Вологодские сувениры

В старом русском городе Вологде, что стоит на полпути между Москвой и Архангельском, на одной из центральных улиц притаился среди берез двухэтажный деревянный дом, ничем не примечательный с виду.

Ровесница Москвы — Вологда славится многими бесценными шедеврами древнего славянского зодче­ства, ее храмы и особняки строили извест­ные московские и новгородские мастера, есть там иконопись Рублева и Дионисия, однако дом, упомянутый выше, никак нельзя отнести к памятникам старины. И все же то, что выходит из этого до­ма, известно не только в Вологде, не только по всей советской земле, но и далеко за ее пределами. Можно и не знать, где находится Вологда и как выгля­дит этот город, но любой ценитель само­бытного народного творчества, любой искусствовед и любая женщина без за­труднения скажут, что это такое — воло­годские кружева. Известны они и под названием устьянских кружев — по имени села Устье на озере Кубенском под Во­логдой, где и зародилось это редкостное искусство.

Славу кружевам как признаку утон­ченного вкуса, изящества и роскоши создали в давние времена голландские вельможи и испанские гранды, француз­ские аристократы и фламандские рыцари. В складках кружевной мантилий прятала флакончик с ядом Екатерина Медичи. Кружева королевских фавориток сводили с ума красивейших женщин Европы. Петербургская знать выписывала кружевные изделия из Лиона, Венеции и Брюсселя, считавшихся мировыми центрами кружев­ного производства.

А между тем уже в прошлом веке парижские модницы наперебой спрашивали в магазинах вологодские кружева, В Лондоне, когда приходили изделия рус­ских мастериц, вывешивали специальное объявление: «В продаже есть устьянские кружева». Русские кружева быстро завое­вали все европейские столицы и достигли Америки. Без них уже не обходилась ни одна всемирная, ни одна международная выставка, где русские изделия, затмевая славу валансьенских, льежских или брабантских кружев, неизменно награждались почетными дипломами и медалями «Гран при». Да и в наши дни вологодские кру­жева пользуются повсеместным призна­нием и спросом. Они вызвали всеобщее восхищение на недавней всемирной выставке в Монреале. Крупную партию кружевных галстуков и платков заказала одна из лондонских фирм. Знаменитый модный магазин Диора в Париже выписал из Вологды кружевные отделки для дамского платья — кружева в Европе опять в моде.

Художественный почерк русских руко­дельниц знатоки узнавали мгновенно: по тончайшей технике плетения, когда боль­шая кружевная накидка легко проходит через обручальное кольцо, безукоризнен­ному вкусу и самобытной прелести ри­сунка. Зарубежные знатоки думали, ве­роятно, что столь совершенные творения создавались в старой России руками вы­дающихся художников в больших обору­дованных мастерских, подобных лионским мануфактурам.

Им было неведомо, что кружева, снискавшие мировое признание, плели в то далекое время в занесенном снегами, северных деревнях при слабом свете керосиновых ламп, а то и просто при лучине. И плели их деревенские женщины, не знавшие даже грамоты, носившие грубые домотканые одежды, тогда как их руки производили вещи, ценившиеся не меньше жемчуга. Искусство их рождалось так же, как рождается искусство любого народа — из чувства прекрасного, из вечной тяги к красоте, из окружающей природы. Оно возникало столь же стихийно и самобытно, как сказочные храмы инков или египетские миниатюры, этрусские вазы или индоне­зийские ритуальные танцы. Душа народа вечно живет в его художественной фанта­зии, создающей дивные творения сердца и ума.

Русский Север не богат красками — хвойные леса, заснеженные равнины, тихие реки, березовые рощи. Но есть во всем этом свое очарование, своя поэзия — строгая и целомудренная. Отсюда возни­кали и первые кружевные орнаменты. Старейшие мастерицы рассказывают, что линии рисунка часто подсказывал им узор на зимнем окне, выведенный лютым моро­зом.

