Судьбоносные встречи.  В.В. Ванслов

C Юрием Арсеньевичем Дмитриевым я познакомился в 1958 году вскоре после того, как он приехал со Всемирной Выставки в Брюсселе, где участвовал в работе советского павильона.

Поводом для знакомства послужило следующее. Я тогда работал в Секторе эстетики Института философии Академии науки задумал сборник статей по актуальным проблемам во Всех видах искусства. Юрий Арсеньевич заведовал Сектором театра в Институте истории искусств, я позвонил ему и попросил написать для этого сборника статью по проблемам современного театрального искусства. В то время (это был период «оттепели») оно активно обсуждалось в прессе, передовые деятели ратовали за многообразие театральных форм, за недопустимость узкого и примитивного понимания реализма в духе о6ытовления театральной сцены, возник привлекший всеобщее внимание молодой театр «Современник», во всю шли дискуссии и споры, словом  - было о чем поговорить. Ю.А. Дмитриев пригласил меня к себе домой, и у нас состоялась беседа. Я рассказал ему o замысле сборника, поговорили o театральной жизни, он рассказал мне o брюссельской выставке и дал согласие написать статью. Но, к сожалению, по независящим от меня обстоятельствам этот сборник не состоялся, и все дело расстроилось.

После этого мы долгое время c Ю.A. Дмитриевым не встречались, и y нас было только так называемое «шапочное знакомство».

Но зато мы очень сблизились с ним в 1970-1980-e годы, при этом первоначально не на научной почве. Мы оба систематически отдыхали в Старой Рузе под Москвой, где находились очень популярные в художественной среде дома творчества Союза композиторов и Всероссийского театрального общества. И Юрий Арсеньевич, и я ездили туда не только каждый год, но иногда несколько раз в году, нередко проводя там весь свой отпуск и приезжая также на несколько дней на праздники. Юрий Арсеньевич всегда жил в доме творчества ВТО, а я, будучи членом двух творческих Союзов, попеременно то в доме ВТО, то в доме композиторов (они находились рядом). Там мы всегда встречались и очень подружились. Ходили друг к другу в гости, но главным образом все время вместе гуляли по лесу и иногда катались на лодке по Москве-реке.

Помимо обычных разговоров, которые всегда ведутся на отдыхе, – об общих знакомых, o событиях художественной, об­щественной и личной жизни и т.п,, – мы очень много говорили o наших научных Институтах, в которых тогда работали. Юрий Арсеньевич был заведующим Сектором театра в Институте ис­кусствознания Министерства культуры СССР, а я заместите­лем директора по науке, a впоследствии директором Научно‑исследовательского института теории и истории изобразительных искусств Академии художеств СССР. Нас обоих интересо­вали дела смежных институтов, и мы много друг другу о них рассказывали. При этом мы сходились не только в понимании задач искусствоведческой науки, но и в том, что ей мешает. Мы оба негодовали по поводу излишней ее идеологизации, навязывания директив сверку, стремлению вышестоящих инстан­ций превратить институты в обслуживание их ведомственных интересов, a также против всякой показухи, например, обяза­тельных конференций не по внутренним требованиям науки, a к разным официальным датам: партийным съездам, революци­онным праздникам и т.п. Вероятно, это были беды общие, a не только наших институтов, но, возмущаясь ими, мы c горечью говорили, что ничего сделать не можем, ибо такова обществен­ная система, a мы должны стараться честно делать свое дело и проводить действительно нужные науке исследования.

Наши дружественные встречи начались еще до того, как женой Юрия Арсеньевича стала Людмила Николаевна Уразо­ва. Я знал ее c 1970-x годов по журналу «Искусство», где она работала редактором, а я часто печатался. Она кончила Мо­сковский университет как искусствовед, была специалистом по польской культуре, вела в журнале тематику по странам Восточной Европы, мне были известны ее книги о польских художниках.

Когда она вышла замуж за Ю.A. Дмитриева, наши прогул­ки в Рузе продолжались втроем. Иногда я бывал y них в доме, где для гостей всегда был накрыт очень обильный стол. Мы дружили семьями, пока была жива моя жена, Несколько раз по рекомендации Юрия Арсеньевича я посещал c Людмилой Николаевной, когда он сам не мог пойти, какие-то эстрадные и цирковые мероприятия.

