Трудоспособный иждивенец

К воспоминаниям тянет, как правило, во времена старческие. Но вот у телевидения никаких пенсионных прав и в помине нет, а все-таки разговоры о нем все еще носят зачастую ретроспективный привкус.

Вспоминаются неверные шаги юного искусства и — забывается, что делались они в то время, в том возрасте, когда и человеку положено делать первые шаги, которые обычно бывают неуверенными. И никто этой неуверенности привычно не прида­ет значения, с возрастом она забывается. Казалось бы, и телевизионное искусство уже вступило в такой возраст, когда следует ощущать зрелый характер, а не заниматься ползунковыми реминисцен­циями. То есть если и вести речь о неуверенностях и ошибках, так собствен­но телевизионных,  в делах взрослых. И можно бы предложить дружный отказ от мемуаров и переход на взрослый раз­говор, если б не эстрада. Вот с ней у телевидения до сих пор отношения мла­денческие.

Итак, о воспоминаниях. Про то, как при своем нарождении телевидение по­думало, будто все старшие собратья по искусству лежат у его ног и достаточно направить камеру на сцену или на ки­нопленку, дабы получить и передать полноценную целовечернюю программу. Понадобилось время для того, чтоб на­копились наблюдения, свидетельствую­щие, что ни спектакль, ни фильм не в силах сохранить на малом голубом эк­ране свое первородное воздействие и обаяние, что телезрителю достается лишь приблизительная информация о произведении того или иного искусства, информация,  в  которой разные черты единого создания передаются неравно­мерно, с разной степенью сохранности.

Последовали выводы. Стали созда­ваться самостоятельные телепостановки, весьма стремительно наращивалась истинная самостоятельность — и производственная и художественная. Теперь уже заметно, что некоторые телевизи­онные спектакли сохраняют свою при­влекательность не один год. Ну, а теле­визионный фильм отправился своим пу­тем. И родил, к примеру, такой заведо­мо собственный жанр, как многосерий­ное экранное повествование, порой за­ставляющее зрителей дисциплинирован­но просиживать несколько вечеров на­пролет у своего домашнего экрана. Та­кие фильмы приходят к нам из ГДР и Польши, ничем не хуже получаются и у нас, заставляя только сожалеть, что подобных работ еще сравнительно немного. То есть телевидение осознало, что лучший, умнейший и вернейший путь к зрелости — через самоопределение и самопознание. У нового искусства прояснилось с годами практики немало теоретических достоинств. Пожалуй, их можно бы перечислить тут и на этом успокоиться. Можно, если б не эстрада...

Увы, теоретические откровения не имеют для практики неукоснительной силы. Эстраде в этом смысле особенно не повезло: ее забыли включить отдель­ным параграфом в теоретические фор­мулировки и репертуарные ограниче­ния. Поэтому театр и кинематограф в значительной степени из зримого веща­ния исключились, а прогалы — тоже в весьма значительной степени — стали исподволь засаживать эстрадой. Если б еще саженцами, которые имеют время привыкнуть к новой почве и своеобраз­ному климату, а то ведь занялись пере­садкой взрослого леса. Брали — и бе­рут — готовые номера. То есть пребывают на уровне инфор­мации.

Это еще не беда: пусть телезритель будет хорошо информирован о положении на эстрадном фронте. Пусть бы... Но в сравнении с эфирной безмерностью этот фронт незамедлительно оказывает­ся узок. Приходится расширять его соб­ственными усилиями телевидения. Уси­лия-то собственные, а вот методы заим­ствованные! Механически перенесенные из обстановки, в которой выступающий на сцене вживую общается с реальным многочисленным зрительным залом. Услышать же, что тебя смотрят миллионы, — это еще не значит осознать это.

Да и как осознавать, если эстрадный актер лишается при таких вещатель­ных контактах своей родной земли — подмостков, которые и есть его привыч­ная, обжитая трибуна... Телекамера бес­страстна, ее объектив способностями человеческого взора не обладает, в нем не отражается игра страстей, не выказы­вает себя ответное чувство, не светится вопрос и ожидание. И тогда общение, столь органичное, само собой разумею­щееся и возникающее в конкретном за­ле, в условиях телестудии остается лишь симулировать. А это явно не лучший способ художественного самовыражения.

Думаете, телевидение об этом не до­гадалось? Тогда вы плохо о нем думаете. Но опять же верное теоретическое наг-блюдение повело к практическим шагам недоказанной   уверенности и разумности. Недостает общения? Так подсадим в студию слушателей; зрителей, хоть малочисленных, а пригласим. И тогда всякий, взирающий на экран телевизора, сможет убедиться, что мастера эстрады окружены внимательными ценителями их искусства, восторженно его воспри­нимающими, — так что тебе, телезрите­лю, остается пристроиться к ним в затылок...

Чтобы не растекаться в многочислен­ности примеров такой практики, позволим остановиться на одном, не столь уж давнем событии. Нам оно представляет­ся предельно красноречивым. Дело было так. В дни Всесоюзного конкурса песни были приглашены «На огонек» допу­щенные к заключительному концерту соискатели. Согласно всем огоньковским традициям, была сконструирована сво­бодная, непринужденная атмосфера; в ней-то зрителям и предлагалось ознако­миться с исполнителями и их репертуа­ром. Честно говоря, ни то, ни другое особенно увлекательным не показа­лось — ни новые песни, ни их трактов­ка. Правда, в обстановке беззаботной вечерней беседы каких-либо подчеркну­тых претензий это не вызвало и вос­принималось легко, под стать стилю са­мой передачи. Кстати, в такой обстанов­ке вдруг и закономерно выиграли сло­весные вставки, иными словами — не­поддельные рассуждения от себя; и са­мокритичный рассказ Гелены Велика-новой о работе жюри оказался точно к месту.