Традиции эти сохранились и по сей день, хотя труд мастериц, разумеется, далеко не тот, что прежде. Дом среди берез, о котором шла речь, — это одно из основных предприятий знаменитой вологодской фирмы «Снежинка», школа и фабрика одновременно, законодатель кружевной моды. Здесь свои художники, свой художественный совет, куда входят старейшие мастера кружевного производ­ства. Изделия все время обогащаются новыми сюжетами, новыми орнаментами, но опять же — и это самое ценное! — в духе и манере северного народного рукодельного творчества.

В просторных мастерских светло, тихо, чисто. Только позванивают деревянные палочки — коклюшки в ловких и быстрых пальцах мастериц. Коклюшки изготов­ляются из сухого звонкого дерева, они постукивают и пощелкивают так, словно бежит по камушкам незатейливая речка, перебирает  камушки, считает, сколько их. В перезвоне коклюшек, в рисунке на сколке будто возникает чистая и светлая песня — та, что пели еще прабабки ны­нешних мастериц, та, что рождалась как бы сама собой, обязательно протяжная, многоголосая, как петельки и узелки на кружевном узоре:

«Ой, бежит по камушкам  речка,
Ой, бежит по камушкам быстрая,
А я речку к себе заведу,
А я речку в узор заплету,
Беги, беги, быстрая,
Как нитка бежит на пяльцах...»

И вот уже перед нами не производ­ственный цех, а сцена Дворца культуры, и на сцене женщины в длинных, до пят, платьях с такой богатейшей кружевной от­делкой, какой позавидовали бы самые взыскательные модницы. Женщины будто те же, что и за пяльцами, но ведут они сейчас не кружевную нить, а мягкую задушевную мелодию, рожденную в долгие зимние вечера на кружевных посиделках. Вологодский хор народной песни часто называют хором кружевниц. Действитель­но, ни один его концерт не обходится без знаменитой «Кружевницы». В песне этой и спокойная распевность, и стройное многоголосие, и широта мелодического рисун­ка — словом, все своеобразие, все очаро­вание неброской северной природы. И не ходила бы по свету эта песня, если бы не существовало на вологодской земле див­ное искусство кружевоплетения.

А ходит эта песня по свету уже добрых три десятилетия. С ней объехали вологод­ские песенники почти всю страну, высту­пали на стройках и в заводских цехах, в Кремле и Большом театре, участвовали во всесоюзных смотрах и фестивалях. С первого дня и до прошлого года руко­водил ими крупный знаток северной песни заслуженный деятель искусств РСФСР Исаак Львович Эльперин. Он отдавал пес­не все силы, всю щедрость сердца и скончался на репетиции, когда хор разу­чивал новую песню. Его питомцы свято берегут традиции коллектива. Зинаида Святогорова, Алек­сандра Загороднюк, Юрий Шириков, Аль­берт Сидоров, Августа Дьяконова и ны­нешний руководитель хора Евгений Леде­нев не только опытные певцы и музыкан­ты, но и собиратели северного песенного фольклора, и его обработчики, и самодея­тельные композиторы.

Хор поет обо всем, чем славится воло­годская земля: о белоснежных кружевах и шелковом льне, о зеленом богатстве — лесе, о родной природе, о смелых и силь­ных земляках. «Приезжайте в Вологду», «По Северной дороге», «Вологодская сва­дебная», «Нас послала Вологда» — эти песни входят в золотой фонд ансамбля. А однажды родилась припевка, ставшая поистине пророческой. Хористы как-то спели — «Может Вологде за масло орден Ленина дадут». Прошло немного времени, и Вологодская область за успехи в разви­тии народного хозяйства и в самом деле была удостоена высшей награды Родины.

Но все же ансамбль недаром зовут хо­ром кружевниц. Два искусства эти действительно в самом близком родстве. Когда наблюдаешь в цехах «Снежинки» за рисунком на подушке, который рождается под пальцами мастериц, невольно сравни­ваешь его то с ожившей сказкой, то с зим­ней метелью, то со звездным небом. И такое же впечатление возникает, когда слушаешь напевы вологодских  песенников. А еще точнее, пожалуй, выражено это в самой песне:

«Над селом всю ночь метель клубится,
Дом уснул и улица темна,
Только ты с восторгом, мастерица,
Все глядишь на красоту окна.
Словно чудо, сказку-небылицу,
Ту, что восхитительна до слез,
Для тебя, девица-кружевница,
Расписал старательно мороз».

