Свет и тени Театра теней

Если искусство эстрады и искусство театра синте­тичны в своей основе, то искусство коллектива, о котором пойдет речь, синтетично вдвойне или даже втройне, ибо в нем сочетаются искусство актера драматического и актера-кукольника, разговорника и балерины, чтеца и акробата, творчество графика и скульптора, живописца и конструктора.

К тому же он еще и наследник древних традиций народного ярмарочного представления.Мы имеем в виду Московский теневой театр ВГКО, уже вступивший в двадцать пятый год своего существования. Этот уникальный коллектив получил два диплома первой степени на театральном фестивале к 40-летию Октября и удостоен серебряной медали на Всемирной выставке в Брюсселе.  Появившись на свет из кружка юных офортистов при Доме детской книги, он на первых порах ставил перед собой скромную задачу — оживить книжную иллюстрацию, одушевить литературных героев, заставить их говорить и двигаться, усиливая тем самым воздействие произведения. Он занимается этим и сегодня, и из пассивного иллюстра­тора он превращается в самостоятельный творческий ор­ганизм, неизмеримо расширивший свои выразительные возможности, обогативший свой художественный язык, накопивший драгоценный многолетний опыт. Однако все эти завоевания важны не сами по себе, а потому, что дают Теневому театру право полным голосом говорить со своим зрителем обо всем, что его волнует, формировать его соз­нание и эстетические представления, одним словом, актив­но участвовать в  воспитании нового человека.

Сегодня театру по плечу создавать образы, исполнен­ные высокого гражданского пафоса и светлой лирики, добродушно-комические и гротесково-сатирические, фан­тастически сказочные и житейски достоверные. Все это оказало неизбежное влияние на его репертуар. Если ког­да-то театр ограничивался несложными коротенькими представлениями, то теперь в его афише прочно держатся такие полнометражные спектакли, как «Три толстяка» Ю. Олеши и вечер сказок различных народов «Приходи, сказка!». За последние годы расширился и круг зрителей театра. Точно так же, как театр под руководством Образ­цова, начавший свой путь в качестве исключительно Дет­ского, Теневой театр начинает выступать со спектаклями и эстрадными номерами, обращенными и к взрослой ауди­тории. Но все это пришло, конечно, не сразу, и, говоря о Те­невом театре, нельзя не сказать несколько слов и о его технике. В отличие от восточного театра теней, с древней­ших времен существовавшего на базарных площадях Явы, Турции и Китая, Московский театр теней шел от книжки с картинками. Его техника сильно отличалась от народного восточного театра с его традиционными тенями-масками. На первых порах москвичи пользовались такими тенями, при которых источник света находится за теневой куклой, а ее контрастное изображение проецируется на экран. В настоящее время в театре освоен новый метод вожде­ния теневой куклы: она плотно прижата к экрану, силуэт ее стал гораздо резче, и, что самое основное, она обрела замечательную подвижность. Раньше двигались преимущественно голова и руки, да и эти движения были очень ограниченны, теперь в строй введен весь корпус, и, глав­ное, теневая кукла прочно стала «на ноги». Впрочем, это не совсем точно, ибо она великолепно умеет стоять на руках и на голове, совершать головокружительные кульбиты и сальто-мортале, выделывать замысловатые па, раскачи­ваться на трапеции и держаться на пуантах; словом, в со­вершенстве аладеет цирковой и балетной техникой.

