контакт со зрителями и чтобы он воспринимался как бы одним из них. Я понимаю жизнелюбие клоуна как широкое проявление различных человеческих качеств. Клоун в моем представлении должен обладать богатой палитрой эмоций, он может быть не только разудало-веселым, но и грустным, печальным. Однако вся эта гамма чувств, смена настроений должна быть продиктована любовью к жизни, вытекать из нее. Поэтому печаль клоуна должна читаться как пушкинское: «Печаль моя светла», а не происходить из какого-либо ущерба личности, пусть даже и милого, трогательного. (О сатире я сейчас не говорю.) Уходя из цирка, зритель не должен думать: «Вот я, а там где-то, вне моей жизни, он, клоун». Расстояние между ними должно быть минимальным. Хорошо, когда клоун не только вызовет у зрителей любопытство, интерес, но и полюбится им. Воздействует и на мысли и на сердца. А это происходит в том случае, если клоун своим искусством, созданным им образом задел какие-то струны души, ответил каким-то душевным движениям зрителей.
— Следует пи из сказанного делать вывод, что при таком взгляде не клоунское искусство возможен лишь один путь создания маски, образа — максимальное приближение к жизненному правдоподобию, предельно возможная отмена всяческой утрировки в облике, костюме, поведении?
ПОПОВ. Нет, конечно, Формы могут быть разными. Искусство вообще, как известно, вещь условная, а цирковое — вдвойне. Вот, например, в последнее время чаще, но как-то все-таки еще робко говорится и пишется о буффонадной клоунаде. А практических результатов так и вовсе еще нет никаких. Почему-то устоялось представление, что буффонадный клоун это только размалеванный до потери человеческого вида, до отталкивающего уродства артист, во всем облике и поведении которого — сплошная ущербность и даже дегенеративность. Что ж, бывали, да есть и сейчас на Западе, такие клоуны. Но мне довелось видеть знаменитого Чарльза Ривелса, клоуна искреннего, жизнерадостного, изобретательного и по-своему очень обаятельного. А ведь он буффонадный клоун, даже с традиционным гримом. И вот именно буффонадными приемами он создал такой образ. А если вспомнить классике циркового искусства, прославленного музыкального клоуна Грока, в творчестве которого было много элементов буффонады? Разве кто-нибудь скажет, что искусство его было ущербным? Наоборот, о нем было много очаровательной наивности, трогательности и человечности.
Да и у нас в прошлые годы можно отыскать немало прекрасных клоунов, которые буффонадными средствами создавали образы, завоевавшие сердца зрителей. Любимцами публики были Николай Лавров, Коко, Якобино.
Пусть не поймут меня так, будто я призываю к сохранению облика, грима и манеры поведения клоунов прошлых лет. Но буффонада была и остается одним из сильных выразительных средств циркового искусства.
Мы говорим, что трюк—язык цирка, но как-то забываем — во всяком случае, в практической работе, — что это непреложная истина не только для таких жанров, как акробатика или гимнастика, но и для клоунады. Причем эта истино имеет отношение не только непосредственно к самому клоуну (я-то лично не мыслю себе настоящего циркового клоуна, не владеющего хорошо каким-либо жанром). Ведь клоун живет или, если хотите, создает вокруг себя особый мир, в котором даже окружающие его, казалось бы, самые привычные вещи ведут себя неожиданным образом: лежащие грабли вдруг могут вскочить и стукнуть его по лбу, безобидная трость, которую он бесцеремонно вертел, как хотел, выстреливает, а микрофон начинает вести вполне самостоятельную жизнь, и попробуй поступить с ним не так, как он хочет. . . Без это из арсенала буффонады. Мы пользуемся этим, но до обидного мало. А ведь реквизит, в котором заложен трюк, делает репризу, сценку ярче, выразительней, придает мысли особую остроту. Да и вообще в этом есть частица того, что люди называют цирком.
Конечно, никакие приемы, грим, костюм и реквизит не помогут, если артист не нашел зерно образа, не сумел верно определить линию своего поведения. Иногда приходится видеть, что клоун, несмотря даже на почти жизненный костюм и легкий грим, все равно выглядит малоубедительным. Потому что, как говорится, нет у него ничего за душой. Надергал он чужих реприз, антре, даже сумел рассмешить зрителей (есть такие, проверенные на публике «самоигральные» репризы, когда невозможно не рассмеяться). Но вот вышли люди из цирка, улыбнулись, вспомнив несколько шуток, и забыли артиста. И клоуна как не бывало. Но настоящего клоуна они будут помнить, даже забыл многие его репризы. Будут помнить его облик, манеру двигаться, говорить, потому что остается о сердцах зрителей от его выступления еще что-то, что трудно выразить словами. Частица его души, что ли...
— Каковы же пути поисков такого образа?
ПОПОВ. Думаю, что здесь не может быть каких-то общих рецептов. Дело это, как и вообще всякое творчество, сугубо индивидуальное. Ясно только одно: что нельзя просто так, с потолка что-то придумывать— нужно прежде всего идти от самого себя, от своей натуры, от особенностей своего характера и темперамента.
