В гостях у Ленина

Рассказ. Из  книги  «Рассказы  об  Ильиче» 

В приемной Ленина взад и вперед сновали солдаты, матросы и вооруженные рабочие. В кабинет то и дело входили люди с бумагами и портфелями. Жизнь здесь била ключом. На голубоглазого старика в деревенской свитке и серых домотканых штанах и его спутника — юношу двадцати трех лет — никто не обращал внимания.

Они сидели на диване в уголке, положив на колени старые суконные картузы, и ждали, когда их позовут. Время шло, а про двух ходоков-хлеборобов   из  Саратовской   губернии  (так  они  назвались коменданту, который пропустил их в Кремль с первой партией крестьян и рабочих) никто не вспоминал. Около трех часов дня, когда в приемной стихло, дверь кабинета от­крылась и секретарь окликнул сидевших в углу:

— Проходите. Го­ворите только по де­лу.

Старик вскочил, оп­равил свитку и бы­стро пошел в каби­нет. За ним отпра­вился его молодой спутник, державшийся более непринужден­но   и   спокойно. Владимир  Ильич си­дел    за    письменным столом  и  быстро  пи­сал. Но вот открылась дверь,   он   встал,   вы­шел из-за стола и энергичной походкой пошел навстречу посетителям.

— Здравствуйте, товарищи! Садитесь, я слушаю вас. Вы, кажется,   из   Саратовской   губернии?
— Нда,   мы   оттуда...

Этих нескольких слов было достаточно Ленину, чтобы понять, что эти люди не те, за кого выдают себя, что ни­какие они не хлеборобы и не ходоки. Тут что-то иное. Владимир Ильич пристально посмотрел на старика, прищу­рил глаз, слегка усмехнулся и добродушно спросил:

— А зачем вам понадобилось называть себя крестьян­ским ходоком? Какой же вы хлебороб?    Взгляните на свои руки.   Нуте-ка!

Старик долго не отрывал глаз от лица Ленина, затем посмотрел на свои суховатые белые пальцы и тихо про­изнес:

— Обыкновенные руки труженика...  Даже слегка дро­жат...
— Да-да,   интеллигентного   труженика!   А   почему  дро­жат — не   знаю.

Владимир Ильич весело засмеялся. Он приблизился к старику и положил свои руки ему на плечи.

— Я понимаю, понимаю вас, батенька. Вы хотели пройти ко мне, вам надо поговорить со мной, и вы придумали эту метаморфозу.   Верно?

Старик и юноша дружно закивали головами в знак того, что Ленин разгадал их хитрость. Глаза и улыбка Ильича были так приветливы и доброжелательны, что гости тотчас же успокоились и вместе с Лениным стали смеяться.

— Не   удалось,   что   поделаешь! — развел   руками   Вла­димир    Ильич. — Мне    частенько    приходится    разоблачать своих посетителей.   Ну а теперь   присядем   и   потолкуем. Прошу   вас.

Старик и юноша присели на диван, а Ленин придвинул стул и сел напротив. Он сложил руки на коленях и выжи­дательно   склонил   голову   набок.

— Ну  что  ж, — начал   старик, — коль   мы   разоблачены, не будем попусту задерживать  вас.  Вы угадали, Владимир Ильич, мы назвались ходоками с одной только целью: по­скорее пройти к вам.  Вот и  прошли.  Кто  мы,   и  что нам нужно   от вас?   Я — старый   цирковой   клоун   Георгий   Ва­сильевич   Вальцев,   по  цирку —Жорж  Вальди.   А  это  мой сын — Иван Вальцев, по афишам — Жан Вальди. Мы обык­новенные,  рядовые   артисты,   потомственные   клоуны.   Дед
мой был крепостным скоморохом, а отец — провинциаль­ным рыжим... Есть такое амплуа в нашем цирковом мире.

Ленин мягко улыбнулся, кивнул головой, как бы говоря: продолжайте,   продолжайте,   это   интересно!

