Вологодские сувениры
В старом русском городе Вологде, что стоит на полпути между Москвой и Архангельском, на одной из центральных улиц притаился среди берез двухэтажный деревянный дом, ничем не примечательный с виду.
Ровесница Москвы — Вологда славится многими бесценными шедеврами древнего славянского зодчества, ее храмы и особняки строили известные московские и новгородские мастера, есть там иконопись Рублева и Дионисия, однако дом, упомянутый выше, никак нельзя отнести к памятникам старины. И все же то, что выходит из этого дома, известно не только в Вологде, не только по всей советской земле, но и далеко за ее пределами. Можно и не знать, где находится Вологда и как выглядит этот город, но любой ценитель самобытного народного творчества, любой искусствовед и любая женщина без затруднения скажут, что это такое — вологодские кружева. Известны они и под названием устьянских кружев — по имени села Устье на озере Кубенском под Вологдой, где и зародилось это редкостное искусство.
Славу кружевам как признаку утонченного вкуса, изящества и роскоши создали в давние времена голландские вельможи и испанские гранды, французские аристократы и фламандские рыцари. В складках кружевной мантилий прятала флакончик с ядом Екатерина Медичи. Кружева королевских фавориток сводили с ума красивейших женщин Европы. Петербургская знать выписывала кружевные изделия из Лиона, Венеции и Брюсселя, считавшихся мировыми центрами кружевного производства.
А между тем уже в прошлом веке парижские модницы наперебой спрашивали в магазинах вологодские кружева, В Лондоне, когда приходили изделия русских мастериц, вывешивали специальное объявление: «В продаже есть устьянские кружева». Русские кружева быстро завоевали все европейские столицы и достигли Америки. Без них уже не обходилась ни одна всемирная, ни одна международная выставка, где русские изделия, затмевая славу валансьенских, льежских или брабантских кружев, неизменно награждались почетными дипломами и медалями «Гран при». Да и в наши дни вологодские кружева пользуются повсеместным признанием и спросом. Они вызвали всеобщее восхищение на недавней всемирной выставке в Монреале. Крупную партию кружевных галстуков и платков заказала одна из лондонских фирм. Знаменитый модный магазин Диора в Париже выписал из Вологды кружевные отделки для дамского платья — кружева в Европе опять в моде.
Художественный почерк русских рукодельниц знатоки узнавали мгновенно: по тончайшей технике плетения, когда большая кружевная накидка легко проходит через обручальное кольцо, безукоризненному вкусу и самобытной прелести рисунка. Зарубежные знатоки думали, вероятно, что столь совершенные творения создавались в старой России руками выдающихся художников в больших оборудованных мастерских, подобных лионским мануфактурам.
Им было неведомо, что кружева, снискавшие мировое признание, плели в то далекое время в занесенном снегами, северных деревнях при слабом свете керосиновых ламп, а то и просто при лучине. И плели их деревенские женщины, не знавшие даже грамоты, носившие грубые домотканые одежды, тогда как их руки производили вещи, ценившиеся не меньше жемчуга. Искусство их рождалось так же, как рождается искусство любого народа — из чувства прекрасного, из вечной тяги к красоте, из окружающей природы. Оно возникало столь же стихийно и самобытно, как сказочные храмы инков или египетские миниатюры, этрусские вазы или индонезийские ритуальные танцы. Душа народа вечно живет в его художественной фантазии, создающей дивные творения сердца и ума.
Русский Север не богат красками — хвойные леса, заснеженные равнины, тихие реки, березовые рощи. Но есть во всем этом свое очарование, своя поэзия — строгая и целомудренная. Отсюда возникали и первые кружевные орнаменты. Старейшие мастерицы рассказывают, что линии рисунка часто подсказывал им узор на зимнем окне, выведенный лютым морозом.
