Второе рождение слова

Незадолго до смерти Николай Асеев написал статью, в которой поэты и поэзия наших дней разграничены у него на два больших раздела.

Одна категория стихов — для чтения гла­зами, для длительного и плодотворного существования на книж­ной странице, другая — для звучания с эстрады, для слуха и вни­мания — большой ли, малой ли аудитории. Николай Асеев не отдавал особого предпочтения ни одному из этих разделов, понимая, конечно, что большая поэзия может существовать и для чтения глазами и для звучания с эстрады.

И все же звучащее поэтическое слово он считал порожде­нием нашего революционного времени и связывал его успехи с Маяковским. Большие массы людей, людные сборища, гран­диозные чувства коллектива требовали и от поэта и от его поэ­зии поиска новых средств выразительности и новых способов воздействия на читателя, ставшего слушателем. «Улицы — наши кисти, площади — палитры», — провозгласил Маяковский.

Постепенно рядом с поэтом-трибуном, поэтом-глашатаем, поэтом-трубадуром вставал артист, чтец, мастер слова звуча­щего. Рядом с автором вставал исполнитель, его друг и помощ­ник. Еще, к сожалению, не написана история театра поэта, лето­пись участия звучащего слова в строительстве нашей новой культуры, но можно с уверенностью сказать, что участие это было деятельным, что вклад, сделанный мастерами художе­ственного слова в общекультурную сокровищницу нашу, велик.

У чтецов есть своя классика: Закушняк, Яхонтов, Шварц, Ка­чалов... Сейчас мне хочется рассказать о работе одного из горя­чих поборников звучащего слова, о последовательном пропа­гандисте не только русской и советской поэзии, но и поэзии народов мира, очень мобильном и деятельном артисте, в работе которого проступают черты, характерные для многих его свер­стников, молодых мастеров.

Анатолий Свенцицкий — о нем речь — читает поэтов России и Кубы, Литвы и Вьетнама, Японии и Норвегии, Египта и Кореи. География его программ необозрима. Исторические пласты велики. Хотя более всего привлекает его современность. Жгучие вопросы дня. Он хочет тут же и тотчас же отвечать своим слу­шателям средствами художественного слова на самые живо­трепещущие требования времени. Это, конечно, главным обра­зом стихи борцов за мир, находящие самый горячий отклик в сердцах слушателей. На конкурсе чтецов и вокалистов, посвя­щенном теме борьбы за мир между народами, Анатолий Бори­сович Свенцицкий был отмечен дипломом. Это пристрастие арти­ста к теме борьбы за мир проходит через всю его работу. Ему по душе патетика и лирика. Его память хранит пространные композиции. И, конечно же, как у каждого актера, у него есть свои программные увлечения, над которыми работа не прекращается даже после общего их признания аудиториями разных городов страны.

Об одном таком увлечении Анатолия Свенцицкого мне и хо­чется здесь рассказать. Я был свидетелем долгой и, можно ска­зать, мучительной работы артиста над литовской программой. Уже, казалось бы, готовая, принятая, одобренная и «обкатанная», она сызнова перекраивалась и менялась. Хотя рождалась она задолго до того, как артист взялся за разучивание отдельных стихов. Задолго до того, как началось знакомство и чтение для себя (просто глазами) строф литовской поэзии.

Анатолий Свенцицкий несколько лет жил в Литве, работая в театрах, бродил по всхолмленной литовской равнине, присталь­но вглядываясь в ее пейзажи, в людей, чутко прислушиваясь к литовским народным песням — дайнам. Уже в ту пору он стал изучать литовский язык и читать литовских поэтов: Людаса Гиру, Саломею Нерис, Валерию Вальсюнене, Теофилиса Тильвитиса. Это было начало знакомства с литературой Литвы. Вот где рож­дался речевой мелос его будущей программы, вот где выковы­вался интонационный строй исполняемых им стихов, хотя до самих стихов, тем более до самой программы, было еще далеко. Потом вы почувствуете: молвится слово по-русски, а вы, слу­шатель, ощущаете веяние литовской речи... Это ли не мастер­ство! Но добывается оно не умозрительно, не взаперти. Нужно было много часов провести в беседах с тружениками земли литовской, чтобы вобрать в себя речевую мелодику, чтобы ощу­тить речевую пластику, душевный жест народа и смысл его поэтической культуры.

...Конечно, можно было бы обойтись без родословной. Но здесь она весьма кстати.. Дед артиста — участник восстания 1883 года, восстания, вошедшего славной страницей в историю Литвы и Польши, Племянник деда — Вацлав Свенцицкий — автор польского текста «Варшавянки», песни, обошедшей весь мир и миллионы сердец...

Последние семь-восемь лет артист выступает исключительно как мастер художественного слова, много ездит по стране, про­пагандируя поэзию. Разрозненные части будущей программы пока еще не компоновались, не монтировались, не обрели един­ства. Нужен был сильный импульс для того, чтобы большой, но еще не скомпонованный материал встал на свое место. Таким творческим толчком для Анатолия Свенцицкого были программа из произведений Эдуардаса Межелайтиса. Она создана в резуль­тате деятельного и длительного содружества с поэтом (в Виль­нюсе, в Москве) и режиссером, лауреатом Всесоюзного кон­курса чтецов Наталией Бендер. В программе отражены основные вехи в развитии творчества поэта. Удачно и уместно в компози­цию вкраплены проза и публицистика Межелайтиса.

Этой программе, конечно, в сжатом и сгущенном виде суждено было стать, если можно так выразиться, эпицентром будущей композиции, посвященной общелитовской теме. По существу, эта композиция — своеобразная устная антология со­временном литовской поэзии. Сюда входят и Саломея Нерис, и Юстас Палецкис, и Людас Гира, и Антанас Венцлова, и Витаутас Монтвила, и Эугениюс Матузявичюс, и другие мастера литов­ского слова. Дело не в пестром перечне, а в широте творческого замысла артиста, в его стремлении дать слушателям за два часа представление о современной литовской поэзии. У этого жанра, по-моему, большое будущее. Дать слушателю панораму сегодняшней поэзии той или иной страны — огромной значимости просветительское и гражданское дело, требующее всемерной поддержки.

Я сказал здесь, что русское слово в программе Анатолия Свенцицкого передает звучание литовского слова. Но артист дает слушателю почувствовать литовское слово и непосредствен­но. Он читает «Вакхическую песнь» и «Я помню чудное мгно­венье» Пушкина на чистейшем литовском языке. Моряки торго­вого флота на Тихом океане и во Владивостоке слушают Саломею Нерис по-русски и Пушкина по-литовски. Используя фотоматериал, магнитофонные записи авторского чтения того же Межелайтиса, музыку, специально созданную для программ (композитор К. Акимов, пианист Я. Немировский), необходимый в иных случаях и для определенной аудитории прозаический комментарий, артист сознательно становится не только исполнителем программ, но и страстным пропагандистом поэзии, ее истолкователем.

Я рассказал здесь только об одной из таких программ, а у артиста их несколько. Сейчас в работе, в стадии становле­ния новые замыслы, диктуемые жизнью, слушателями, к нуж­дам которых Анатолий Свенцицкий так чутко прислушивается. Его замыслы и задумки смелы и нуждаются в своевременной поддержке. Среди тех, кто деятельно и горячо ему помогает, надо назвать заслуженного артиста РСФСР В. Кильчевского, поэтов Литвы и России. Искусство чтеца — это второе рождение слова. Оно завоевывает, уже завоевало всеобщее признание.

Журнал Советский цирк. Май 1968 г.

оставить комментарий