— Мы любим свое дело, мы верим ему и порой даем представления   при   свете   коптилок   и   в   чаду   «буржуек». О, мы очень терпеливы и нетребовательны! Но нынче сло­жилась такая обстановка, что русский цирк разваливается,
гибнет, летит в пропасть... Голодают клоуны и лошади, все­мирно известные силачи и гладиаторы падают с ног... Дра­гоценные звери дохнут в клетках без пищи. На прошлой неделе   умер   от   голода   борец   Гостинский.   Знаменитый
Крылов выступает на базарах...

Старый клоун умолк и полез в карман за носовым плат­ком. Владимир Ильич слушал с напряженным вниманием, подавшись всем корпусом вперед, словно боясь пропустить хоть одно слово. Когда старик закончил свой печальный рассказ, Ленин прошелся по кабинету, остановился у окна и   тихо   произнес;

— Я   вполне   разделяю   ваше   беспокойство   и  тревогу, мне хорошо известно, что люди искусства переживают тя­желые времена, так же как и рабочие, и крестьяне, и люди науки. Наша родина в опасности, революция под страшной угрозой. Знаете ли  вы, какова обстановка у нас на фрон­тах?  Орды  Деникина  захватили   Орел   и   Воронеж,  рвутся к Туле и угрожают Москве. Юденич подходит к Петрогра­ду. Не лучше и на других фронтах. А внутри страны — го­лод   и   эпидемии...

Владимир Ильич глубоко вздохнул и умолк. Но через минуту он поднял голову, оживился и блеснул глазами:

— И все-таки мы победим! Да, да, победим, мой друг, я  в  этом глубоко убежден  и  хочу,  чтобы  и  вы  в  это  по­верили. Вера в завтрашний день — громадное дело, вы это знаете. Но ваши лошади и звери не поддаются агитации и требуют пищи...  Простите,  если   не ошибаюсь,  цирк на Цветном   бульваре   дает   представления?   Проезжал   я   на прошлой неделе мимо и видел огни и пестрые афиши. Мне не   показалось?

— Вы не ошиблись, Владимир Ильич. На Цветном до сих пор действует частный цирк Саламонского, хотя и не каж­дый день дает представления. Его арена только для ино­странцев.   А   нам   что   делать?

Ленин подошел к письменному столу и что-то быстро написал на листке бумаги, затем снял телефонную трубку.

— Соедините меня, прошу вас, с Луначарским... Благо­дарю... Вы, Анатолий Васильевич? Вот хорошо, что застал вас. Не смогли бы вы зайти ко мне?.. Да-да, по срочному делу... Что?.. Только через двадцать минут? Пожалуйста, я
подожду... У меня сейчас в  гостях два цирковых артиста, отец и сын  Вальцевы...  Да, положение ужасающее,  хуже не придумаешь. Говорят, клоуны и звери голодают, борцы валятся с ног, попрошайничают... Что?.. Неужели? А Дзер­жинский что же, не знает об этом?.. Нет-нет, Анатолий Васильевич, тут что-то не то. И, прибавив несколько слов по-французски, положил трубку. Вальцев-отец приподнялся и почти шепотом спросил:

— Это вы с Луначарским разговаривали? Я не ошибся?..
— Совершенно верно.  Через двадцать минут я  позна­комлю вас. А знаете, что он мне сейчас сказал? Артисты цирка,   говорит,   с   откровенной   враждебностью   относятся к Советской  власти, клоуны  выступают  на арене с контр­
революционными   каламбурами,  многие   бегут  за   границу и   там   клевещут   на   нас...

Старый клоун вскочил с места и, жестикулируя, словно на   цирковой   арене,   прокричал:

— Да,   да,   Луначарский   прав,  тысячу   раз   прав!   Цирк стал  трибуной  контрреволюции, всякие  Вольдемары, бульди   и  манолли   обливают  грязью  молодую  нашу  власть   и, простите    меня...    вас,    Владимир    Ильич.    И    вас   и   ваших друзей!   Они  угождают  вкусам бывших людей,  врагов.  Но не   причисляйте   к   ним,   ради    бога,   нас,   честных   русских артистов!  Русский  клоун или акробат — это тот же труже­ник и пролетарий, он всей душой с вами, с большевиками, и терпеливо ждет, когда кончатся все страдания и над аре­ной   вспыхнут   огни...