Традиции эти сохранились и по сей день, хотя труд мастериц, разумеется, далеко не тот, что прежде. Дом среди берез, о котором шла речь, — это одно из основных предприятий знаменитой вологодской фирмы «Снежинка», школа и фабрика одновременно, законодатель кружевной моды. Здесь свои художники, свой художественный совет, куда входят старейшие мастера кружевного производства. Изделия все время обогащаются новыми сюжетами, новыми орнаментами, но опять же — и это самое ценное! — в духе и манере северного народного рукодельного творчества.
В просторных мастерских светло, тихо, чисто. Только позванивают деревянные палочки — коклюшки в ловких и быстрых пальцах мастериц. Коклюшки изготовляются из сухого звонкого дерева, они постукивают и пощелкивают так, словно бежит по камушкам незатейливая речка, перебирает камушки, считает, сколько их. В перезвоне коклюшек, в рисунке на сколке будто возникает чистая и светлая песня — та, что пели еще прабабки нынешних мастериц, та, что рождалась как бы сама собой, обязательно протяжная, многоголосая, как петельки и узелки на кружевном узоре:
«Ой, бежит по камушкам речка,
Ой, бежит по камушкам быстрая,
А я речку к себе заведу,
А я речку в узор заплету,
Беги, беги, быстрая,
Как нитка бежит на пяльцах...»
И вот уже перед нами не производственный цех, а сцена Дворца культуры, и на сцене женщины в длинных, до пят, платьях с такой богатейшей кружевной отделкой, какой позавидовали бы самые взыскательные модницы. Женщины будто те же, что и за пяльцами, но ведут они сейчас не кружевную нить, а мягкую задушевную мелодию, рожденную в долгие зимние вечера на кружевных посиделках. Вологодский хор народной песни часто называют хором кружевниц. Действительно, ни один его концерт не обходится без знаменитой «Кружевницы». В песне этой и спокойная распевность, и стройное многоголосие, и широта мелодического рисунка — словом, все своеобразие, все очарование неброской северной природы. И не ходила бы по свету эта песня, если бы не существовало на вологодской земле дивное искусство кружевоплетения.
А ходит эта песня по свету уже добрых три десятилетия. С ней объехали вологодские песенники почти всю страну, выступали на стройках и в заводских цехах, в Кремле и Большом театре, участвовали во всесоюзных смотрах и фестивалях. С первого дня и до прошлого года руководил ими крупный знаток северной песни заслуженный деятель искусств РСФСР Исаак Львович Эльперин. Он отдавал песне все силы, всю щедрость сердца и скончался на репетиции, когда хор разучивал новую песню. Его питомцы свято берегут традиции коллектива. Зинаида Святогорова, Александра Загороднюк, Юрий Шириков, Альберт Сидоров, Августа Дьяконова и нынешний руководитель хора Евгений Леденев не только опытные певцы и музыканты, но и собиратели северного песенного фольклора, и его обработчики, и самодеятельные композиторы.
Хор поет обо всем, чем славится вологодская земля: о белоснежных кружевах и шелковом льне, о зеленом богатстве — лесе, о родной природе, о смелых и сильных земляках. «Приезжайте в Вологду», «По Северной дороге», «Вологодская свадебная», «Нас послала Вологда» — эти песни входят в золотой фонд ансамбля. А однажды родилась припевка, ставшая поистине пророческой. Хористы как-то спели — «Может Вологде за масло орден Ленина дадут». Прошло немного времени, и Вологодская область за успехи в развитии народного хозяйства и в самом деле была удостоена высшей награды Родины.
Но все же ансамбль недаром зовут хором кружевниц. Два искусства эти действительно в самом близком родстве. Когда наблюдаешь в цехах «Снежинки» за рисунком на подушке, который рождается под пальцами мастериц, невольно сравниваешь его то с ожившей сказкой, то с зимней метелью, то со звездным небом. И такое же впечатление возникает, когда слушаешь напевы вологодских песенников. А еще точнее, пожалуй, выражено это в самой песне:
«Над селом всю ночь метель клубится,
Дом уснул и улица темна,
Только ты с восторгом, мастерица,
Все глядишь на красоту окна.
Словно чудо, сказку-небылицу,
Ту, что восхитительна до слез,
Для тебя, девица-кружевница,
Расписал старательно мороз».