Но мне тогда и в голову не могло прийти (как, вероятно, и ей), что на пятом году после смерти Юрия Арсеньевича Люд­мила Николаевна станет моей женой. Однако это произошло. Я поддерживал c ней знакомство и после того, как Юрия Арсе­ньевича не стало, а я давно был вдовцом. Постепенно мы сблизились. И вот соединили свою судьбу, живем теперь счастливо и оба чтим память Юрия Арсеньевича, o чем свидетельствует, помимо прочего, и этот сборник статей.

Вернусь, однако, к нашим беседам. Хотя мы изучали и были специалистами в разных сферах искусств: он – в области теа­тра, эстрады и цирка, я – в области эстетики, изобразительных искусств, музыки и хореографии, но y нас всегда находились общие темы для разговоров. Как раз различие в эрудициях вызывало взаимный интерес и позволяло нам информировать друг друга о том, что происходит в смежных искусствах.

Сближало нас и то, что мы оба были членами Всероссий­ского театрального общества (ныне Союз театральных деяте­лей), принимали активное участие в его работе и много ездили по стране, участвуя в обсуждениях спектаклей и деятельности театров. Меня ВТО систематически включало в разные группы критиков, знакомившихся c премьерами спектаклей в музыкальных театрах и проводивших их обсуждение на собрании труппы. Юрий Арсеньевич вел аналогичную работу в области драматических театров. Но, по сути, это была одна и та же деятельность, мы чувствовали себя коллегами, и это очень нас сближало.

Беседовали мы и o разных появляющихся тогда новых ху­дожественных явлениях, о литературе, музыке, художествен­ных выставках и т.п. Яне раз был свидетелем того, как Юрий Арсеньевич глубоко понимает, анализирует и оценивает произ­ведения искусства. Об этом свидетельствуют и его книги. При этом он был не только ученым, но и художественным крити­ком. Как критик он всегда умел по достоинству оценить художественное качество произведений искусства и поддерживал многие достижения его творцов. Но умел верно подметить и недостатки. Приведу два примера.

Однажды мы вместе с ним были в Большом театре на ге­неральной репетиции оперы «КНЯЗЬ Игорь» Бородина в новой постановке Б.A. Покровского. Наши места случайно оказались рядом, и мы, конечно же, обменивались мнениями по ходу дей­ствия.

Б.A. Покровский был выдающимся оперным режиссером, деятельность которого составила целую эпоху в развитии музыкального театра. B его спектаклях всегда присутствовало творческое начало, чуждое рутине и штампам, и он был неу­томимым экспериментатором. Его сценические эксперименты нередко давали блистательные результаты, как, например, в «Отелло» и «Фальстафе» Д. Верди, «Тоске» Д. Пуччини или  «Руслане и Людмиле» M.И. Глинки, «Игроке» C.C. Прокофьева и «Мёртвых душах» P.K. Щедрина в Большом театре. Но иногда проявлялись черты надуманности, и это приводило к спорным, не для всех приемлемым решениям. Так произошло, в частно­сти, и c «Князем Игорем» А.П. Бородина. Покровский поста­вил эту оперу со своей совершенно оригинальной концепцией, имеющей малое отношение и к «Слову о полку Игореве», и к оперному первоисточнику. Князь Игорь у него оказывался едва ли не отрицательным персонажем: он терпит поражение в бою, отвергает дружбу, предложенную ему Кончаком, которая мог­ла бы привести к единению Руси и Востока, бежит из плена, нарушая данное слово и Т.П. A положительным героем высту­пает... хан Кончак. Оказывается, он сознательно сводит свою дочь Кончаковну с сыном князя Игоря Владимиром, чтобы их поженить и тем добиться единения c Русью. B спектакле это было сделано так: хан за руку приводил свою дочь на свидание c Владимиром, исподтишка наблюдал за ними, a дочь потихоньку ему докладывала, как идут дела. Кончался же спектакль тем, что хан после бегства Игоря добивался своего. Финалом была свадьба Кончаковны и Владимира. Для этой цели половецкие пляски были изъяты из второго акта и перенесены в финал. Спектакль кончался свадьбой Кончаковны и Владими­ра, которые восседали вместе c ханом Кончаком на возвыше­нии заднего плана, a перед ними развертывалась праздничная стихия половецких плясок.

Юрию Арсеньевичу спектакль не понравился, Он говорил, что не знает, насколько дегероизация образа Игоря и пересмотр роли половцев для Руси соответствует исторической правде (на чем настаивал Покровский), но при таком решении половецкие пляски, как бы их ни оправдывать, выглядят в конце ненуж­ным и неорганичным довеском, теряя всю художественную силу. И, кроме того, такая концепция постановки противоречит замыслу и партитуре Бородина. Думаю, что в этом отношении он был прав.