Тут, пожалуй, самое время подчер­кнуть, что любая творческая самодеятельность лишь тогда наполнена всеми соками жизни, тогда находит особое признание слушателей, когда в ней присутствуют своеобразие, колорит, неповторимость родного края, родной речи и природы. Вологжане верны этой традиции. Есть в городе и филармонический оркестр, и академическая капелла, и балетная студия при Дворце культуры железнодорожников (кстати, поставившая полностью такие сложные балеты, как «Щелкунчик», «Коппелия», «Лауренсия»), но все же неизмен­ным успехом пользуются исконно север­ные, возникшие из очарованной души народа песни и танцы. Позапрошлым летом с группой писа­телей-земляков пришлось мне совершить приятнейшее путешествие по северной красавице Сухоне — от Вологды до Вели­кого Устюга. Вечерами мы выступали на литературных концертах в прибрежных колхозах и леспромхозах, а днем бродили по старинным селам и сами становились свидетелями импровизированных концер­тов на открытом воздухе.

Так, надолго запомнились мне хоровод­ные песни в селе Нюксенице, стоящем на крутом березовом взгорье, в стороне от железных дорог. Словно бы и в самом деле шумела под легким ветром березо­вая роща, словно бы и впрямь медленно шествовали по кругу молодые, стройные березки. А в этот приезд я застал песенников из Нюксеницы в самой Вологде. Они воз­вращались из гастрольной поездки по Венгрии, где имели большой и заслужен­ный успех. В сухонских деревнях любители стари­ны все еще находят прабабкины само­дельные прялки, выточенные из цельного куска дерева и украшенные ярким и соч­ным орнаментом, краски которого, заме­шанные на яичном желтке, не утратили и по сей день своей свежести. Дарили такие прялки и нам. А плясуньи из Нюксеницы перенесли старинный рукодельный про­цесс в хореографию, и, право же, не часто можно увидеть такой поэтичный, чарующий танец.

А что за прелесть знаменитые воло­годские кадрили! Сколько в них мягкого юмора, лукавства, грациозности! В кадри­ли «Вологодские форсуны», чего стоят одни названия фигур — «Проходочка», «Заковыристая», «Занозистая», «Переплясная». В одном из сплавных поселков на Шексне видел я и прославленную череповецкую кадриль. На небольшой пло­щадке, освещенной двумя фонарями, медленно, словно в полусне, двигались по кругу, обнявшись, парни и девчата. Я не хореограф и, наверно, не смогу точно передать рисунок кадрили, но настроение танца, думается, я все же уловил.

Между танцующими, то входя в круг, то отступая, с белым платочком в подня­той руке, с серьезным, словно окаменев­шим лицом, ходил долговязый, белый как лунь парень. Он ни на кого не смотрел И вроде бы не имел никакого отношения к танцу, но он-то и был главным заво­дилой.

— Бантики! — крикнул долговязый.

В круге произошло движение, девчата отдалились от парней, те остались на ме­сте, а девчата оказались в парах друг с другом, образовав несколько двойных и тройных колец. Кольца закружились, но тоже медленно, плавно, неслышно, как на карусели, которая едва крутится.

— Лодочки! — возгласил долговязый.

Девчата разошлись, оказались снова разрозненно по двое, а между ними, чуть выдавшись вперед, встали парни. Они по­вели девчат, а те приподняли руки, рукава шелковых кофточек заколыхались, как весла, и все поплыли по кругу, как на легкой и светлой волне.

— Ласточки!

У девчат вдруг появились синие косын­ки; они взлетели высоко, как птицы, парни стали их ловить, высоко подпрыгивая и не забывая двигаться по кругу, а девчата защищали птиц, пока каждая не вернула себе косынку. Парни обиделись, отошли, раздвинув круг, но девчата их нагнали, повязали каждая свою косынку тому, кто больше мил, и снова все заходили, обняв­шись, парами по кругу.

— Венчики!

Нет, думалось мне, они не танцевали, а совершали какой-то обряд, строгий, целомудренный, прекрасный. Я не узнавал тех самых сортировщиц с баграми, грубо­ватых и озорных, которых утром видел на сплавном рейде. В цветастых широких юбочках, в туфельках на высоком каблуч­ке они были изящны и женственны.