Тут, пожалуй, самое время подчеркнуть, что любая творческая самодеятельность лишь тогда наполнена всеми соками жизни, тогда находит особое признание слушателей, когда в ней присутствуют своеобразие, колорит, неповторимость родного края, родной речи и природы. Вологжане верны этой традиции. Есть в городе и филармонический оркестр, и академическая капелла, и балетная студия при Дворце культуры железнодорожников (кстати, поставившая полностью такие сложные балеты, как «Щелкунчик», «Коппелия», «Лауренсия»), но все же неизменным успехом пользуются исконно северные, возникшие из очарованной души народа песни и танцы. Позапрошлым летом с группой писателей-земляков пришлось мне совершить приятнейшее путешествие по северной красавице Сухоне — от Вологды до Великого Устюга. Вечерами мы выступали на литературных концертах в прибрежных колхозах и леспромхозах, а днем бродили по старинным селам и сами становились свидетелями импровизированных концертов на открытом воздухе.
Так, надолго запомнились мне хороводные песни в селе Нюксенице, стоящем на крутом березовом взгорье, в стороне от железных дорог. Словно бы и в самом деле шумела под легким ветром березовая роща, словно бы и впрямь медленно шествовали по кругу молодые, стройные березки. А в этот приезд я застал песенников из Нюксеницы в самой Вологде. Они возвращались из гастрольной поездки по Венгрии, где имели большой и заслуженный успех. В сухонских деревнях любители старины все еще находят прабабкины самодельные прялки, выточенные из цельного куска дерева и украшенные ярким и сочным орнаментом, краски которого, замешанные на яичном желтке, не утратили и по сей день своей свежести. Дарили такие прялки и нам. А плясуньи из Нюксеницы перенесли старинный рукодельный процесс в хореографию, и, право же, не часто можно увидеть такой поэтичный, чарующий танец.
А что за прелесть знаменитые вологодские кадрили! Сколько в них мягкого юмора, лукавства, грациозности! В кадрили «Вологодские форсуны», чего стоят одни названия фигур — «Проходочка», «Заковыристая», «Занозистая», «Переплясная». В одном из сплавных поселков на Шексне видел я и прославленную череповецкую кадриль. На небольшой площадке, освещенной двумя фонарями, медленно, словно в полусне, двигались по кругу, обнявшись, парни и девчата. Я не хореограф и, наверно, не смогу точно передать рисунок кадрили, но настроение танца, думается, я все же уловил.
Между танцующими, то входя в круг, то отступая, с белым платочком в поднятой руке, с серьезным, словно окаменевшим лицом, ходил долговязый, белый как лунь парень. Он ни на кого не смотрел И вроде бы не имел никакого отношения к танцу, но он-то и был главным заводилой.
— Бантики! — крикнул долговязый.
В круге произошло движение, девчата отдалились от парней, те остались на месте, а девчата оказались в парах друг с другом, образовав несколько двойных и тройных колец. Кольца закружились, но тоже медленно, плавно, неслышно, как на карусели, которая едва крутится.
— Лодочки! — возгласил долговязый.
Девчата разошлись, оказались снова разрозненно по двое, а между ними, чуть выдавшись вперед, встали парни. Они повели девчат, а те приподняли руки, рукава шелковых кофточек заколыхались, как весла, и все поплыли по кругу, как на легкой и светлой волне.
— Ласточки!
У девчат вдруг появились синие косынки; они взлетели высоко, как птицы, парни стали их ловить, высоко подпрыгивая и не забывая двигаться по кругу, а девчата защищали птиц, пока каждая не вернула себе косынку. Парни обиделись, отошли, раздвинув круг, но девчата их нагнали, повязали каждая свою косынку тому, кто больше мил, и снова все заходили, обнявшись, парами по кругу.
— Венчики!
Нет, думалось мне, они не танцевали, а совершали какой-то обряд, строгий, целомудренный, прекрасный. Я не узнавал тех самых сортировщиц с баграми, грубоватых и озорных, которых утром видел на сплавном рейде. В цветастых широких юбочках, в туфельках на высоком каблучке они были изящны и женственны.