Правда, на обслуживание такой куклы порой не хва­тает и трех актеров, но зато эффект получается порази­тельный. Не следует, однако, думать, что, изучив новый метод, актеры Теневого театра расстались с прежним — их новые спектакли строятся на умелом сочетании старого и нового способа вождения теневой куклы, что также не­измеримо обогатило возможности жанра. Одна из примечательных особенностей театра — сво­бодное соотношение масштабов на его экране, где одно­временно равноценной жизнью могут жить крохотная ко­зявка и грандиозный кит, великан и пигмей, махонькая за­пятая и монументальный восклицательный знак. Широко применяется здесь и заимствованный у кино прием круп­ного плана, дающий возможность по ходу действия фик­сировать внимание на какой-либо особо существенной образной детали, акцентировать самое главное, усиливая идейное и художественное звучание произведения. Все эти специфические черты Теневого театра способ­ствовали созданию ряда хороших спектаклей и эстрадных миниатюр, исполненных истинной поэзии, где обаяние и изящество черного силуэта сливались с общим ритмом движения и действия и зритель от души радовался изящ­ному танцу рафинированного Раздватриса, стройности маленькой лани, ловким акробатическим трюкам гимнаста Тибула, хлопотливой сварливости бестолкового попугая... Но где-то в глубине души нет-нет да и возникали вопросы; нужна ли сегодня вся эта мудреная техника и не может ли современная изощренная мультипликация заменить архаическое представление древних теней? А не придумы­вают ли здесь давно изобретенный велосипед?

Наверное, и раньше вопрос этот был тщетным, ибо че­ловеческая рука, приводящая в движение теневую куклу и сообщающая ей свое живое тепло, ощущается в любой аудитории, на глазах которой вот здесь, сию минуту, свер­шается чудо искусства, И так же как большой кинемато­граф за полвека своего существования не смог вытеснить живого, творящего на подмостках актера, так и мульти­пликация не в силах поглотить искусство движущихся те­ней. Иначе чем же объяснить тот неизменный интерес, ко­торый возбуждает Театр теней у всех своих зрителей, и тот шумный восторг, с которым его встречают ребята, «объевшиеся» в наши дни кинофильмами и телевиде­нием. Но если подобный вопрос все же шевелился где-то на дне сознания, то он окончательно рассеялся при знаком­стве с новым спектаклем театра —сказкой Чуковского «Айболит». Ибо то, что составляет своеобразие этой поста­новки, не может быть достигнуто ни в каком другом виде искусства. Думаю, что не ошибусь, если скажу, что это представление положило начало новому виду зрелища, синтезирующего   несколько    жанров    театрального   искусства: театр человеческий, театр кукольный и театр тене­вой. Впрочем, правильнее было бы установить обратный порядок, ибо все же это в первую очередь театр теней, сочетающийся, сосуществующий и взаимодействующий с остальными компонентами представления.

Автору сценария и постановки, художественному руко­водителю Теневого театра Э. И. Мею, удалось создать органический сплав реального живого актера — на первом плане, красочной объемной куклы за ширмой — на втором и плоского силуэта на экране — на третьем. Присутствуя на «Айболите», невольно сравниваешь этот спектакль с «Латерной магикой», но, в отличие от чешского коллектива, блистательно продемонстрировавшего самый прием совмещения живого актера с изображением на экране, но не сумевшего создать на этой основе художественно полноценного представления, кукольная «латерна магика» Теневого театра предлагает зрителю творчески единое, гармоническое целое. Перенесение действия с экрана на ширму и наоборот происходит легко, естественно и непринужденно и, что самое главное, всегда вытекает из логики сюжета, из са­мой поэтики сказки и никогда не становится самоцельным формальным трюком. К тому же это создает возможности, доселе неведомые порознь ни кукольному, ни теневому театру. Всех счастливых находок этого отмеченного пре­восходным вкусом спектакля просто не перечислить. По­стараемся   упомянуть   о   некоторых.

