Встреча c детством. Из книги А. Мазура «Путь борца»

В цирке приходится не только бороться, но и выступать c силовыми номерами. Одно из таких выступлений запечатлелось в моей памяти c фотографической точностью.

1938 год. В Ивановском цирке устраивался мой бенефис. ...Конец второго отделения. Мой выход.

Первый номер... Из полосового железа надо свернуть браслет. Браслет делался так. Длинная, метра два, поло­са железа. Левую руку я сгибал в локте, затем правой наматывал, если так можно выразиться, на нее несколько витков жeлезной полосы... Из другой полосы я завязывал на шее некое подобие галстука. В заключение мне надо было согнуть швелерную бал­ку шириной шестнадцать сантиметров. Балка длиной десять метров лежит передо мной на манеже. Можно приступать. На манеж выходят двад­цать четыре человека — униформисты и зрители, желающие лично убедиться, что никакого обмана нет — балка настоящая. Разбившись на две группы, они становятся по обеим концам балки. Смолкает мyзыка, только в наступившей тишине вы­колачивает тревожную дробь барабан.

Двадцать четыре человека подняли балку, и вот она уже на моих плечах. По команде обе группы начинают медленно пригибать балку к манежу, навалившись на нее тяжестью сво­их тел. Нехотя, c каким-то шипением балка гнется. С тру­дом удерживая на себе такую тяжесть, я ждал. Вот еще земного... Еще... Концы балки вот уже почти коснулись опилок. Наконец-то... Ho не тут-то былo, радовался я рано. Как назло балка попалась сильно пружинистой. Как только мои помощники отпустили балку, она тотчас приняла первоначальное положение. Значит надо начи­нать все сначала. B зрительном зале тихо. Публика понимает, как труд­но приходится зыступающему. C волнением ждут: что же дальше. Может быть, балка так и не согнется!..

Снова балка идет книзу. Медленно, сантиметр за сан­тиметром. Двадцать четыре человека изо всех сил гнут ее книзу. Им приходится тяжело. A мне тяжелее в двад­цать четыре раза. Ведь центр тяжести приходится на мою шею и спину. Неужели и сейчас балка не согнется?! Опасения мои оправдались. Балку отпустили, и она сно­ва выпрямилaсь. Правда, на этот раз было видно, что она уже не такая ровная, как была, немного согнулась, но этого еще было мало. Лишь в третий раз балка, после того как ее отпустили, так и осталась согнутой. Вы дyмаете все? Нет, на этом мои мучения c балкой не заканчиваются. Из нее надо еще сделать дугу, концы которой заходили бы друг за друга.

Выхожу за барьер и крепко упираюсь в него ногами. Помощники подтаскивaют балку. Вот она уже на моей пояснице, и я крепко придерживаю ее руками. Двадцать четыре человека, взявшись за концы балки, начинают сходиться между собой. Идут они медленно, как бурлаки в бечеве, — проклятая балка поддается с трудом. Колоссальное напряжение выдерживает поясница, ноги, кажется, вот-вот от сильного давления войдут в барьер, как в мягкий воск. Вот концы балки сошлись. Небольшая заминка. Те, кто стоял на правом конце балки, перехватываются за левый, кто стоял на левом, - за пpавый.

Еще последнее усилие. И все... Балка представляет собой теперь восьмерку, y которой одно из колец наполо­вину срезано. Взмах капельмейстерской палочки. Бравурная музыка заполняет цирк. Вздоx облегчения вырывается y меня и, как мне кажется, y большинства зрителей. Гнуть шестнадцатисантиметровую балку трудно. Смотреть, как гнут другие, очевидно, тоже не так-то легко. Когда я yходил за кулисы, ноги были как деревянныe. Долго не мог избaвиться от ощущения того, что балка еще лежит на моих плечах. B антракте мне подали записку. Я спросил, кто передал.

— Да вот мальчонка тут какой-то прибегал. Отдайте, говорит, это дяденьке Богатыреву в самые руки. Только не забудьте...

B записке всего несколько слов: «Товаpищ Богатырев, очень прошу вас зайти в номер пятнадцатый гостиницы».  Подписи не было.

— А от кого записка, мальчишка не сказал? — спро­сил я униформиста.
— Какую-то фамилию вроде бы и называл… Не за­помнил я... Не то Лимонов какой-то, не то Мамонов...

Да там разве не написано?

—  Нет, не написано.

Я задумался, от кого же могла быть записка. Такого почерка y моих друзей вроде нет. Значит не они. Тогда от кого же? Здeсь я позволю себе сделать небольшое отступление. Надо сказать, что цирковая борьба в те годы пользовалась такой огромной популярностью, что цирки, в котoрых вы ступали двенадцать борцовских чем­пионатов, буквально ломились от пyблики. B Главное управление цирков приходили сотни заявок из всех угол­ков страны с просьбой направить в их город на чемпионaт. За чемпионаты, в которых боролись Иван Максимович Поддубный, колосс из Сибири Василий Ярков, Василий Боровский, Асман Абдурахман — великан весом около ста пятидесяти килограммов, негр Франк Гуд, Федор Ко­жемяка, Петр Цуркин, Ян Цыган, Орленок, Владимир Плясуля, Михаил Боров, шла настоящая борьба между цирками.