— Дролечки! — крикнул долговязый.
Баян перешел на ритмы вальса. Теперь парни и девчата стояли напротив друг друга, образовав две стенки. Крайняя девушка отделилась, пошла к избранному, поклонилась в пояс, и оба закружились. Пошла вторая, третья... Это и была заключительная фигура кадрили, когда девушка имеет право открыто выразить свою симпатию тому, с кем она гуляет и чьей женой, может быть, станет в недалеком будущем.
Так по всей земле вологодской, в городах и селах, в рабочих поселках и на сплавных рейдах, художественное творчество народа само просится на клубную сцену, на колхозную лужайку, на эстраду. Одно рождается из другого, одно вдохновляется другим. Ну, а Устюг Великий? Город еще более древний, чем Вологда или Москва, стоявший когда-то на бойком торговом пути из Московии и Новгорода на Беломорье и в Сибирь, родина знатных мореходов и землепроходцев Семена Дежнева, Владимира Атласова и самого Ерофея Хабарова, город бесценных памятников архитектуры, которому давно пора бы стать всесоюзным заповедником. Чем порадует он, гражданин Великий Устюг?
Не менее, чем устьянские кружева, известно всему миру устюгское чернение по серебру. Изделия из серебра с тончайшим черневым рисунком, словно подернутые первым инеем, тоже непременные участники всех международных выставок. Мастерство устюговых художников-ювелиров передается из рода в род. Вот в какой интерпретации рассказывали мне местные старожилы об одном из таких талантливейших самоучек:
— Говорят, перед первой войной заскочили в наш город два английских купца. Зачем бы им на Сухону? А купцы не дураки, прямиком к престарелому мастеру Чиркову. Дескать, так и так, приглашаем тебя в Лондон на беспечальное житье или, если не пожелаешь, десять тыщ золотых рублей вручаем в наличности. За секрет, значит. За то, как замешивать черневую массу и в каких пропорциях класть? Чирков, бают, вежливо выслушал гостей, угостил их махрой да и пожелал счастливого возвращения. Секрет-то он потом передал, только не англичанам, а своим ученикам.
— А то, бают, заехал однажды в Устюг один из наших великих князей. И тоже к Чиркову. Стоит перед ним, сияет орденами, рассматривает узорную брошь и вопрошает: «А не фанаберия ли сие, мастер Чирков? Не отлетит ли чернь от малейшего сотрясения?» «Не веришь, твое высочество? — обиделся Чирков. — Ну, так смотри же». Взял он брошь, положил на наковальню и что есть силы ударил по ней молотом. И веришь или нет, а не осыпалось с вещицы даже крошки черни.
Эти полулегенды, полубыли услышал я и в другом изложении, на этот раз со сцены городского дома культуры и на самой фабрике «Северная чернь». О серебряных дел мастерах складываются песни, рисунки их изделий переносятся в хореографию. И живет, взаимно обогащаясь, прекрасное художественное творчество древнего города.
В заключение этих заметок хочется мне назвать читателю еще один адрес. В самом центре Вологды есть магазин, мимо которого не пройдет равнодушно ни один приезжий. Славянской вязью выведено над витриной — «Вологодские сувениры». А внутри — боже ты мой! Кружевные накидки, покрывала, дорожки, кофточки. Красавинские платки и скатерти из льняного полотна с тканым рисунком. Деревянные ложки с лакировкой. Шемогодские ларцы и шкатулки с берестяной резьбой. И уж, конечно, устюгские серебряные кубки, стопки, подносы, перстни с черневым орнаментом. Недаром в одной из песен поется:
«Приезжайте в Вологду —
Вам не будет холодно».
И в самом деле — приезжайте! Вы увидите и услышите, как творит и поет очарованная душа народа.
ЮРИЙ ДОБРЯКОВ
Журнал Советская эстрада и цирк. Ноябрь 1968 г.
оставить комментарий