Встреча с клоуном Антонио Маркунасом

На манеже появляется огромный желтый цветок на длинном стебле. Потом из-за форганга выходит клоун с флейтой в руках. Он подносит флейту к губам — и вот уже раздаются первые такты не слишком-то благозвучном мелодии. Но что с цветком? Он на глазах вянет, никнет, клонится к полу.

Клоун в растерянности. В синих, по-детски наивных глазах — недоумение. Он опускает флейту — и тут же происходит цирковое чудо: стебель распрямляется, цветок гордо поднимает сбою желтую головку.

Но стоит клоуну заиграть прежний мотив, как все повторяется: цветок опять вянет. И так происходит несколько раз...

Клоун в смятении. Он беспомощно озирается вокруг. Потом многозначительно поднимает палец — дескать, я, кажется, догадался в чем дело — и вновь подносит флейту к губам. Раздается ритмичная, увлекающая мелодия вальса, и в такт ей цветок грациозно танцует из стебле...

Лиричная, с тонких: юмором пантомимическая сценка. построенная к тому же на чисто цирковом приеме, доставляет истинное удовольствие зрителям. Меня же, впервые увидевшего на арене этого коверного, несколько озадачил его необычный костюм: пастельно-голубой пиджак, такого же цвета брюки дополняли светлые башмаки и блеклая шапчонка — ни одного резкого, броского, характерного для клоунской одежды тона. Причем костюм и обувь были утрированы лишь слегка, без обычной гротесковости.

И хотя я заметил, что одежда, выбранная коверным, удачно гармонирует с его мягкой манерой и простодушными синими глазами, что она помогает артисту в создании образа немного наивного, по доброму лукавого и трогательного человека, его нестандартность привлекла мое внимание. И именно с этого я начал свою беседу с народным артистом Латвийской ССР Антонио — Антонасом Игновичем Маркунасом.

—    Скажите, давно ли вы пришли к образу, в котором выступаете сейчас, чем объяснить несвойственную избранному вами жанру сдержанность, неброскость костюма и должен ли. по вашему мнению, клоун постоянно придерживаться одного и того же образа?

—    В вашем вопросе — сразу три вопроса, правда, взаимосвязанные. Начну с последнего. Вряд ли хоть один клоун придерживался всегда того образа, с которого он начинал свою жизнь в цирке. К этому приходят после поисков, чаще всего длительных, порой мучительных. Редко удачи достигаются сразу.

Должен ли клоун навсегда закрепить удачно найденный образ? Мне кажется, все зависит от того, сохраняется ли социальная почва, не изменились ли бытовые признаки. породившие его. Сужу об этом по собственному опыту. Начинал я в середине тридцатых годов в образе традиционного "рыжего". Незадолго до освобождения Латвии Красной Армией казалось бы нашел свою маску: этакого незадачливого денди из мелкобуржуазной среды, нечто вроде шаржированного Бони из "Сильвы". Работал я в черном костюме с зауженными брюками, белой майке с твердым воротничком, в модных тогда замшевых гетрах и рваных белых перчатках. Эта пародийная фигура была близка п понятна буржуа и чиновникам, составлявшим основу тогдашней публики, и одновременно со смехом вызывала даже симпатии.

После установления Советской власти зритель стал иным незадачливый "денди" был ему чужд. Нужен был образ демократического склада, близкий по духу новой аудитории. И я вернулся к своему «рыжему», "веселому, не унывающему простецкому парню, добавив к прежнему костюму ставшую популярной тельняжку.

Иногда перемену образа диктует новый партнер. Так случилось и со мной, когда я в 1952 году начал выступать вместе с Алексеем Шлискевичем, известным когда-то под псевдонимом Леандро. У него была характерная наружность: длинный, неуклюжий, он подчеркивал свои природные данные чрезмерно утрированным костюмом, нарочито аляповатым гримом. По контрасту с ним мне выпала роль резонера — и внешний вид изменился: костюм стал более «спокойным», исчез рыжий парик.

Кстати, хотелось бы заметить, что образ может оставаться прежним, а костюм — меняться. В качестве наглядного примера можно взять клоунский тип "балбеса-стиляги". Маска эта существует много лет, но поскольку она находится в прямой зависимости от моды, то внешнее ге выражение постоянно трансформируется.

Что касается образа, в котором я выступаю сейчас, то он порожден, с одной стороны, особенностями моих нынешних партнеров Александра Слауготниса и Андриса Полкманиса, а с другой — той манерой, к которой я пришел: более мягкой, сдержанной, отказом от некоторых традиционных клоунских приемов: апачей, подножек, обливаний и т. д.