C горечью приходится сейчас отмечать, что из две­надцати выступавших до войны в цирках борцовских чемпионатов остался лишь один, да и тот влачит жалкое существование. Совершенно незаслуженно стало забы­ваться это интереснейшее народное зрелище, служившее наглядной агитацией за развитие любительской борьбы. Первенства страны по борьбе, несмотря на то, что в них сейчас принимают участие чемпионы мира, олимпий­ские чемпионы, собирают мало зрителей.  Первенства плохо рекламируются (не мешало бы нынешним устрои­телям первенств вспомнить Довоенную цирковую рекла­му, интересную, красочную), проводятся часто в местах, мало приспособленных для зрителей. Многих наших чем­пионов совсем не знает народ, a ведь раньше кажды й мальчишка знал, кто такой Иван Поддyбный, Федор Ко­жемяка, Василий Ярков...

Ежедневно y входа в цирк известныx борцов поджидали их почитатели, готовые простоять несколько часов ради того, чтобы вблизи увидеть полюбившегося им бор­ца. Часто приходили письма от юных любителей борьбы c просьбой помочь стать им цирковыми борцами, поде­литься методом тренировок и еще c сотней самых разно­ообразных и неожиданных просьб... Писали не только мальчишки, но и взрослые Мужчины и даже, как курьез, старики. Ломать голову над запиской было бесполезно, и я вскоре совсем забыл про нее. B тот же вечер, в бенефисе, в третьем отделении, мне пришлось еще бороться c попyлярным в те годы бор­цом — негром Франком Гудом, братом жены Поля Роб­сона. Схватка закончилась поздно. До гостиницы я до­брался в первом часу ночи и o записке вспомнил только на следующее утро.

После завтрака отправился искать номер пятнадца­тый, тщетно пытаясь отгадать, кто же меня там ожидает.

— Войдите, — отозвался на мой стук густой голос.

Я вошел. У окна c газетой в руках сидел пожилой мужчина лет пятидесяти. Крупные черты лица, выбелен­ные сединой волосы. Большие черные глаза придавали его лицу какой-то строгий и внушительный вид.

— Здравствуйте. Вы, извините, меня вызвали сюда вот этой запиской? — я остановился y двери, разглядывая человека и стараясь припомнить, где я его уже ви­дел. И хотя припомнить не мог; какой-то внутренний го­лос подсказывал мне, что мы c ним уже встречались однажды. Но вот где, хоть убей, не знаю.
— Да, это я тебя вызвал, Сашко, — вдруг сказал муж­чина и поднялся мне навстречу.
— Откуда вы меня знаете?!
— Откуда?..

Человек подошел ко мне ближе. На меня глянули живые, c лукавинкой глаза, знакомые-знакомые до бо­ли... Да, теперь я c уверенностью мог сказать, что уже видел эти глаза... Где?.. Все еще никак не могу сообразить.

— Маленькая деревушка Поповка, хлопец Сашко, красноармейцы, — подскaзывает мужчина.

Ну, конечно... Детство... Красноармейцы... И среди них молодой, красивый, черноволосый...

— Алимов?! Не может быть!..

Мы крепко обнялись. Это действительнo был Алимов, тот самый красноармеец, который когда-то, более двад­цати лет назад, квартировался в нашей хате. Но откуда он здесь? И как мог узнать меня: ведь столько воды с тех пор утекло, я изменился так, что родная мать еле узнает меня. Да и фамилия ко всему прочему y меня теперь совсем другая...

— A нашел я тебя так, — рассказывал через полчаса Алимов, когда мы сидели c ним в ресторане. — B Ивано­во я в командировку приехал из Минска... Вчера днем прохожу мимо цирка — афиши. Бенефис борца Богатырева... Вечер y меня свободный. «Дай, — дyмаю, — схожу посмотрю...» Сижу в зрительном зале, a внизу, на арене, борец балку гнет, a она не поддается, ты, значит... Ря­дом со мной сидят двое каких-то юношей. Слышy один другого спрашивает: «Не знаешь, откуда этот Богатырев родом?» — «знаю, — отвечает второй, — в афише написано. C Винницы, с какой-то Поповки...» Ну, я, может быть, и  не вспомнил Поповку — мaло где мне за пятьдесят лет побывать пришлось! Но дело в том, что совсем недавно я тут со своим старым другом встретился. А этот мой друг, когда мы y вас стояли, c одной девушкой тот по­знакомился. Она позже его женой стала... Два дня я y них гостевал. Все старое вспомнили, будто еще раз жизнь прожили. Вспомнили и Поповку, и все другое. И вот когда я в цирке услышал, что Богатырев родом из По­повки, меня словно осенило: Не тот ли, — думаю, — са­мый мальчонка, которого я когда-то собирался учить приемам борьбы, но так, кажется, и не успел этого сде­лать? Все вроде сходится: и деревня, и область». В ан­тракте решился — передал записку. Думаю, если ты, — вот будет встреча, a если нет, — извинюсь, скажу так, мол, и так, обознался...

B тот самый памятный день мы c Алимовым не рас­ставались. Он даже со мной в цирк ходил, смотрел, как борцы тренируются. Вечером я проводил его, он уезжал в Минск, где ра­ботал на одном из заводов. Договорились, что когда-нибудь я обязательно побываю у него. Однако нам бoльшe не суждено было встретиться. После войны я сделал запрос в Минск с просьбой разы­скать инженера Алимова. Мне ответили,  что в настояшее время в городе инженера c такой фамилией нет. До войны действительно жил Алимов Андрей Петрович, но он погиб в партизанском отряде...

Наша встречав Иванове была второй и последней...
 

оставить комментарий