A вот другая наша встреча, тоже свидетельствующая o глубоком И ТОНКОМ понимании Юрием Арсеньевичем искусства.

Однажды мы c ним вместе встретились в Центральном выста­вочном зале (Манеже) на грандиозной выставке официозного художника Д.А. Нал6андяна. Выставка Юрию Арсеньевичу не понравилась. Я сказал, что, вероятно, для него неприемлемы фальшивые иллюстративные картины этого художника на ле­нинскую тему. Он ответил, что дело не только в этом. И стал водить меня от портрета к портрету, каждый раз говоря: «Разве это живопись? Разве это портрет? Изображение есть, a образа нет». Думаю, в этом он также был прав.

Творчество Д.А. Нал6андяна было неровным и противоре­чивым. У него есть неплохие пейзажи и натюрморты, в которых проявляется чувство красоты цвета и колористической гармонии. Но портреты не являются сильной стороной его творчества. Они, конечно, обладают сходством c оригиналом. Но имеют, скорее, документальное, нежели художественное значение, ибо не содержат образной трактовки модели. Юрий Арсеньевич совершенно верно это отметил.

Известно, что Дмитриев был уникальным специалистом в области искусства эстрады и цирка. И огромную ценность име­ют его многочисленные книги, написанные об истории и o дея­телях этих искусств. Я все эти книги читал, и именно из них получил свои знания в данных сферах.

Мы с Юрием Арсеньевичем обменивались своими книга­ми c дарственными надписями. И я рад, что мне довелось опу­бликовать рецензии на его последнюю книгу o цирке («Цирк в России. От истоков до 2000 года», 2003) и на сборник, вы­пущенный в его честь Институтом искусствознания («Театр. Эстрада. Цирк», 2006).

Среди многочисленных книг Дмитриева есть одна, которая называется «Эстрада и цирк глазами влюблённого». Студен­там и аспирантам, когда мне приходится с ними заниматься, я всегда привожу эту книгу в пример того, как искусствовед должен относиться к искусству, которому он посвящает свою работу: смотреть на него глазами влюблённого. Надо не только знать и понимать, но и любить искусство. Иначе ничего значительного из работы искусствоведа не получится. Разумеется, глазами влюбленного можно и нужно смотреть на искусство, которое того заслуживает. Но если оно этого недостойно, то таким искусством не надо и заниматься. И еще: смотреть гла­зами влюбленного это не значит все безмерно перехваливать и из второстепенного художника делать гения. Во всем надо со­блюдать меру и такт, объективность, личное отношение, выяв­лять подлинную красоту, но ничего не преувеличивать. Книги Ю.А. Дмитриева учат многому, в том числе и тому, как надо любить подлинное искусство.

Необходимо добавить, что Юрий Арсеньевич был челове­ком не только обширной эрудиции, глубоких знаний и тонкого понимания искусства. Он был очень доброжелательным и мно­гим помогал в их делах, a также всегда поддерживал многих искусствоведов и театральных деятелей в их творческом росте.

Кроме того, он был прекрасным рассказчиком и обладал чу­десным чувством юмора. Во время наших рузских прогулок я часто просто заслушивался его рассказами.

Последний раз я виделся c Юрием Арсеньевичем в январе 2006 года. Я позвонил ему первого января, чтобы поздравить c Новым годом. Он уже был очень болен и тихим голосом ска­зал, что рад был 6ы меня повидать. Второго января я пришел к нему. Он уже не вставал с постели, плохо видели плохо слы­шал. Но рад был, когда к нему приходили коллеги и охотно разговаривал.

Я стал рассказывать ему о том новом, что происходило в искусстве и в художественной жизни, но это его уже не инте­ресовало. Зато он все время говорил o прошлом. Я пробыл y него довольно долго, и мы все это время предавались воспоми­наниям. Он спрашивал меня, был ли я знаком c таким-то и c таким-то, рассказывал o событиях из своей жизни, интересо­вался моим отношением к давно прошедшим явлениям. Про­щаясь c ним, я поцеловал его, понимая, что, вероятно, больше c ним уже не увижусь. Так оно и случилось.

Судьба подарила мне счастье встречаться со многими за­мечательными людьми. Одним из них был Юрий Арсеньевич Дмитриев, который надолго останется в моем сердце и памяти.

оставить комментарий