— Дролечки! — крикнул долговязый.

Баян перешел на ритмы вальса. Теперь парни и девчата стояли напротив друг друга, образовав две стенки. Крайняя девушка отделилась, пошла к избранному, поклонилась в пояс, и оба закружились. Пошла вторая, третья... Это и была заклю­чительная фигура кадрили, когда девушка имеет право открыто выразить свою сим­патию тому, с кем она гуляет и чьей же­ной, может быть, станет в недалеком будущем.

Так по всей земле вологодской, в го­родах и селах, в рабочих поселках и на сплавных рейдах, художественное твор­чество народа само просится на клубную сцену, на колхозную лужайку, на эстраду. Одно рождается из другого, одно вдох­новляется другим. Ну, а Устюг Великий? Город еще более древний, чем Вологда или Москва, стояв­ший когда-то на бойком торговом пути из Московии и Новгорода на Беломорье и в Сибирь, родина знатных мореходов и землепроходцев Семена Дежнева, Влади­мира Атласова и самого Ерофея Хабарова, город бесценных памятников архитектуры, которому давно пора бы стать всесоюз­ным заповедником. Чем порадует он, гражданин Великий Устюг?

Не менее, чем устьянские кружева, из­вестно всему миру устюгское чернение по серебру. Изделия из серебра с тончайшим черневым рисунком, словно подернутые первым инеем, тоже непременные участ­ники всех международных выставок. Ма­стерство устюговых художников-ювелиров передается из рода в род. Вот в какой интерпретации рассказы­вали мне местные старожилы об одном из таких талантливейших самоучек:

— Говорят, перед первой войной за­скочили в наш город два английских куп­ца. Зачем бы им на Сухону? А купцы не дураки, прямиком к престарелому ма­стеру Чиркову. Дескать, так и так, приглашаем тебя в Лондон на беспечальное житье или, если не пожелаешь, десять тыщ золотых рублей вручаем в налич­ности. За секрет, значит. За то, как заме­шивать черневую массу и в каких про­порциях класть? Чирков, бают, вежливо выслушал гостей, угостил их махрой да и пожелал счастливого возвращения. Сек­рет-то он потом передал, только не англичанам, а своим ученикам.

— А то, бают, заехал однажды в Устюг один из наших великих князей. И тоже к Чиркову. Стоит перед ним, сияет ордена­ми, рассматривает узорную брошь и во­прошает: «А не фанаберия ли сие, мастер Чирков? Не отлетит ли чернь от малейше­го сотрясения?» «Не веришь, твое высо­чество? — обиделся Чирков. — Ну, так смотри же». Взял он брошь, положил на наковальню и что есть силы ударил по ней молотом. И веришь или нет, а не осыпа­лось с вещицы даже крошки черни.

Эти полулегенды, полубыли услышал я и в другом изложении, на этот раз со сце­ны городского дома культуры и на самой фабрике «Северная чернь». О серебряных дел мастерах складываются песни, ри­сунки их изделий переносятся в хореогра­фию. И живет, взаимно обогащаясь, пре­красное художественное творчество древ­него города.

В заключение этих заметок хочется мне назвать читателю еще один адрес. В самом центре Вологды есть магазин, мимо которого не пройдет равнодушно ни один приезжий. Славянской вязью выведе­но над витриной — «Вологодские сувени­ры». А внутри — боже ты мой! Кружевные накидки, покрывала, дорожки, кофточки. Красавинские платки и скатерти из льня­ного полотна с тканым рисунком. Дере­вянные ложки с лакировкой. Шемогодские ларцы и шкатулки с берестяной резьбой. И уж, конечно, устюгские серебряные куб­ки, стопки, подносы, перстни с черневым орнаментом. Недаром в одной из песен поется:

«Приезжайте в Вологду —
Вам не будет холодно».

И в самом деле — приезжайте! Вы увидите и услышите, как творит и поет очарованная душа народа.

ЮРИЙ  ДОБРЯКОВ

Журнал Советская эстрада и цирк. Ноябрь 1968 г.

оставить комментарий