Все представление развивает основную интонацию Чу­ковского, когда большой дядя затевает с ребятами увле­кательную игру, вместе с ними «понарошку» строит ска­зочный мир, где происходят самые удивительные приклю­чения, где страх нестрашен и ужас не леденит душу. В основе действия — живая импровизационность, которая всегда присуща хорошим образцам эстрадного искусства. Начинается это с обращения двух молодых актеров — Е. Винокурова и Н. Мдивани — к залу. Они полномочные представители автора, весело разговаривающие с ребятами, задающие им вопросы и получающие на них дружные ответы. С настоящим педагогическим мастерством овладе­вает театр вниманием аудитории, втягивая ее постепенно в этот игроспектакль. в дальнейшем оба ведущих не толь­ко комментируют действие, но являются и слугами просце­ниума, сменяющими декорации, подающими кукольным персонажам разные атрибуты, командующими светом и имитирующими звуковые сигналы. Порой они вмешиваются в действие еще активнее — подзывают Айболита к телефо­ну, расшифровывают телеграмму с далекой планеты или же ставят один огромный градусник всем трем захворав­шим   бегемотикам   одновременно. В одной из сцен им даже приходится, не щадя сил, гоняться за кровожадным Бармалеем, а поймав, угомонить и даже отнести в его собственную сказку. Однако спек­такль начинается не с самого «Айболита», а с чисто эстрад­ных миниатюр, посвященных другим, радостно узнавае­мым образам Чуковского. Дружище Крокодил, словно га­лушки, глотает Мочалку, Барбоса, Солнышко и самого Бар­малея, мечется по экрану горемычная Федора, вокруг ко­торой укоризненно приплясывает ее щербатая утварь, га­зовая колонка — Мойдодыр грозно наступает на чумазого грязнулю, а Муха-Цокотуха -исполняет с лихим Комариком лирическое   па-де-де...

Следует сказать, что художник Н. Целиков превосходно решил зрительный образ всей постановки. В соответствии с общим замыслом спектакля-игры персонажи похожи на мягкие плюшевые игрушки. Художник в равной мере вла­деет линейной выразительностью силуэта и объемной фор­мой, действующие лица хорошо найдены в линейном кон­туре, в объеме, в цвете и в пропорциях, поэтому каждая фигура так легко «прочитывается» сначала в теневом си­луэте, а затем и в яркой кукле. Что касается декораций, то они сознательно сведены к минимуму, но этот минимум отличается лаконичностью и строгим отбором, и при всей их обобщенности ребята никогда не спутают кудрявых березок и зигзагообразных елей с тропической флорой — «колючими кактусами и разлапистыми пальмами. Персонажи с большим художествен­ным тактом вписаны в обстановку действия. Подытоживая свои впечатления о спектакле, нельзя еще раз не сказать, что его общий принцип сулит богатейшие перспективы для будущего — позволяет органически сов­мещать чередование реального и фантастического планов. Думается, что этому жанру доступно то, чего нельзя до­стигнуть ни в человеческом, ни в кукольном театре, ни на обычной эстраде. Хочется надеяться, что мы увидим на его сцене и высокую трагедию, и масштабный сатириче­ский, и лирико-героический спектакли, и веселое эстрадное представление, что его творчество будет обращено и к ребятам   и  к   взрослым.

Словом, спектакль настраивает на мечту, однако, позна­комившись с реальными условиями работы этого малень­кого коллектива энтузиастов, сразу же попадаешь в цепкие объятия житейской прозы. Дело в том, что на протяжении всей своей многолетней жизни театр ведет трудную передвижную жизнь. Правда, он желанный гость в каждой шко­ле и в каждом клубе и его эстрадная подвижность еще лишнее очко в его пользу. Но, не теряя этого своего драгоценного качества, ему давно пора обрести свое собственное стационарное помещение, где бы регулярно да­вались открытые кассовые представления, где без помех проходила бы систематическая репетиционная работа. Ведь каждая новая постановка — это своеобразная творческая лаборатория, эксперимент, а который втянуты и писатели, и композиторы, и режиссура, и актеры, и художники, и мастерские, потому что почти каждая новая фигура — это художественное  и техническое изобретение. Пора направить всю творческую энергию коллектива по прямому назначению, а не растрачивать ее на хлопоты по устройству транспорта (будучи исключительно пере­движным, театр не имеет ни своего автобуса, ни даже грузовика), на приспособление постановки к случайному клубному оборудованию, на поиски репетиционного по­мещения. Пора Театру теней выйти наконец на широкую дорогу, потому что достигнутая им художественная ясность свойственна только настоящему искусству и мо­жет дать эстетическую радость зрителям любого воз­раста, любой профессии, любого культурного уровня, ибо оно исполнено живой поэзии и демократично в своей основе.
 

О.  АЙЗЕНШТАТ

Журнал Советский цирк. Февраль 1964 г.

оставить комментарий