—    Значит ли это, что вы против так называемых классических приемов буффонадной клоунады?
—    Ни в коем случае. Наоборот, я против того, что некоторые представители нашего жанра появляются перед зрителем, я бы сказал, в "выхолощенном" виде. Началось это. насколько мне помнится, еще в эпоху "бесконфликтности", когда клоунов, особенно "рыжих", упрекали в патологичности чуть ли не в искажении образа советского человека. Многие стали осторожничать, отказываться от привычных для манежа масок, клоунского грима. В результате на арене появились молодые люди симпатичной наружности чуть ли не в обычных костюмах. пробавляющиеся немудрящими акробатическими трюками или же многослойными, статичными интермедиями, забывая, что в клоунаде все должно быть динамично, броско. по ярмарочному сочно. Отсюда и отказ от традиционных клоунских приемов: апачей. обливаний и т. п.

Другое дело, что применяться такие приемы должны умело, в тех случаях, когда это оправдано характером образа, ситуацией, развитием сюжета. К сожалению, эти приемы, если и используются сейчас, то зачастую как раз теми, кто делает это грубо, вульгарно, не там. где требует того логика действия...

Вечером того же дня я снова смотрю Антонио в представлении. Маленький человек в мешковатом пиджаке с чуть косолапой походкой то один, то с партнерами появляется в паузах на арене. Антре и репризы, разыгрываемые нм с партнерами, занимают ровно столько времени — не больше — сколько требуется, чтобы подготовить манеж к следующему номеру. Лишь одно антре — "Тарелки" явно затянуто, оно перерастает в самостоятельный номер...

С этого я и начинаю свою вторую беседу с Антонио.

Не кажется ли вам, что антре с тарелками несколько выпадает из того репертуара, с которым выступает ваше трио?

—    Вы затронули тему, очень волнующую меня.

"Тарелки" — безусловно самостоятельная клоунская сценка, чужеродная для коверных. Однако включить ее в программу пришлось. А что делать, если буффонадных клоунов, выступающих с номером, почти не осталось?

Об этом хотелось бы поговорить подробнее. Я уже упоминал о том, что с некоторых пор буффонадные клоуны стали сдавать свои позиции: их внешний вид и приемы поблекли, а некоторые исполнители, убоявшись трудностей, и вовсе переменили амплуа. Но буффонадная клоунада настолько популярна и любима зрителями, что полностью изжить себя она не могла. И случилось так, что "вакуум" стали заполнять коверные, используя приемы буффонадной клоунады, включая в свой репертуар даже целые антре.

Этот процесс "гибридизации" жанра привел, как мне кажется, к тому, что искусство коверного утратило свою чистоту. Узурпировав сначала несвойственные им функции клоуна, а затем посягнув и на другие цирковые жанры. коверные вообще стали доминировать в программах. (Дело дошло до того, что коверный в коллективе «Арена смелых» поет шлягеры. Боюсь как бы вскоре представители нашего жанра не начали читать фельетоны!).

Сейчас в журнале «Советская эстрада и цирк», да и во многих других изданиях, можно прочитать справедливые упреки в адрес тех конферансье, которые думают не столько о том. чтобы хорошо представить артистов, сколько о том. чтобы продемонстрировать свои способности. Приблизительно то же самое, на мой взгляд, происходит в цирке. Коверные занимают в программе все больше и больше времени. Порой случается так, что не они заполняют паузы, а, наоборот, номера становятся своеобразной прокладкой между выступлениями коверных. Что может быть хуже назойливости, потери чувства меры!

—    Кто из коверных вам больше всего нравится?

В советском цирке немало великолепных мастеров. И все же мне думается, хотя я, может быть, и пристрастен, выше Карандаша в этом жанре никто еще не поднимался. Импонирует мне и манера Енгибарова. Возможно. это объясняется тем, что мне ближе коверные, или вовсе молчащие на арене или же разговаривающие в самых необходимых случаях.

Не поймите меня, что я против того, что коверные "заговорили"! Жанр не может стоять на месте, но развитие его должно идти органично, обогащать его надо умеючи, со вкусом, с точным соблюдением чувства меры.

Сейчас, например, намечается тенденция необоснованно увеличивать группу коверных, количество ее участников считается чуть ли не показателем престижа. Или же другая крайность. В очень ответственных программах, очевидно, для помпезности, собирали по несколько именитых коверных, каждый из которых сам по себе был на высоком уровне, но вместе им нечего было делать на манеже Кому это нужно? И в какой мере это обогащает наше цирковое искусство?