Старик поперхнулся и умолк. Колени его дрожали, и он опустился на диван. Владимир Ильич сел рядом и положил ладонь   на   его   дрожащее   колено.

—Успокойтесь,   товарищ   Вальцев,   не   расстраивайтесь, вы и так слабы. Не хотите ли чаю?

И, не дожидаясь ответа, Ленин позвонил и попросил секретаря  прислать   в  кабинет три  стакана  сладкого  чаю.

— Если можно, с хлебом или сухарями, — прибавил он.
— Спасибо,   Владимир  Ильич...  Премного  благодарен... Чтобы    рассеять   гнетущее   впечатление   от   недавнего разговора и оживить старого клоуна, Владимир Ильич при­нялся расспрашивать о цирке и артистах — гладиаторах, фокусниках, борцах.
— Скажу вам по секрету, — говорил Ленин с улыбкой, — я с детских лет ужасно люблю цирк и с громадным наслаж­дением   посещал    цирки   Лондона,   Парижа,    Вены.    Ведь цирк — чрезвычайно  правдивое зрелище силы  и ловкости,
грации человеческого тела и умения виртуозно владеть им. А фокусники и клоуны всегда приводили меня в восхище­ние! Кстати, где сейчас Дуров и Труцци?

Вальцев подробно ответил на вопросы и рассказал о та­ких мастерах цирка, как Поддубный, Шемякин, Романов, Манжелли, Радунский, Сосин... Когда заговорили об атлетах и борцах, Ленин вспомнил что-то и перебил клоуна:

— Простите,   а   где   теперь   знаменитый   силач   Заикин? Знаете, я видел его выступление и был поражен. Ведь это что-то сверхчеловеческое, ей-богу! Целый оркестр на спи­не   носил.   Человек   десять,   не   меньше!
— О, Иван Михайлович Заикин — великий атлет и бо­рец! Мы с ним полмира объехали, где только не высту­пали! Теперь он, говорят, чуть ли не грузчиком стал. А наш славный борец и арбитр Дядя Ваня — в Питере, в цирке Чинизелли работает... Выступает за полфунта хлеба!

Владимир Ильич перевел глаза на Вальцева-сына, молча сидевшего в углу и не отрывавшего глаз от Ленина.

— Ваш сын, вероятно, тоже клоун? Вместе выступаете?
— Гм,  не  совсем  так.   Он — вентролог,  чревовещатель и, должен  вам сказать, Владимир Ильич, большой мастер своего дела. С семи лет обучался этому ремеслу.

Ленин посмотрел на молодого человека:

— Чревовещатель...    Ведь    это   поразительно   сложное искусство!  Как-то раз  в  Париже  я смотрел  представление мексиканского  чревовещателя   и  был  буквально  восхищен и  озадачен. Честно скажу, мне не совсем понятно, как и
чем достигается это мастерство.

Отец и сын переглянулись. Старый клоун что-то шепнул сыну, и тот привстал. Юноша обратился к Ленину:

— Ведь  это очень  просто.  Хотите,  я  научу вас?

В это время раздался мягкий женский голос:

— Не верьте ему, товарищ Ленин, он хочет вас загип­нотизировать и внушить, что вы находитесь в Париже, на Елисейских   полях...

Владимир Ильич замер в полном недоумении. Откуда голос женщины? Где она? Он даже невольно посмотрел вокруг, но, сообразив, рассмеялся и развел руками.

— Чудеса!   Просто   чудеса!   Одну   минутку...

Владимир Ильич подошел к телефону и попросил сое­динить его с каким-то номером.

—Ты, Маняша? Вот хорошо! Спустись-ка ко мне, если можешь. Хочу удивить тебя кое-чем.... Нет-нет, у меня тут артисты   цирка,   мы   ведем  дружескую   беседу...   Гораздо хуже, чем я предполагал. Нужны меры чрезвычайные! Вот ждем    Луначарского... — И,    положив    трубку,    обратился к Вальцевым: — Сестру пригласил, она тоже страшно лю­бит   цирковое  искусство.