И еще. Большую помощь в творческих поисках нам оказывает зритель. Надо только уметь пользоваться ею, а для этого клоун должен обладать чуткостью, хорошей памятью, умением уловить и запомнить реакцию зрителей.
Цирк действительно любят осе, и бывают в нем люди всех возрастов, звании и профессий. Мне думается, что, опираясь на реакцию зрителя, можно не теоретически (уже сколько об этом спорят!), а практически ответить на вопрос: что такое современный клоун? Только для этого надо все время искать, если хочешь, идти в ногу со временем.
— Итак, зритель — соучастник творчества, его реакция может многое подсказать, многое помочь найти, на зрителе корректируется, шлифуется реприза, сценка, антре. Но чтобы это произошло, на суд зрителя естественно надо вынести придуманную репризу. Так вот. можно ли проследить, как возникает та или иная реприза, есть ли в этом закономерность или все происходит случайно?
ПОПОВ. Коротко можно сказать так: это неслучайная случайность. Творчество клоуна не кончается в тот момент, когда, выступив на манеже, он уходит. В нем, как и в писателе, происходит независимо о» него самого постоянная работа по отбору увиденного, сравнению, запоминанию. И поэтому кажущаяся иногда даже ему самому случайной находка на самом деле подготовлена этим его состоянием внутренней работы.
Вот почему тому, кто хочет посвятить свою жизнь искусству клоунады, я бы сказал: познай самого себя. Если ты можешь без цирка, если ты не одержим им, если в тебе нет этого настроя, нерва — не ходи в клоуны.
— Не могли бы вы. Олег Константинович. привести примеры возникновения некоторых собственных реприз?
ПОПОВ. Совсем молодым клоуном я хотел научиться играть на каком-ни-будь инструменте и для этого купил подержанный саксофон. Инструмент оказался совершенно изношенным. Намучился я с ним здорово. И вот однажды, когда у меня ничего не получалось, я в сердцах откусил мундштук. С музыкой на этом этапе было покончено. Зато родилась реприза с саксофоном, у которого вместо мундштука оказывается вкусная морковка.
Или вот еще пример. Множество раз я видел, как врачи в стерилизаторах кипятят инструменты. Видел и не обращал особого внимания. Но, как-то придя в поликлинику и глядя с тоской на кипятящийся здоровенный шприц, который должны были всадить в меня, я подумал: «Эх, если бы вместо иглы...» Слогом, как нам известно, наверное, в представлении «Лечение смехом» доктор Олег Попов приходит к пациенту, включает стерилизатор, открывает его-.. и с аппетитом ест сваренные в нем сосиски.
— В последнее время в ваших выступлениях стала заметной особая насыщенность их музыкой. Вы даже двигаетесь и совершаете различные действия в такт музыке. Чем это вызвано?
ПОПОВ. Я убедился, что музыка помогает найти ритм той или иной репризы, украшает ее, делает более выразительной, законченной. У меня есть ряд реприз, которые я целиком исполняю под музыку. Между прочим, молодым клоуном посоветовал бы попробовать то же самое. Это организовало бы их работу. Из реприз, клоунад ушло бы все лишнее, ненужное, музыка бы отсекла. Только нельзя допускать, чтобы музыка выступала на первый план. Здесь нужно найти точную меру. Музыка должна лишь подчеркивать действия.
— А теперь позвольте нечто вроде короткого блиц-интервью.
На что вы прежде всего обращали внимание, если вам приходится оценить коллегу как человека и артиста?
ПОПОВ. На его отношение к своему номеру и партнерам.
— Какой жанр после клоунады вы любите больше всего?
ПОПОВ. Жонглирование.
— Ваши любимые писатели?
ПОПОВ. Чехов, Ильф и Петров, Зощенко, О Генри.
— Вы много ездили по свету, и о вас написано много лестного. Что запомнилось больше всего?
ПОПОВ. Один рецензент написал дорогие для меня слова; "Смех без унижений и пошлости".
— За что вы любите цирк?
ПОПОВ. Люблю, и все! Любовь не объяснишь!
— И последнее. Самый смешной случай из вашей жизни?
Тут в разговор неожиданно вступает ассистент Олега Попова.
— Однажды мы с Олегом Константиновичем ехали на машине из Минска в Москву. Он — за рулем, я — на заднем сиденье. Дорога была скользкой, а мы ехали на очень высокой скорости и перевернулись. Да так здорово, что машина перевернулась и встала на крышу. Когда прошел первый испуг и я почувствовал, что со мной в общем все в порядке, то робко, думая о сомом худшем, позвал: «Олег Константинович! ..» В ответ раздался свист на мотив «Ямщик, не гони лошадей...».
Олег Попов смеется и качает головой:
— Действительно, очень смешно, как это мы остались целы!..
Беседу вел Ан. Гурович
оставить комментарий