Но минул день-другой, и телекамеры включились в зале, где проходил сам заключительный концерт конкурса. И все-то тут зазвучало иначе! Понятное дело, активней воспринимала и выра­жала свои чувства публика, непосред­ственно сидевшая в самом зале, так с ней телеаудитория и не собиралась соревно­ваться. Но и в трансляции нельзя было не заметить и не отметить лучшие сто­роны лучших выступлений. А заключа­лось это лучшее в том, что милой не­посредственности для зажигательного искусства мало. Эстрада была и должна оставаться трибуной, с которой возгла­шаются и воспитываются гражданские чувства. И, чтобы их воспитывать, обя­зательно надо прежде всего проникнуть­ся такими чувствами самому артисту. Это касается и выбора репертуара. А если так, выступление превращается в деяние возвышенное, торжественное; для разговора на серьезную тему и лекси­кон и жесты требуются соответствую­щие. Причем, это не может быть наси­лием над собой, а просто самовыраже­ние собственных гражданских идеалов. Никто не требует и не желает тут на­пыщенности. А вот наполненность — необходима.

Разве в состоянии способствовать ей «Огонек»? Он уже формой своей старается отвлечь от собранности. Мнимое достижение раскованности как раз и де­формировало истинно эстрадные рабо­ты. К чести устроителей этой передачи, они воздержались от показа одного из лучших достижений конкурсного кон­церта. Это была песня «Смело, товари­щи, в ногу», продуманная и пропетая по-сегодняшнему, с современной глубиной чувства. В эстрадном концерте она прозвучала великолепно. Она властно сказала свое слово. Но, конечно же, на «Огоньке» пропеть ее было просто не­мыслимо, — чем, как не профанацией, стало бы выступление на столь высокой гражданственной ноте посреди кейфую­щей публики, в проходике между столиками...

Именно на этом примере с особенной наглядностью видно, как ограничивает­ся, принижается искусство эстрады, если его поспешно и несамостоятельно пере­вести под обстрел телевизионной специ­фики. Очевидно, пора всерьез заняться этой самой спецификой. Видели мы уже и песни, представленные как игровые новеллы, видели целые ревю, разыгран­ные на берегу озера или в относящейся к делу декорации. Но справедливость требует признать, что такие передачи поступали к нашему зрителю большей частью по каналам Интервидения. Наши студии в этом отношении, видимо, от­стают. И вопрос здесь упирается не про­сто в недостаток активности: надо утвердиться во мнении, что эстрадный жанр серьезен и перспективен с точки зрения эстетической не менее всех остальных, а посему заслуживает к себе не менее творческого отношения. И ни­какая ретрансляция не заменит самостоятельного творчества с учетом воз­можностей, условностей, ограничений и особенностей нового искусства.

А помочь телевидению навыки и за­воевания эстрады могут многим и во многом. Упомянем хотя бы одну область перспективного приложения ее сил и традиций. Упомянем, что по телевизору очень хорошо смотрятся прямые словес­ные высказывания, умная прочувство­ванная речь. Но, увлекшись ею, легко натолкнуться на неприятную опасность. Забывая о том, что телевидение — ис­кусство, у нас нередко приглашают вы­ступать перед камерой, в том числе и в документальных передачах, не подумав, насколько хороша дикция, выразитель­на речь и безупречна грамотность выступающего. А ведь в искусстве как в искусстве — любая акция эстетизируется, приобретает вес эталона если не бе­зупречности, то допустимости. В таких условиях при многомиллионной аудитории под угрозой может оказаться родная речь, чьи требования и правила с легкой руки телевидения легко лишить должного уважения и применения.

И вот тут как раз видится поле по­лезнейшей деятельности разговорного жанра эстрады, художественного слова. Правда, с разговорным жанром и на са­мой эстраде не все гладко, и мы знаем достаточно примеров того, как достига­ется порой дешевый комизм не менее дешевыми средствами. Но есть у нашей эстрады и традиции Смирнова-Соколь­ского, традиции слова страстного, отто­ченного, а вместе с тем сохраняюще­го непосредственность, сиюминутность, столь единодушно признаваемую отли­чительной чертой телевизионной выра­зительности. Развивая именно такие традиции, можно принести много поль­зы и телевидению и его зрителям. Не может быть сомнений в том, что эстраде есть прямой смысл дружить с новым искусством. Дружить и не позво­лять ему рваться к невозможному, к по­лучению молока из простокваши: то, что сделано для эстрадных подмостков, нель­зя переносить после легонькой перели­цовки в телевизионную студию. Будь гармоничны созидаемая форма и заду­манное содержание, телевидение засияет всеми красками художественного мира, в том числе и красками эстрадного ис­кусства.
 

СВЯТОСЛАВ КОТЕНКО

Журнал Советский цирк. Февраль 1967 г.

оставить комментарий