Дверь распахнулась, девушка с подносом в руках по­ставила на круглый столик три стакана чаю и тарелочку с несколькими ломтиками черного хлеба. Когда девушка удалилась, Ленин пригласил гостей к столику.

— Благодарствуем, — прошептал    старик    и   потянулся к горячему стакану. — Ваня, не стесняйся, ведь ты, кажет­ся, проголодался. И я, честно говоря, тоже...

Ленин взял свой стакан и стоя отхлебнул из него. В это время вошел Луначарский. Придерживая левой рукой пенсне, он недоуменно посмотрел на старика и юношу в лаптях и свитках, перевел глаза на Ленина и молча по­жал плечами. Ленин весело глядел на него, словно лю­буясь его изумлением. На французском языке Луначарский обратился   к   Ильичу   с   вопросом:

— Что это значит? Кто эти люди, и зачем я понадобился вам?
— Сейчас  все   узнаете, — ответил   Владимир  Ильич. — Кто они, по-вашему, Анатолий Васильевич? А? Мужички из Костромской губернии? Ходоки из Сибири? Нет, батенька, это артисты цирка,   о которых я вам   сейчас   говорил по
телефону. Они   ловко провели   коменданта   и прошли ко мне под видом ходоков. На то и артисты! Познакомьтесь с   ними...

Луначарский присел и начал забрасывать седого клоу­на вопросами. Его интересовало решительно все: где они выступали, каков их репертуар, где сейчас Бим и Бом, куда запропастились Вильямс Труцци, Жакомино, Манжелли, Серж... При этом он проявил такое знание цирковых артистов и их быта, что Вальцев-старший сперва даже сму­тился и растерялся, а немного погодя начал восторженно улыбаться. Он на глазах молодел от удовольствия. Ленин же  внимательно   прислушивался   к  вопросам   и  ответам. В   его   мозгу   рождалось   какое-то   решение.

— Видите    ли,     Владимир    Ильич, — сказал    Луначар­ский, — мы уже не раз поднимали вопрос о цирках, но до сих пор не пришли ни к какому твердому решению. Мне кажется, что вопрос о цирках — это первый вопрос второй
очереди, и  надо создать специальную комиссию.

Ленин громко рассмеялся и замахал руками:

— Первый вопрос второй очереди! Создать специаль­ную   комиссию!   Продумать,   обмозговать,   взвесить,   обсу­дить!   Что  еще?   Нет,   Анатолий   Васильевич,   мы  поступим иначе. И без промедлений. Мы издадим декрет о цирках. Да-да,  специальный  декрет!    Необходимо   сделать  цирки Москвы, Петрограда и других городов достоянием народа, то  есть   национализировать,  отобрать  у  Никитиных,  Саламонских, Чинизелли и отдать народу. Мы переведем цир­ковое   искусство   из   третьего   ранга   в   первый!

Ленин умолк, прошелся по кабинету, но через минуту остановился   перед   Луначарским   и   продолжал:

— До революции русский цирк находился под наблю­дением полиции,  а теперь советские цирки  будут подчи­нены  органам   народного   просвещения,    иначе    говоря — вам, Анатолий Васильевич, вашему наркомату. Я рекомен­дую  привлечь  к созданию репертуара  для  нового  цирка наших  поэтов   и  сатириков,   например   Демьяна   Бедного.

Старый клоун не удержался и вскочил с места.

— Боже, как хорошо, что мы пришли к вам, Владимир Ильич!   Ведь   на   наших   глазах  здесь,   в   вашем   кабинете, рождается новый цирк, происходит становление большого, истинно народного цирка! Наши потомки скажут вам свое
глубочайшее     спасибо. И   обратился   к   сыну:
— Ваня! Ванечка,  почему ты сидишь так спокойно?

Прошло  несколько   недель.   В августе   девятнадцатого года родился знаменитый декрет за подписью Владимира Ильича Ленина. Это был декрет о национализации цирков.

Журнал Советский цирк. Апрель 1965

оставить комментарий