Всегда "тринадцать"
Отступив от рецензентских традиций, я не стану пересказывать содержание, чтобы заинтересовать читателей. Роман этот и без рекомендаций несомненно читается с интересом, хотя бы по одному тому, что он о цирке.
Художественных произведений о цирке, примечательным образом, и довольно много и очень мало. «Цирковая тема» обильно представлена в западной литературе, театре, кинематографе. Все это очень разные произведения, однако нечто общее свойственно им. Картины цирковой жизни — на страницах ли повестей и романов, на театральных ли подмостках, на экране ли, на полотне ли живописца — неизменно овеяны острым трагизмом, чем-то роковым или даже мистическим. Это связано с тем, что положение циркового артиста в буржуазном обществе глубоко трагично; и, может быть, именно в судьбах тружеников арены с особой жестокостью сказывается мрак индивидуализма и одиночества. Артист цирка в буржуазной жизни предстает резким как бы олицетворением судьбы человеческой личности, борющейся за существование в «войне всех против всех». Характерно, что в искусстве декаданса, провозглашающем и поэтизирующем ужас и бессмысленность бытия, широко распространены цирковые сюжеты и мотивы — соответственно трактуемые. Словом, «цирковая тема» на Западе давно имеет свои традиции и даже штампы. Однако в нашей литературе тема эта требует совсем иных красок.
Советское цирковое искусство, жизнеутверждающее, подлинно гуманистическое, открыло совершенно новую эру древнего мастерства арены. Это давно признано во всем мире. Это освещено в искусствоведческих трудах и в многочисленных мемуарах наших цирковых артистов. Но в художественной литературе советский цирк до сих пор живописался чрезвычайно скупо.
И вот перед нами «полнометражный», в пятьсот страниц, роман Александра Бартэна «Всегда тринадцать». Опытный беллетрист, автор умело повествует, многопланово охватывает пути и судьбы своих героев. Есть в книге места, особенно удавшиеся, есть места, удавшиеся менее или даже вовсе слабые. Но, мне кажется, эту книгу уместно оценивать не столько саму по себе, сколько в качестве едва ли не первой ласточки в сфере изображения такой области художественной жизни, как наш цирк.
Чем может быть поучителен этот роман для тех писателей, которые в свою очередь вдохновятся сложной и захватывающей «цирковой темой»? Бесспорная и очень важная заслуга Бартэна — правдивое отражение того, как расширилось в наших советских условиях понятие «цирковой семьи». Если в старом цирке это имело смысл исключительно буквальный: отцы и дети, мужья и жены составляли некий замкнутый «клан», пытавшийся противостоять жестокостям конкурентной борьбы, то у нас «цирковая семья» — это весь артистический коллектив, все руководители и организаторы циркового дела. Передать эту важнейшую и прекраснейшую особенность жизни нашего цирка было одной из главных задач писателя.
Если западная беллетристика рисует мастеров манежа как бы вне времени и пространства, то советскому писателю естественно и необходимо, воссоздавая правду нашей жизни, раскрывать глубокую и нерасторжимую связь своих цирковых героев с народом, эпохой. Стремясь к этому, Бартэн разрабатывает удачный и во многом новаторский способ композиции, чередуя повествование о судьбах действующих лиц со своими личными воспоминаниями о цирке. На мой взгляд, такие отступления могли быть и гораздо обширнее.
Автор проявил большую художественную взыскательность — ни в какой мере не почерпнуть из арсенала старой цирковой беллетристики те или иные эффектные приемы, «экзотические» краски. Он стремился раскрыть новую поэзию цирка как труда творческого и радостного. Тут, однако, не все удалось. Широко показывая, что советскому цирковому коллективу свойственно все то, что характерно для любого нашего трудового коллектива, Бартэн при этом зачастую пренебрегает воссозданием своеобразнейшего циркового колорита.
У нас нет того колорита, какой свойствен старому цирку. Но есть свой, новый и притом характерно цирковой колорит. На многих страницах романа — например в изображениях репетиций — это ощущается. Но чаще исчезает, и тогда в сцене какого-нибудь совещания или обсуждения будущего номера вместо цирковой аппаратуры или трюков можно подставить некий, скажем фрезерный, станок или новый способ расточки, а стиль разговора и психология действующих лиц подойдут и для этого. Между тем художественное изображение нового цирка непременно требует воссоздания свойственной ему характернейшей атмосферы, ощутимой во всем происходящем. Впрочем, это отнюдь не легко и, вероятно, достижимо лишь в творчестве немногих авторов, которые в будущем обратятся к «цирковой теме», создавая новые традиции ее разработки.
С моей точки зрения, недостатки романа и в его малой сюжетности. Стоит, кстати, заметить, что искусство сюжета вообще находится в настоящее время в некоем пренебрежении; иные литераторы полагают, будто острый сюжет нужен лишь «детективам» и прочим не самым монументальным жанрам... Думается, однако, что роман о цирке — об искусстве острейшей напряженности и стремительно-точного движения — по самой природе вещей требует и сюжета напряженного, сугубо захватывающего и обостренного. Но, конечно, это скорее пожелание, следующим романистам цирковой темы, чём упрек Александру Бартэну, вещь которого завершена так, как это казалось уместным и достаточным автору.
Труд его, во многом весьма основательный, проникнутый искренней увлеченностью, — хороший подарок любителям цирка, так как несомненно вызовет среди них и споры, и обсуждения, и новое внимание к развитию цирковой темы в литературе.
ВАДИМ НАЗАРЕНКО
Журнал Советский цирк. Октябрь 1966 г.
оставить комментарий