—    Вернемся к буффонадной клоунаде. Что. по вашему, надо сделать, чтобы вернуть этому жанру его место на арене?
—    Положение сложное. На манеже почти не осталось клоунов-буфф. После войны успешно выступали Роланд и Дубино, братья Лавровы. Сейчас, если не ошибаюсь, не расстаются с этим жанром лишь В. Володин и Г. Быстров, И. Голубцова и С. Калошин, а из молодых — Л. Зиновьев и В. Костеренко. Не густо, не правда ли?

Надо спешить, пока есть образцы на арене, пока здравствуют такие знатоки клоунады, как Роланд или Кисс-старший, работавший когда-то с Бондаренко.

Трудности, конечно, есть, и немалые. Хотя бы острый недостаток авторов, могущих создать современный репертуар для буффонадных клоунов. Сейчас подвизается немало литераторов, людей, может и способных, но недостаточно знающих специфику цирка. В результате для клоунов (кстати, и для коверных тоже) зачастую пишутся интермедии, скетчи и репризы эстрадного толка, лишенные цирковых приемов и совершенно не звучащие на манеже.

Но все это нужно и можно преодолеть. Упадок буффонадной клоунады неправомерен, отсутствие этого жанра (а практически это так) значительно обедняет наше цирковое искусство.

—    Как по-вашему, что нужно для того, чтобы еще выше поднять культуру коверного и клоуна?
—    На своем веку я видел немало клоунов и коверных. Среди них такие первоклассные мастера, как братья Фрателлини, Макетти и Рум, Барасетас и Албанос, Грок. И все же с гордостью должен отметить, что в целом нашу современную отечественную клоунаду отличает высокая культура. Лучшие советские мастера давно отказались от грубых балаганных приемов, неэстетичных трюков, унижающих достоинство исполнителя, сомнительных по теме сценок.

И все же у нас есть еще исполнители, позволяющие себе передразнивать зрителя, даже оскорблять его. Возможно, если клоун скорчит гримасу и скажет сидящему в первых рядах человеку "чего смотришь?", возможно, это и вызовет у кого-то смешок, однако, неприятный осадок останется у многих.

Путь к повышению культуры, мастерства - это взыскательность к себе, требовательность к партнерам, тщательный отбор репертуара и, конечно, постоянная творческая неуспокоенность.

Антонас Игнович, вам довелось начинать еще в цирках буржуазной Латвии. Ныне, в год, когда вся наша страна готовится торжественно отметить 50-летие образования СССР, вы в расцвете своего таланта продолжаете выступать на арене цирка. Какие мысли и чувства рождаются у вас в связи с этим?

—    Да, в свое время мне довелось хлебнуть немало. Приход мой в цирк не был усыпан розами. Если молодежи, принадлежащей к старым цирковым династиям, начинать все же было легче, то для меня, выходца из рабочей среды, путь на арену явился тяжелым испытанием.

Рос я без отца, у матери было еще трое детей. В тринадцать лет уже пошел работать, был рассыльным в магазине, официантом, слесарем, штамповщиком на заводе. Работал по двенадцать часов и притом обычно только в ночную смену, чтобы днем иметь возможность порепетировать, а по вечерам иной раз сходить в цирк на галерку.

Сам научился играть на различных инструментах, жонглировать, исполнять акробатические упражнения, сам написал "сценарий" первого номера. А сколько пришлось перенести унижений, пока удалось впервые выйти на манеж! Испытал в полной мере все, чем был «богат» цирк в буржуазной Латвии! Тут и изнурительный труд в шапито с его беспрерывным кочевьем, и нищенская оплата, постоянная угроза остаться без ангажемента. Немало пришлось перенести и в годы фашистской оккупации: скрывался от полиции по маленьким городам и деревням, жил впроголодь.

Мне хочется сказать нашей советской молодежи: научитесь ценить те условия, в которых вы живете и трудитесь. Нам, советским артистам, не грозит ни безработица. ни увольнение по прихоти самодура-хозяина, нам не страшны болезнь или надвигающаяся старость. Все мы будем обеспечены пенсией, есть возможность перейти на педагогическую работу, воспитывать себе смену.

В старое время мне пришлось вместо настоящего своего имени взять псевдоним «Антонио», который так у меня и остался. Тогда с русской или латышской фамилией нечего было и думать об успехе на арене. Презрение ко всему доморощенному, неверие в силы своего народа было характерным для буржуазного строя.

Теперь мне выпало счастье выступать в национальном коллективе, костяк которого составляют латышские артисты. Рука об руку с нами работают наши друзья — русские и литовцы, азербайджанцы и украинцы. А мне оказана высокая честь я ношу звание народного артиста Латвийской ССР.

Я молод душой и не помышляю пока о пенсионной книжке. Но когда придет время, я с радостью передам свою эстафету молодым артистам. Им развивать и множить славные традиции нашего многонационального советского цирка.

Беседу вел М. Викторов

оставить комментарий